— Ты не секундочки не колебалась, когда я сделал тебе предложение, потому что уже была беременна? Да? — Он так напрягся, что его буквально трясло. — Не потому ли так спешила обзавестись мужем?

Неужели он вправду так думает? Тори не знала, что сказать. Она могла только молча смотреть на него, пока он продолжал говорить. И каждое его слово было для нее пыткой. Пыткой для них обоих. Она чувствовала, как рушится все, что было у них хорошего...

— Что у вас пошло не так? Он не хотел жениться на тебе? И поэтому ты с такой радостью приняла мое предложение? И на что ты надеялась, интересно: что спокойненько выдашь ребенка за моего и я никогда не узнаю правду?

— Если ты искренне в это веришь, — всхлипнула Тори, поправляя сползшую с плеча бретельку бюстгальтера, — тогда мне лучше уйти. Я не останусь в доме, где ко мне относятся как... как...

— Как к кому? — Винс нехорошо ухмыльнулся. — Как к низкопробной шлюхе?

Это было невыносимо. Последнее замечание Винса не просто задело или обидело ее. Оно убило ее.

— Я ведь не могу пока доказать, что это не мой ребенок, верно? — продолжал Винс, безжалостно втаптывая в грязь ее гордость, достоинство, ее беззаветную к нему любовь. — Поэтому ты будешь делать так, как я скажу. По крайней мере, какое-то время. Я не позволю тебе опозорить семью и затеять скандал, как в свое время это пыталась сделать твоя мать. Ты будешь изображать верную и добродетельную супругу, пока я не решу, что приличия соблюдены и ты можешь идти на все четыре стороны. А до этого момента ты останешься здесь. У тебя будут мои деньги, мое скромное общество, дом. Но большего от меня не жди, Виктория, потому что мне больше нечего тебе дать. Ты и так забрала у меня все.

Хлопнув дверью, он вышел из спальни.

Тори уткнулась лицом в подушку. Ей было так плохо, что она не могла даже плакать.

Почему? Почему все так обернулось? Именно сейчас, когда Тори начала верить, что все сомнения и подозрения Винса улеглись, что она сумела завоевать его любовь. Именно сегодня, когда она собираясь сказать ему, что у них будет ребенок. Узнав от врача, что беременна, Тори хотела сразу же позвонить мужу, но потом решила дождаться его приезда, чтобы устроить им обоим волшебный вечер. И вот устроила...

Горькая ирония случившегося дошла до нее не сразу: если вначале Винс сомневался в ней, считая самозванкой, то теперь его будет необыкновенно трудно убедить, что ребенок, которому предстоит родиться, — его ребенок.

Прошло три недели. Знойный и жаркий август сменился не менее жарким сентябрем. Тори с Винсом жили, как чужие. Он большую часть времени проводил в городе, возвращаясь домой только на выходные.

Тори практически не видела мужа, а в те редкие часы, когда он бывал дома и им удавалось поговорить, она поначалу пыталась его убедить, что между ней и Томом Дигби ничего не было. Но Винс просто отказывался ее слушать. Так что вскоре Тори оставила все попытки... Она давно уже поняла, что сказать правду, почему посчитала возможным принять навязчивого репортера у себя в спальне практически в голом виде, не сможет. Она даже пыталась убедить себя, что если бы Винс действительно любил ее, он бы ей доверял, а следовательно, поверил бы... Но когда представляла себе, как застает мужа в аналогичной ситуации... В общем, его тоже можно было понять.

Итак, от их семейной жизни, начавшейся словно волшебная сказка, не оставалось и следа. Спали они теперь в разных комнатах. Винс переселился из их общей спальни уже вечером того злополучного дня, когда застал Тори с Томом. С тех пор он как будто не замечал ее. Хотя и настаивал, чтобы она присутствовала на всех светских мероприятиях, которые он был вынужден посещать в силу своего положения: они были на ежегодном летнем балу, который давала компания в Глазго, на деловой конференции в Мадриде, на местном приеме-пикнике, куда Винс был приглашен в качестве почетного гостя. Впрочем, несчастная женщина не тешилась никакими иллюзиями. Он брал ее с собой исключительно для того, чтобы поддержать честь семьи. Потому что так положено — жена сопровождает мужа.

Сама Тори даже не подозревала об этом, но рядом с Винсом, неизменно подтянутым и бодрым, она казалась теперь несколько изнуренной и бледной, однако при этом на удивление привлекательной. А если кто и замечал какое-то напряжение в их взаимоотношениях, то не подавал и виду.

Тори не раз спрашивала себя, почему не уедет из Уотер-холла. Не убьет же ее Винс, в конце концов. Ну, пойдут разговоры, кому-то это покажется странным, но со временем все успокоится. Тогда почему она не уходит от Винса? Причина вполне очевидна. Она его любит. Любит...

Ведь несмотря ни на что, он все равно привлекал ее. Сердце Тори сладостно замирало при одном только воспоминании о ночах, полных любви. Его суровая мужественность задевала самые сокровенные струнки ее женского естества. Сейчас, когда их интимные отношения закончились, Тори хотелось хотя бы смотреть на него...

Именно в таком взвинченном состоянии и пребывала несчастная женщина в то утро, когда Винс решительным шагом вошел в гостиную и швырнул на журнальный столик газету — из тех, которые почитал желтой прессой и даже в руки брать брезговал.

— Мои поздравления. Тебе удалось пролезть аж на вторую полосу! Меня вовсе не интересует, какие у тебя отношения с этим прощелыгой-газетчиком, но я заметил, что там упомянуто мое имя. В какой-то тошнотворной статейке... Ты в опасные игры играешь, дорогая. Или ты думала, что тебе все сойдет с рук?

Тори уставилась на газету. Винс сложил ее так, чтобы творение Дигби сразу бросалось в глаза. Статья называлась «Женился кузен на кузине». Ничего особенно тошнотворного в ней не было. Так, история возвращения Тори в Англию из Канады и сообщение об их с Винсом скоропалительной женитьбе. Стиль претенциозный, в духе досужей сплетни. Имелась и фотография четы Ллойд, сделанная на каком-то приеме.

— Я же тебе говорила, он приходил только взять интервью. — Тори робко подняла глаза на Винса. В последнее время она плохо спала. Лицо у нее было болезненно-бледным, веки — припухшими и отяжелевшими. — Тебя не было, я не знала, как от него отделаться. Вот и решила: пусть он задаст мне свои вопросы и поскорее уберется.

— А ты не могла просто указать ему на дверь? Или тебе было не очень удобно его выгонять, когда он уже влез к тебе в постель?

Тори уставилась на нетронутый завтрак. В последнее время ее по утрам тошнило, и она не могла ничего есть. Чувствовала она себя отвратительно. И сейчас ей меньше всего хотелось ругаться с Винсом. У нее просто не было на это сил.

— Значит, он приходил брать у тебя интервью, — повторил Винс угрюмо. — Это ты, интересно, внушила ему, что твое удачное замужество было как бы компенсацией за трудное детство, за все то, чего ты, плод незаконной любви, была лишена? Ты поэтому выскочила за меня замуж, любовь моя?

Тори тихо застонала. При одной только мысли о том, что Дигби мог написать, ей опять сделалось дурно.

— Думай, что хочешь, — обронила она убитым голосом и встала с кресла, с отвращением отодвинув тарелку.

— Вот я и говорю, статеечка тошнотворная. Аппетит отбивает напрочь, — съязвил Винс, указав глазами на нетронутый завтрак жены. — Или ты по любимому сохнешь, пить-есть не можешь? А возможно...

Тори согнуло пополам. Она схватилась за край стола, борясь с подступающей тошнотой. Голова кружилась. Она испугалась, что сейчас потеряет сознание Смутно, словно откуда-то издалека, до нее донесся сдавленный возглас мужа:

— Ну, у тебя и видок... Просто ужас!

По сравнению с тобой, очень даже возможно, подумалось Тори. Винс буквально лучился здоровьем, энергией и неиссякаемой жизненной силой.

— Это все потому, что у нас будет ребенок. У меня токсикоз... Но ты как-то об этом не думал, да? — Тори сделала шаг к двери. Она даже не знала, сумеет ли в таком состоянии добраться хотя бы до дивана в гостиной, не говоря уж о том, чтобы подняться наверх. — Ребенка мы зачали вместе, а страдать мне одной, потому что тебе наплевать...