— Мать твою, почему я не вижу выключателей? Я же сказал этим парням, чтобы все было готово сегодня! — Кингмен побагровел от ярости.

— Тсс, — Флинг приложила указательный пальчик к знаменитым флинговым губам. — Только глянь, Кинг. Лунный свет из люка.

Он снова ухмыльнулся. Да, эта девчонка умела найти с ним общий язык.

Она была не бабой, а прямо-таки лекарством против стресса! Ну кто мог остаться серьезным рядом с этой восхитительной и сногсшибательной красоткой? Ха, если на то пошло, может, она не такая уж и тупая? В конце концов, разве не перевел он эту развалюху на ее имя?

Все мысли вдруг разом вылетели из головы: пара восхитительных губ приблизилась, знаменитый чудо-рот приоткрылся, чтобы вдохнуть его дыхание, маленький девичий язычок метнулся навстречу его бойкому и страстному языку.

Он поднял ее и попробовал на вкус кончики ее грудей, направленные вверх, как наконечники стрел в натянутом луке. Когда она наконец обрела опору под ногами, картина была что надо: Флинг, стоящая на пьедестале, нагая, освещенная лунными бликами. Казалось, само небо или демоны земли кидали призрачный взор на неземное совершенство земной красоты. Пожалуй, ей вообще не нужна была квартира — мраморный пьедестал и больше ничего.

— Кинг, холодно. Ноги зябнут. — Она со смехом поджала ногу.

— Отлично, дай ее мне. — И он поцеловал изящный изгиб стопы и согрел длинные пальцы в ладонях.

Она откинула светлые с медовым отливом волосы, на лице у нее плясали блики лунного света, и она смеялась смехом, похожим на звон бубенчиков.

"Эти парни с горы Олимп наверняка положили бы глаз на такую деваху, — подумал Кингмен. — Разве не спускались они при каждом удобном случае с небес, чтобы оттянуть какую-нибудь дриаду или кто там у них еще? Что за вопрос!" И он вспомнил байку о каком-то боге, лихом парне, который высмотрел с неба такую смертную красотку, что поспешил спуститься на землю, да вот незадача — какая-то глупая телка-богиня превратила ее в дерево. Что-то похожее на панику охватывало Кингмена при взгляде на свою богиню-манекенщицу, стоявшую, как статуя Красоте, — утонченные линии и заманчивые ложбинки ее тела купались в лучах лунного света, залившего середину леса из этих сукиных деревьев, высаженных здесь архитектором-оформителем. Проклятье, надо было замазать стекла. Мало ли кто смотрит внутрь и шпионит? Соседи, черт возьми, никакой веры этим соседям! Но придется отложить. Будем считать, что он ознакомился с ситуацией. Пусть в темноте, но ознакомился.

Флинг, всегда оживавшая в свете — свете прожекторов и софитов, который ведет вперед, освобождает ее от подростковой застенчивости и угловатости, делает больше, желаннее, пышнее, — теперь ожила в свете луны. На лице девушки появилось выражение восхищения, губы приоткрылись, руки легли на бедра, лебединая шея опасно выгнулась назад, повторяя трюк, проделанный ею пару часов назад в дансинг-клубе, где они с Фредериком изощрялись, щеголяя на публике своим отточенным самолюбованием.

Он потянул ее за лодыжку, но этот пьедестал был, наверное, создан специально для их любви. Флинг отозвалась, переместив вес на другую ногу и балансируя в воздухе. Она играла и красовалась своим восхитительным телом, дразня и возбуждая Кинга, пока его рука не обхватила ее совершенное, элегантное бедро и не двинулась в те места, где твердость мускулов сменяется влажностью, мягкостью и зазывностью. Он почувствовал, как она сжала его пальцы внутри себя. Дьявол, уж не откачала ли она мышцы еще и там? Но Флинг уже вся была томлением, и вся — губы, груди, ноги — принадлежала ему. ТАМ она была лучшей из лучших — звездой, девушкой с обложки, мечтой всех парней Нью-Йорка, но он единственный мужчина в Нью-Йорке, кто мог иметь ее, когда захочет. Он всегда имел только самое лучшее, а сегодня Флинг была лучшей на континенте и во всем полушарии.

Она брыкнула длинной ногой, проделав то, что обычно называют курбетом, высокая брыкливая кобылка на пьедестале, и издала короткий, хриплый стон. Она любила прикосновение кингменовских пальцев, жестких и мозолистых, но с гладкими отполированными маникюрной щеточкой ногтями. Это было все равно что прикосновение грубой шерстяной ткани к обнаженной коже, волнующее и возбуждение, а затем по контрасту — бархатная ласка в других, более чутких местах.

Кингмен зондировал ее в этих — других местах, а она корчилась и содрогалась, продолжая стоять на пьедестале. Но ему уже хотелось снять ее оттуда. Ее красота и вознесенность волновали его, но он не трепетный олух, чтобы превращать женщину в идола и поклоняться ей. Он не томящийся от любви фанатик, преклоняющий колена перед образом своей недостижимой богини, не снедаемый идиотскими мечтами о вечном блаженстве прыщавый юнец.

Нет, Кингмен знал, что женщины склонны влюбляться в хамов и плейбоев, ловких в искусстве обольщения женских сердец, а не в робких, боязливых, деликатных, коленопреклоненных обожателей, юношей робких со взором горящим. Неразделенная любовь — занятие для педерастов. Он, по крайней мере, способен ради собственного удовольствия даже растоптать ее. Поддаваться ее чарам — ни в коем случае! Если он влюбится, все пропало. Он просто-напросто потеряет ее, повторил он про себя. Кингмен давно усвоил, что женщины не любят тех, кто смотрит на них снизу вверх. Эти кроткие воплощения женственности спят и видят получить жесткую руку, которая взяла бы их за горло. Идти к женщине с открытой душой — все равно, что шагать за борт в открытом море. Степень риска одна и та же. Отдать сердце другому — это значит очутиться без спасательного круга в центре океана. Ситуация, которую Кингмен Беддл ни при каких обстоятельствах не может себе позволить. Лучше принести в дар квартиру, чем сердце. "Дешевле обойдется, по крайней мере, в долгосрочном плане", — сказал он сам себе. Женщины желают заполучить часть тебя самого — чтобы заправлять твоей жизнью и без конца дразнить и изводить тебя, а люди вроде него не могут взять в путешествие по жизни лишний багаж, не рискуя перевернуть лодку. Бизнес везде бизнес, и, если подворачивается удобный случай — меняй партнера не раздумывая. Он любит женщин, это так, он просто не хочет влюбляться в какую-нибудь из них. В том числе в эту. О, эта женщина сумела затронуть струны его души, о существовании которых он даже не подозревал, — он-то до сих пор считал, что вместо души у него черный кусок антрацита.

Нет, для Кингмена любовь была футбольным матчем, где в выигрыше остается тот, кто больше забил. И он, Беддл, уже ведет в счете, чешет через футбольное поле к воротам, чтобы протолкнуть мяч между стойками ворот.

Быстрым движением Кингмен снял Флинг с пьедестала и увлек на пол, пол пятого этажа старой хибары, умело пробежал руками по изгибам ее тела, ловко поражая раз за разом мягкий и податливый рыжевато-коричневый цветок, страстно и доверчиво раскрывшийся ему навстречу. Сброшенная с пьедестала и пронзенная насквозь, она, как последнюю просьбу о помиловании, выкрикнула его имя. Еще один гол, и еще одно очко.

Он метался над ней и под ней с решительностью, в которой было больше остервенения, чем страсти, пока она не сошла с ума от сладостных содроганий и потрясений, следующих с безумной частотой один за другим, пока он, сжав зубы, не бросился навстречу своему и только своему наслаждению, единственному, которое осталось в мире для них обоих. С изяществом и уверенностью великого матадора Эль Кордобеса, поражающего в последнем выпаде быка, он всеми своими чувствами сосредоточился на последнем и единственном значащем для него броске, чтобы забить последний решающий весь поединок гол. Отличный счет: шесть-ноль, как и всегда, он выиграл, шутихи взорвались и фейерверк озарил небо.

— О, Кингмен, — выдохнула Флинг, когда они оба упали на пол — Я люблю тебя.

Ответом ей было молчание, а она так ждала, что он повторит ее слова, но этого не происходило. Она всегда оказывалась обманутой в этом своем ожидании. Чуть дыша, сверкая капельками пота, спрятавшимися в расщелине ее груди, она прошептала себе самой то заклинание, которое повторяла всякий раз после того, как кончалась их любовная игра, свою мантру: "Однажды он скажет мне эти слова. Он их мне скажет". И слезы выступили на лазурно-голубых глазах, словно произнесенные ею слова могли стать правдой. Дети, хором зовущие Санта-Клауса, имели больше шансов на исполнение своего желания, чем она со своей надеждой на любовь Кингмена Беддла.