— Мне жаль. — Мэдселин снова положила ладонь ему на руку. — Вообще-то я по натуре подозрительный человек. Я нелегко доверяю людям.

Эдвин потер себе лицо рукой, словно устал от разговора.

— И все же однажды вы рисковали жизнью, чтобы спасти мою.

— Я тогда ни о чем не думала и совершенно забыла, что вы англичанин.

Эдвин улыбнулся, затем встал и предложил Мэдселин руку. Поколебавшись, она взяла ее и позволила Эдвину помочь ей подняться.

— Ну, вы насмотрелись? — Он подбородком указал на танцующих.

— Да, но меня все же интересует конский череп.

Эдвин повернулся и поднял палку, подбросив ее в руке.

— Это символ плодородия, который обеспечит на следующий год хороший урожай. — Он аккуратно положил палку на место и снова повернулся к Мэдселин. — Ну, миледи, мне надо отвести вас в крепость, пока вы не пожелали вновь испытать мое умение танцевать.

— Думаю, не пожелаю, — смеясь, ответила она. — Хотя я немного поспешила со своим порицанием сегодня вечером. На самом деле мне… понравилось танцевать с вами. Прошло много времени с тех пор, как я танцевала в последний раз, и, наверное, я просто смущалась. — Нелегко было Мэдселин произнести эти слова, но она чувствовала, что обязана сказать ему об этом.

Оказалось, что ее слова произвели на Эдвина гораздо большее впечатление, чем она ожидала. Она почувствовала, как он устремил на нее взор. Щеки ее неудержимо заливало румянцем от его пристального взгляда. Вокруг них раздавалась древняя барабанная дробь, которая причудливым образом перекликалась с биением ее сердца. Мэдселин даже спрашивала себя, не слышит ли Эдвин, как бьется у нее сердце.

— Может, я был слишком груб? — очень тихо заговорил он. — Я привык к деревенским девушкам и…

— Вовсе нет. Дело не в этом. — Она не могла найти в себе смелость посмотреть на него. — Я думаю, мне, вероятно, это нравилось, а я этого не хотела.

Эдвин поднял ее за подбородок и вынудил посмотреть ему в глаза. Они стояли так близко друг к другу, что Мэдселин чувствовала жар его тела. Странное томление всколыхнуло ее изнутри, и она, не удержавшись, протянула руку и дотронулась до Эдвина. «Наверное, во всем виновата эта колдовская ночь!»

— Нормандка наслаждается объятиями англичанина? — нежно поддразнил он. — Может, нам стоит еще раз проверить, чтобы убедиться, не ошиблись ли вы?

Мэдселин ощутила, как кровь бешено помчалась у нее по жилам, едва только Эдвин снова обнял ее за талию. Не дожидаясь, когда она станет возражать, он крепко прижал ее к себе.

Это был другой поцелуй — нежный и в то же время волнующий кровь, не такой, как раньше. Губы у него были мягкие, сладкие, они хранили вкус эля. Устоять против них было невозможно. Мэдселин внезапно обнаружила, что обнимает Эдвина. Она прильнула к нему всем телом, радуясь запретному вкусу страсти. «Но когда же его мягкий, нежный поцелуй превратился в страстный?»

Мэдселин очутилась в таких неистовых объятиях, что чувство самообладания полностью покинуло ее. Забывшись, Эдвин прижал ее спиной к камню, а сам принялся гладить ее истомленное негой тело. Она же в ответ на это прижималась к нему все крепче и крепче. Эдвин застонал, лаская горячими губами ее нежную кожу пониже уха.

— Пойдем в лес, Мэдселин, — произнес он, начиная поглаживать ее мягкие округлые бедра.

Эти слова взбудоражили ее.

— Нет, — прошептала она, отталкивая его. — Мы не можем. — «Как же я допустила такое?»

— Не можем? — простонал он. — Разве англичанин недостаточно хорош как любовник? — Горечь, прозвучавшая в его вопросе, словно рассекла воздух.

— Нет, — еле дыша, ответила она. — Дело не в этом.

— Тогда в чем же? — Эдвин выпрямился и отступил от нее на шаг.

— Я… я… это неправильно, — наконец выдавила она из себя, наблюдая, как меняется выражение его лица в свете факелов.

На какой-то миг на его лице отразилось смущение, и вдруг он накрыл обеими руками ее щеки.

— Ты невинна? — недоверчиво спросил он.

Мэдселин уязвило такое сомнение в ее добродетели. Она оттолкнула его.

— Разве в это так трудно поверить? — Отбросив волосы с лица, она тщетно попыталась привести себя в порядок, не обращая внимания на многозначительное молчание Эдвина.

— Сколько тебе лет? — наконец спросил он. В голосе его уже не было ни страсти, ни раздражения.

— Двадцать шесть. А что? — Она была смущена, и вопрос ее прозвучал резко.

Эдвин нежно взял ее руки в свои, не обращая внимания на попытки Мэдселин освободиться.

— Ты целуешься как женщина. — Повернув ее руки к себе, он поцеловал каждую ладошку посередине. — Мне трудно поверить, что твой жених не… — Он не закончил фразу.

— Ги — настоящий рыцарь, и он никогда даже не думал о подобном, — надменно произнесла она. «Но он никогда и не целовал меня так, как Эдвин, но лучше я не стану об этом задумываться». — Я уверена, что множество женщин сделали бы все, что он захотел. Но ему не пришло бы в голову опрокидывать свою жену в лесу.

— А-а! — сводящим с ума голосом ответил он и наклонился, чтобы поднять ее упавшую маску. — Значит, вы предпочитаете, чтобы ваш муж опрокидывал в лесу девок, а не вас?

Почему-то Мэдселин не могла представить себе, что она занимается тем же с Ги, не важно, в лесу или на супружеском ложе. Просто ей это казалось недопустимым.

— У нас совершенно неподобающий разговор. Вы отведете меня назад, в крепость?

Это прозвучало больше как команда, а не просьба, однако Эдвин воздержался от дальнейших слов. Он молча передал ей маску и пошел впереди нее к крепости.

Мэдселин посмотрела ему в спину и только потом пошла за ним. Его вопрос, вернее, ее собственная реакция на него слишком взволновала ее. «Всякий раз, когда Эдвин заводит разговор о Ги, я чувствую себя неловко, и это раздражает меня».

Запахнув плотнее плащ, она поспешила вслед за Эдвином.

Мэдселин поглядела на стоявшую перед ней миску с серой комковатой кашей и тяжело вздохнула. Бросив взгляд на белое, как сыворотка, лицо Эммы, она решительно положила ложку в миску и подошла к горничной. Они собрались позавтракать в комнате Мэдселин, поскольку зал до сих пор отмывали после праздничного пира. Воспользовавшись случаем, Мэдселин как бы ненароком поинтересовалась здоровьем пожилой женщины.

— Меня словно мул лягнул в голову, — мрачно пошутила Эмма и многозначительно приложила свои пухлые пальчики ко рту.

— А ты помнишь, что случилось? — рискнула спросить Мэдселин. Не было и речи о том, что Эмма может помнить или начисто забыла, но Мэдселин лучше было начать допрос с этого.

— Ну, разумеется, я помню, — дерзко ответила Эмма. — Быть под мухой еще не означает потерять разум.

— А что Ульф? — «Раньше или позже ей придется рассказать мне об этом», — подумала Мэдселин.

— Ульф? — Глубокая морщина пролегла по лбу Эммы. — Что вы хотите этим сказать?

— Ну… — нерешительно начала Мэдселин. — Кажется, ты… начала видеть его в ином свете.

— Да-а, — несколько настороженно допустила Эмма. — Это так.

Обеспокоившись довольно нерешительным ответом горничной, Мэдселин продолжала наступать:

— Значит, ты помнишь, как танцевала с ним? А я-то думала, что он просто саксонский верзила, олух?

— Да, мне так раньше казалось, — сварливо подтвердила Эмма.

— А что изменилось? — Вот это новость! В ожидании ответа Мэдселин не сводила с Эммы глаз.

Эмма пожала своими пухлыми округлыми плечами, однако Мэдселин заметила, что глаза у нее светились.

— Это было в ночь, когда умерла леди Изабелла. Вы были с ней, а я внизу, помогала управиться с мальчиками, как вы и просили. Бедняжки понимали, что наверху что-то происходит, но не могли понять, что именно.

При воспоминании о той ночи на лицо Эммы легла тень.

— Это сделал маленький Шарль. — Эмма нервно мяла край своей туники. — Как только в зал пришел Ульф, он бросился к нему и расплакался. Ульф что-то сказал Джоанне и кивнул. — Она всхлипнула, словно эти воспоминания все еще доставляли ей боль. — Ну, потом он сел на стул и поманил Шарля и Бенедикта, чтобы те взобрались ему на колени, так сделал бы отец. Он рассказал им все, этим бедным крошкам, и они просто выплакали себе глазки. Мне никогда не забыть этого зрелища. Огромный мужчина, он не стеснялся плакать перед женщинами. В конце концов, мы тоже разревелись.