— Спасибо, что спас ее.

Кобыла лежала в углу стойла, подобрав под себя стройные ноги и закрыв глаза. Бренту хотелось погладить крошечную лошадку, чья жизнь теперь, после того как он вытащил ее на свет Божий, была связана с его жизнью. Однако еще больше он желал коснуться Келли. Необходимость принести извинения причиняла ему почти физическую боль, но это были самые важные для Брента слова, и он считал, что их нужно как следует обдумать. Они должны убедить Келли в том, что Брент изменился и никогда больше не обидит ее. Эти слова должны доказать ей, что все случившееся в последние недели стало для него хорошим уроком. Но Брент держался в стороне, привыкая к переполнявшим его чувствам, и улыбался, радуясь новому ощущению причастности к чему-то важному — он спас жизнь жеребенку и очень гордился этим. Его симпатия к малышу росла с каждой минутой.

— Я посмотрю, как там Энни. — Брент решил еще раз обдумать слова, которые убедят Келли в том, что у него появились новые взгляды на жизнь и на любовь. — Вернусь через минуту.

В доме было тихо. Остановившись на пороге гостиной, Брент смотрел на Энни, калачиком свернувшуюся на диване и казавшуюся совсем маленькой в просторном банном халате Келли. Спящая девочка прижимала к себе плюшевую лошадку, которую Брент когда-то выиграл на ярмарке, и его сердце болезненно сжалось, когда он осознал, что имел и чего чуть было не лишился. Дочь, которую он, казалось, хорошо знал, взрослела и превращалась в независимую умную девушку. И эта девушка нуждалась в Келли так же, как и сам Брент. Глядя на дочь, он боялся нарушить ее сон, пока не услышал, как хлопнула кухонная дверь и как Келли, пройдя через дом, вошла к себе в спальню. Опустившись в кожаное кресло, Брент с горечью осознал, что дверь в комнату, где он провел с Келли столько блаженных часов, теперь для него закрыта. Сам Брент не посмел бы войти туда.

Когда Келли спустилась в кухню, Брент встал и направился к ней. Она наполняла кофейник, и у Брента снова сжалось сердце. Как он мог быть таким идиотом? Брент считал, будто готов отказаться от всего, и убеждал себя, что делает это ради Энни. Он впадал в панику и совершал необдуманные поступки, причиняя боль всем троим. Теперь пора покаяться.

— Уже поздно, но мне нужно выпить кофе. — Келли выбросила в мусорную корзину старую кофейную гущу, а когда ставила на стол банку кофе, Брент поймал ее руку.

Он не знал, что скажет, но считал необходимым привести веские аргументы, способные оправдать все его дурные поступки. Сжав руку Келли, Брент заглянул в глубину ее глаз, но с языка его сорвались совсем не те слова, которые он заготовил.

— Я ошибся. Я слишком страдал, был совершенно растерян и обидел тебя. Келли, дай мне еще один шанс. Выходи за меня замуж.

— Не могу.

Ошеломленная его предложением, Келли убрала руку. Хотя ей больше не хотелось кофе, она вернулась к кофеварке, чувствуя, как раздраженный пристальный взгляд Брента сверлит ей спину. С трудом проглотив комок в горле, Келли наполнила кофеварку и включила ее, а потом повернулась к Бренту.

— Брент, я говорю «нет» не просто потому, что сердита. — Келли старалась, чтобы голос не выдал ее боли. — Я не могу быть женой тебе и матерью Энни. — Она подняла руку, призывая его к молчанию. — Ты можешь говорить себе, что это неправда, но ожидал именно этого. Нам хорошо вместе, не отрицаю, однако нельзя отделить наши с тобой отношения от моих отношений с Энни. Ничего не выйдет. — Брент видел, что Келли борется со слезами. — А что касается Звездочки, я поступила так, как считала правильным. Но ты со мной не согласился. Мы еще не раз разойдемся во мнениях, но это не означает, что я не права. Не знаю, как ты и Иветт справлялись с такими проблемами, но не могу просто вписаться в пустое место, оставшееся в твоей жизни после потери жены. Я не стану частью твоей жизни, если все решения, — касающиеся Энни, останутся за тобой. И я не готова провести всю жизнь с человеком, не считающимся с моими взглядами. Пока у тебя есть потребность уберечь от меня Энни, мы не станем семьей. — Избегая его встревоженного взгляда, Келли взяла куртку и быстро вышла.

По поведению Брента она поняла, что не ошиблась, и, едва закрыв за собой дверь, мучительно разрыдалась.

Прижав руку ко рту, Келли устремилась к конюшне и проскочила в дверь прежде, чем хлынувшие слезы ослепили ее. Бросившись на ворох сена, она спрятала лицо в ладонях и задрожала от рыданий. «Это вовсе не так уж обидно», — сказала себе Келли, садясь и энергично вытирая влажные щеки, однако она была обижена. Изумленный вид Брента поведал ей обо всем, что Келли хотела знать. Он ожидал, что она будет слепо подчиняться его давлению и всегда считаться с его взглядами на воспитание Энни. Ее мнение для Брента ничего не значило, а с этим Келли не могла жить.

Высказывая Бренту свои соображения, Келли не сомневалась в своей правоте, хотя все же надеялась, что он разубедит ее, но по его глазам безошибочно поняла, что попала в точку.

Удрученная своим открытием, Келли добрела до стойла Красавицы. Новорожденная кобыла посмотрела на Келли из-за крупа матери, а затем сделала осторожный шаг. Келли улыбнулась сквозь слезы. Войдя в стойло, она села на чистую подстилку из опилок, а жеребенок неуверенными шагами подошел к ней и, остановившись, стал обнюхивать ее волосы, требуя, чтобы его погладили и похвалили. Красавица же, с удовольствием жуя люцерну, не спускала заботливых глаз с малышки, пока Келли восхищалась ею. Через несколько минут малышка вернулась к матери, чтобы снова поесть, и Келли с удовлетворением отметила, что Красавица уже почувствовала свои родительские обязанности.

— Имя тебе должна дать Энни, — пробормотала Келли, наблюдая, как жеребенок сосет и как при этом у него дрожит маленький хвостик, — во всяком случае, она это заслужила.

Поднявшись с подстилки, Келли направилась к выходу, готовая ради Энни снова встретиться с Брентом, но там, где стоял его автомобиль, было пусто.

Келли поднялась на крыльцо и пошла по тихому дому. Ее халат висел на спинке дивана, а плюшевая лошадь лежала на полу. Подобрав ее, Келли присела на подлокотник и прижимала игрушку к ноющей груди. Она сказала Бренту «нет», настояв на своем праве не соглашаться с ним, так почему же теперь она удивляется, что он уехал?

— Что ты делаешь? — Войдя в спальню Энни, Брент хмуро взглянул на листы бумаги и фотографии, лежащие у нее на кровати.

Прошло лишь несколько дней, но Энни, казалось, оправилась после пережитого. Она больше не просила разрешения повидаться с Келли или посмотреть на жеребенка, и Брент не знал, как начать с ней разговор. Ему было совершенно ясно, что Келли не хочет его больше видеть. Но Бренту не в чем было ее винить. Келли показала ему, насколько он слеп, вернее, насколько глуп.

Брент так много хотел сказать Келли, но так ничего и не вымолвил под ее укоризненным взглядом, означавшим, что она считает его высокомерным и эгоистичным ублюдком. И Брент осознал, что не вправе говорить то, что задумал. У Келли нет оснований доверять его словам, ибо он показал себя совершеннейшим подонком. Пока Энни не спрашивала его о Келли, Брент тоже не упоминал о ней. Он сознавал, что поступает как трус, но не знал, как себя вести.

— Для такой грязной работы у нас есть внизу стол. — Нагнувшись, Брент поднял с ковра упавшую фотографию. — Я не хочу, чтобы ты пролила клей… — Он осекся, увидев снимок, запечатлевший Иветт, Энни и его самого. Побледнев, Брент быстро взглянул на дочь. — Где ты это взяла?

— Я нашла коробку в чулане холла. — Девочка стояла между отцом и кроватью. — Это фотографии моей мамы, и ты не имеешь права забирать их у меня.

У Брента сжалось сердце и, переведя взгляд с фотографии на дочь, он поразился ее непреклонному виду.

— Моя радость, я не собираюсь забирать фотографии, напротив, рад, что они тебе понадобились, — заверил Брент дочь.

Энни явно успокоилась.