– Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? – оживленно суетился Мерлин. – Тех, что помельче, – тоненькой кисточкой, знаете, как пасхальное яйцо. Ну, а крупных – на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.

Ллевелис набрался храбрости и спросил, что Мерлин подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Мерлином фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали листья одуванчиков, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Гвидион пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней растительно-птичий орнамент, который у всякого человека кельтского происхождения как-то выходит из-под рук сам собой. Керидвен подумала, подумала, постучала ногтем по черепахе, чтобы та спряталась, и начала изображать в три цвета сцену вроде тех, что бывают на древнегреческих амфорах, гидриях, кратерах, киликах, канфарах, скифосах, ситулах, киафах, ольпах, келебах и ойнохоях: словом, кто-то душит кого-то в колыбели. С Ллевелисом было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что черепаха даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков из пещер плейстоцена он убедительно изобразил громадного зайца, преследующего свору борзых.

Гвенллиан, дочь Марха, стояла на пороге школы и робко прихорашивалась. Она раздумывала, выйти ли ей в город и купить там дорогие бусы или просто нанизать ягоды рябины на обычную суровую нитку и никуда не ходить. В это время кто-то звякнул бронзовым молотком с противоположной стороны двери, потянул за ручку и вошел. По виду его было совершенно ясно, что это новичок, который в школе впервые, но сбит с толку он отнюдь не был. Это был растрепанный молодой человек в клетчатой юбке, с лицом, которое можно было просто сразу чеканить на монетах, настолько несгибаемая воля на нем рисовалась. Сопровождаемый ароматом горного вереска и шалфея и извечным, хотя и небанально насвистываемым мотивом «Зеленых рукавов», в школе появился Фингалл МакКольм.

Фингалл МакКольм умел выдувать из волынки четыре разных мелодии, ходил в юбке в зеленую с синим клетку, с рваной бахромой понизу, закалывал свой тартан булавкой от сглаза, и ему было на все наплевать. Он опоздал к началу учебного года почти на полтора месяца, потому что пришел пешком из Шотландии, из очень горной местности.

– Это школа? – спросил МакКольм, сваливая с плеча тяжелую сумку.

– Школа, – подтвердила Гвенллиан. – У тебя репейник в волосах.

– Чертополох, – поправил ее Фингалл.

– Хочешь, я выну? – предложила Гвенллиан.

– Ха! Ты думаешь, он случайно туда нападал? Это символ Шотландии, девушка.

«Ха» в шотландском языке означало и «да», и «нет», и «как поживаете?», и «спасибо, хорошо».

– Как сюда записаться? – спросил Фингалл, беря быка за рога.

– Здесь нужно сдать экзамен такому старенькому профессору, – обьяснила Гвенллиан. – Только он очень молодо выглядит, – поспешно добавила она.

– Разберемся, – сказал МакКольм.

– Юбка у тебя очень, – сказала Гвенллиан.

– Что очень? – с интересом переспросил Фингалл.

– Мне бы такую, – сказала Гвенллиан. – Темно-зеленая клетка, с синей полосой… Здорово.

– …ничего проще, – живо отозвался Фингалл, сглотнув остальную часть предложения. – Выходи за меня, и тебя завалят такой клеткой на юбки. Ярдов сто к свадьбе наткут. Это цвета моего клана.

– А что за свадьба? – удивилась Гвенллиан.

– Отличнейшая свадьба, – убежденно сказал МакКольм. – Весь север Шотландии всколыхнем.

– Да мы друг друга еще не видели, – слабо возразила Гвенллиан, не привыкшая к такому напору.

– Пойдем под свет, – потребовал МакКольм, взял ее за руку и потянул из-под арки во двор.

– Я повторяю свое предложение, – сказал он через секунду. – И я сложу к твоим ногам цветы Лохри, туманы Куан, и солнца луч в Глен-Велен.

– Это стихи? – зарделась Гвенллиан.

– В оригинале – да, – сурово сказал Фингалл.

Немногословность и железная хватка шотландца поразили Гвенллиан в самое сердце. Однако, чтобы не нарушать традиции, она все-таки нашла в себе силы покраснеть до ушей, глупо захихикать и убежать.

А вот Мерлин попался в руки Фингалла почти сразу же. Он опрометчиво высунулся из боковой дверцы в арке и сразу же был замечен. «Ха! – громогласно сказал Фингалл. – Где тут у вас профессор, из которого уже песок сыплется? Которому экзамен сдают?» Мерлин, полагавший, что он чудесно выглядел сегодня с утра, опешил и начал копаться в карманах робы, стараясь отыскать билет.

Относительно Гвенллиан Фингалл был с тех пор настолько твердо уверен, что им самой судьбой суждено пожениться, что не обращался больше к ней ни с какими речами на эту тему, считая вопрос решенным.

Едва появившись в классе, Фингалл сразу же затеял беседу с валлийцами относительно воинской доблести их предков. Среди тихих валлийцев он выделялся как смерч на фоне неба.

– Почему валлийцы всегда проигрывали все битвы? – напрямую спросил он. – Вы что, не умеете драться?

– Нет, ну почему же? – робко попытался возразить Афарви. – …А разве все?

– Назовите хоть одну битву, которую бы вы не проиграли, – требовательно сказал МакКольм.

– Э-э… Да, странно, – задумался Афарви. – Но все ведь знают, что наши предки всегда очень храбро шли на бой!..

– Очень храбро шли на убой, – решительно подытожил МакКольм.

И МакКольм принялся за учебу – не менее решительно, чем за все, что он делал в своей жизни. На наследии фоморов профессор Финтан хотел было показать всем, какими рисунками украшен знаменитый котел Дагды, но оказалось, что котел ужасно закопчен. Финтан покачал головой и велел его отчищать. Огромный котел перевернули и целый урок драили всем, чем ни попадя. Когда стала видна чеканка на серебре, время урока подошло к концу. Фингалл МакКольм смутно вздохнул. Он надеялся на что-то большее, но не подал виду.

На истории Британии Мерлин мутил воду. Он пытался рассказать об избрании одного из королей. «И вот, представьте себе, накануне коронации я на своем пони въезжаю в Лондон… да, любил я в то время пустить пыль в глаза!.. На мне балахон такой… серый с зеленоватым отливом… из очень прочного шелка. Практически парашютного. Сейчас такого шелка уже не делают. Да-а… Народ меня обожает. Все бегут за мной, стишок такой выкрикивают… мол, „Мерлин, Мерлин, длинный нос…“ Ну да бог с ними. Словом, легенды обо мне слагают». После этого урока МакКольм вышел с довольно странным выражением лица.

После уроков Ллевелис взялся отвести Фингалла к Курои – ему надо было договориться о сдаче всех долгов.

Курои гонял чаи. Перед ним стояла большая кружка, и он помешивал в ней бронзовой палочкой, на конце которой была когтистая лапа.

– Извините, профессор, а какой учебник мне взять? Я на первом курсе, – выпалил МакКольм. – И можно узнать, какие темы я уже пропустил?

– Что-о?! – спросил Курои, машинально принимая свой истинный облик. Посох его превратился в копье, и он метнул под ноги МакКольму молнию, от удара которой по полу зазмеились трещины. – Я занимаюсь с вами полтора месяца, и вы только сейчас озаботились проблемой учебника?..

Ллевелис ожидал под дверью и, услышав грохот, приготовился уже приводить перепуганного Фингалла в чувство. Тот выскочил ровно через минуту и, уставившись на Ллевелиса во все глаза, воскликнул:

– Ллеу! Профессор метнул мне под ноги настоящую молнию и превратился в великана!

– Ты не думай, – начал Ллевелис. – Это он так, ничего личного…

– Да Ллеу же! – нетерпеливо сказал МакКольм, и только сейчас Ллевелис понял, что шотландец сияет от счастья. – Наконец-то я увидел здесь хоть что-то необычное!!!