– До чего? – задумчиво спросил методист.

– До того, как со стола стащили скатерть.

– А что скатерть? – с интересом спросил посланник министерства.

– На той скатерти были широкие пурпурные полосы, – отвечал бедняга Дион, не в силах справиться с дрожью в коленках. – Строгому взгляду они могли бы, пожалуй, показаться и слишком широкими. Я слышал после, что участники пира заворачивались в нее, как в тогу, и в этом подобии пурпурных одежд произносили различные неблагочестивые речи… Но сам я понимаю, что облачаться в пурпур дозволено лишь императору, и никогда бы не решился на такое святотатство. Тому свидетелем сама Киприда, что я-то к тому времени давно валялся пьяным в лоск под тем столом, который у стены стоял у дальней, и не был в силах их остановить, когда кощунственно воздевши руки, они провозглашали разный вздор…

– Стоп, – сказал Зануцки.

Дион замолчал и опустился на пол.

– Я знаю, что всех участников того пира казнили страшной казнью, – всхлипнул он. – Я слышал об этом от горшечника Неокла. Но я-то разве заслужил такое?..

И он, положив скрещенные руки на колени и голову на руки, умолк.

– Обеденный перерыв, – сказал Зануцки, утирая со лба крупные капли пота.

– Поразительная безалаберность! – сказал Мерлин. – Как я мог! Прямо ответить на вопрос о своих доходах! Только последний идиот… Коллеги!

И тут состоялся последний педсовет перед закрытием школы, как назвал его Мерлин, ибо он нисколько не сомневался, что школу закроют после того, что опрошенные преподаватели успели высказать на собеседовании. Впрочем, опасения накопились у всех.

– Я, кажется, вел себя не очень обдуманно, – предположил очаровательный Морган-ап-Керриг, силясь перевязать галстук так, чтобы он был впереди. – Но кто кинет в меня камень?

– Никто. Камень сам прилетит откуда ни возьмись и попадет прямиком в вас, дорогой Морган, – сурово сообщил Мерлин.

Зловещий настрой директора передался всем. Стало тихо.

– Но, – пробовал оправдаться Морган-ап-Керриг, – мне задали самый неожиданный вопрос. Меня спросили о различных системах запоминания и их преломлении в моей индивидуальной методике.

Все переглянулись.

– Я, сами понимаете, ответил… очень, впрочем, осторожно… что забывание, дескать, вызывается различными внутренними импульсами и наша цель – эти импульсы выявить и… активизировать. Потом они вдруг стали уверять меня, что я веду какую-то дисциплину под названием… под названием…

– Основы социальной адаптации и безопасности жизнедеятельности, – сухо подсказал Змейк.

– Да, да, спасибо, коллега. Вы представляете себе, как я ужаснулся, когда мне сообщили, что я веду этот предмет? Они долго уверяли, что это моя специальность, но, к чести своей должен сказать, тут я был тверд, как скала.

– Короче, вы провалили дело, Морган, – сказал Мерлин и поморгал, стараясь уяснить себе, где именно у него в глазу соринка. – Да я и сам… Впрочем, я держался превосходно. Пристали ко мне: какими я пользуюсь источниками при чтении курса истории. Как будто не ясно, какими! Как будто кому-нибудь можно сейчас доверять, кроме себя самого! В последние годы, говорят, появляются новые источники, надо с ними знакомиться!.. Это при том, что я все видел собственными глазами, я, выходит, должен помалкивать! На мой взгляд, это называется затыкать неудобных свидетелей. Да. Но я был верхом кротости и терпения. Мне десять минут внушали, что следует регулярно пересматривать… меня. Одним словом, мне почти сказали в лицо, что я – устаревший источник и должен быть подвергнут переработке. Но я…

– Что до меня, то я вынужден был упомянуть драконов, – повинился Зигфрид. – Но очень сжато и без дальнейшей видовой классификации, – уточнил он.

Мерлин схватился за голову.

– Мне пришлось сказать, – начал Мак Кехт, – что я был военным хирургом в период активных боевых действий на севере Ирландии.

– С этого места, пожалуйста, рассказывайте все очень подробно, – вдруг попросил Змейк.

– Хорошо, – покорно сказал Мак Кехт. – Меня спросили, был ли я в составе миротворческих сил. Я не стал кривить душой и сказал, что… это было не совсем так.

– После этого вас, разумеется, заподозрили в связях с ИРА, – просто сказал Змейк.

– Боже мой, ну конечно! – воскликнул Мак Кехт. – Как это не пришло мне в голову! После этого у меня спросили, неужели я, имея такое прошлое, считаю себя вправе работать с детьми?

– Это какие-то нелюди! – порывисто воскликнул Мэлдун.

– Да нет же! Они сочли меня бывшим террористом, – как бы извиняясь за членов комиссии, сказал Мак Кехт. – А поскольку упоминание о моем прошлом связано у меня с ужасными комплексами, то я, признаться, растерялся, и, боюсь, они заметили мою неуверенность…

В это время открылась внутренняя дверь, уводившая в лабиринт, и из нее вышел взлохмаченный Пифагор.

– Ко мне сегодня приставали какие-то плебеи, называя меня сотрудником системы общего образования, – гневно обратился он к Мерлину. – Если вы не можете обеспечить мне условий работы, – возмущенно продолжал он, – я могу и уехать обратно в Кротон.

Пифагора окружили Дион, Орбилий и Змейк и живо объяснили ему, что ситуация такова, что личные амбиции придется проглотить.

– Когда кого-нибудь из вас, – чеканно сказал Мерлин, – вызовут для собеседования и зададут вам там, чего Боже упаси, какой-нибудь вопрос, – он сделал многозначительную паузу, – ради всех святых, коллеги, отвечайте на него, именно на него, на этот вопрос. Заметьте, я не напоминаю вам, чтобы вы, будучи вызваны на собеседование, заходили бы в зал через дверь, то есть именно в дверь заходили бы, а не еще как-то. Я ни слова не говорю о том, что не нужно посреди разговора вдруг демонстрировать свою способность дышать огнем. Я думаю, вы и сами достаточно ответственны, чтобы понимать, что это не дружеская беседа. Что еще, Тарквиний? Помогите мне.

– Не стоит трясти своими прошлыми регалиями и вспоминать, как при дворе царя Ашурбанипала вам была пожалована в знак особых заслуг священная мартышка, – нехотя изрек Змейк.

– Да, верно! – оживился Мерлин. – Боже мой, Тарквиний, какая все-таки у вас светлая голова!..

– Впрочем, все эти меры предосторожности излишни, – прибавил Змейк. – Полагаю, мы можем вести себя вполне раскованно. После всего, что уже прозвучало, еще две-три унции правды добавят к нашей репутации не больше, чем завоевание Иски-на-Аске – к славе Цезаря.

– А мы все-таки попытаемся, – возразил Мерлин. – Невелика беда – допустили пару оплошностей. Можно списать на несварение желудка. Вот если бы я случайно явился на собеседование без головы или еще что-нибудь, тогда конечно, а так…

– А вы уверены, что когда были на собеседовании, ваша голова была при вас? – холодно поинтересовался Змейк.

– Оставьте ваши аллегории, Тарквиний, – разгорячился Мерлин. – Знаете, мне уже приписывали и государственную измену, и ересь, и до сих пор мне всегда, абсолютно всегда удавалось все списать на несварение желудка! Кстати, пусть студенты не думают, что мы настолько озабочены происходящим, что позабудем разобрать их успеваемость и случаи злостного хулиганства!.. Вот вы, Мэлдун: вы там у себя, на «Началах навигации», изучаете способы отдать концы во всяких там увертливых морях тропического пояса, а вы бы лучше изучали способы НЕ отдать концы! А то вон один студент вчера учился вязать морские узлы и натянул этот свой канат поперек лестницы черного хода. А тут как раз шел я! Я шел, вы понимаете!..

– Кстати о хулиганстве, – со всей доброжелательностью сказал Мак Кехт. – Оуэн, ваш протеже, Бервин, сын Эйлонви, постоянно сидит в библиотеке, изучает поэзию…

– А при чем тут хулиганство? – подслеповато щурясь, спросил архивариус. – Все бы так хулиганили!..

– Но Бога ради! – воскликнул Мак Кехт. – Он же превращается во все!..

– Мне странно слышать это от Туата Де Дананн, – колко заметил Мак Кархи.

– Я бы слова не сказал, но там же кругом читатели! – слабо возразил доктор. – Вчера напротив девочки сидели, пытались сделать конспект по медицине. Бервин же меняет облик пятнадцать раз за минуту, рядом с ним невозможно заниматься!..