— Отчего вы не читаете печатного? — спросил Шроль. — Вы бы прочитали и это; узнали бы, по крайней мере, какой великий человек был ваш брат; как честно он жил, какую удивительную красавицу-дочь оставил, там сказано тоже, что она хорошо вышла замуж и муж ее теперь владеет вашим наследственным имением. Теперь ей недостает только ваших денег. У них теперь в Корнуэлле домик получше вашего, да тут еще ветер принес сорок тысяч фунтов. Вы, конечно, этому очень рады? Они хотели было переделать весь дом и приготовить помещение для вашего брата; он обещал жить с ними, возвратившись из путешествия. Кто для вас станет переделывать дом? Любопытно бы знать, что бы сказала ваша племянница, если б вы, пообчистившись немножко, явились к ней?

На этом вопросе Шроль остановился, — не потому, чтобы у него иссяк поток мыслей, но потому, что не поощряли его высказывать их. Мистер Тревертон слушал или только казался слушавшим, но ни один мускул на лице его не шевелился; оно было совершенно покойно и не выражало никакого определенного чувства, никакой определенной мысли. Когда Шроль замолчал, наступила продолжительная пауза.

— Выйди, — произнес наконец мистер Тревертон.

Шроль был человек не легкий на подъем, но приказание было отдано так настойчиво и решительно, что он готов был уже повиноваться, хотя верить не мог, чтоб господин приказал ему выйти из комнаты.

— Поди вон! — повторил мистер Тревертон. — И держи свой язык на привязи. Не смей мне ни слова говорить ни о брате, ни о его дочери. Я никогда не видел детей актрисы и никогда их видеть не хочу. Молчи и убирайся вон!

— Он мне даже за это нравится, — подумал Шроль, выходя из комнаты и запирая дверь.

Оставшись за дверью, он мог расслышать, что мистер Тревертон ходил взад и вперед по комнате и говорил сам с собою. Из отдельных слов, долетевших до него, он мог заключить, что мысли его господина вращались около «актрисы», бывшей причиною ссоры его с братом. Мистер Тревертон, казалось, хотел высказать наедине с самим собою всю злобу на эту женщину и оставленное ею дитя. Через несколько времени голос его затих, и Шроль сквозь замочную скважину увидел, что он сидел за столам и читал газетные листки. В некрологе были упомянуты некоторые подробности о семействе Тревертонов, известные читателю из рассказа Лонг-Бэклэйского священника и, между прочим, было замечено, что мистер и мистрисс Фрэнклэнд, вероятно, не оставят своих планов относительно старого дома в Портдженне, так как туда уже послан ими архитектор.

Это замечание, кажется, напомнило мистеру Тревертону лета его юности, когда старый фамильный дом был его домом. Он прошептал несколько слов, быстро встал с кресла и, подойдя к камину, бросил в огонь газетные листы. Пламя мгновенно превратило их в черный пепел, а тяга воздуха унесла в трубу. Мистер Тревертон стоял у камина и следил за процессом горения.

Спустя короткое время, Шроль услышал вздох, который испугал его так, как не мог бы испугать пистолетный выстрел, раздавшийся у самого уха. Когда он выходил из комнаты, глаза его были широко раскрыты и выражали крайнее удивление.

Получив письмо от мистрисс Фрэнклэнд из Сент-Свитина, ключница Портдженского замка тотчас же начала необходимые приготовления к принятию молодых господ; все уже было готово, и она со дня на день ожидала их приезда, как явился почтальон и чуть не до обморока испугал ее, подав письмо с черными каемками, запечатанное черным сургучом. В письме заключалось краткое известие о смерти капитана Тревертона, вследствие которой приезд мистера и мистрисс Фрэнклэнд откладывался на неопределенное время.

С той же почтой архитектор, которому поручено было сделать поправки в западных комнатах, получил письмо, где его просили известить, как скоро может быть окончена эта работа, причем мистер Фрэнклэнд присовокуплял, что постигшее их семейное несчастие лишает его возможности заниматься планами относительно северных комнат и что, вероятно, эти планы еще изменятся. Вследствие этого письма архитектор и его рабочие, окончив работу в западных комнатах и исправив лестничные перилы, уехали, и в Портдженском замке опять осталась одна ключница.

Прошло восемь месяцев, и ключница ничего не слышала о своих господах, только изредка случалось ей читать в местной газете статейки, где высказывалось предположение, что владельцы замка, вероятно, скоро воротятся в свой наследственный старый дом, так давно оставленный всеми. Случалось также — и то очень редко — что дворецкий, встречаясь в городе с старыми друзьями и бывшими слугами Тревертона, узнавал от них какой-нибудь слух. Поэтому ключница пришла к тому заключению, что мистер и мистрисс Фрэнклэнд, узнав о смерти капитана Тревертона, поселились на несколько месяцев в Лонг-Бэклэе, а потом — если газеты говорят правду — переехали в окружность Лондона и живут в доме одного из своих друзей, уехавшего на континент. Здесь они должны были остаться некоторое время, потому что пришел новый год и никаких новых известий не принес в Портдженну. Январь и февраль прошли точно так же. В начале марта дворецкий, возвратясь из города, привез известие, которое сильно заинтересовало ключницу. В двух разных местах, от людей весьма почтенных, он слышал, что господа ищут хорошую мамку, которая понадобится в исходе весны или в начале лета, то есть что в числе новых человеческих существ, долженствующих явиться в свет в течение следующих трех месяцев, будет одно, которое наследует имя Фрэнклэнда и произведет сенсацию по всему западному Корнуэллю, как наследник Портдженны.

В апреле, прежде чем ключница и дворецкий успели достаточно потолковать и поспорить о последнем, весьма важном известии, почтальон принес новую весть, которая наполнила сердце ключницы неподдельной радостью. Письмо извещало, что мистер и мистрисс Фрэнклэнд намерены приехать в мае в Портдженну и что их должно ожидать там с первого до десятого числа.

Причина, почему владельцы Портдженны не могли назначить определенно времени своего приезда, связывалась с разными обстоятельствами, о которых мистрисс Фрэнклэнд считала лишним писать. В сущности же она заключалась в том, что супруги не были совершенно согласны относительно выбора местопребывания после возвращения их друга с континента. Мистер Фрэнклэнд настаивал — и весьма основательно, — чтобы возвратиться в Лонг-Бэклэй, так как там они встретят своих старых друзей, а главное — найдут хорошего доктора. К несчастию, это последнее удобство, по мнению мистрисс Фрэнклэнд, вовсе не говорило в пользу Лонг-Бэклэя. Она всегда чувствовала отвращение к этому доктору, может быть, он и в самом деле был искусный врач, отличный человек, но он ей никогда не нравился и никогда не понравится, и на этом основании она решительно отвергала мнение мужа. Мистер Фрэнклэнд предлагал другие планы, но и те были отвергнуты, наконец был выбран Портдженский замок, и супруги решились ехать туда. Мистрисс Фрэнклэнд, составляя этот странный проект, руководилась отчасти желанием увидеть старый замок, отчасти желанием поручить себя заботливости доктора, лечившего ее мать во время последней болезни и продолжавшего еще свою практику в окружностях Портдженны. Доктор этот и ее отец были старинные друзья и каждую субботу, вечером, сражались на шахматной доске. Когда обстоятельства разлучали их, они каждый год посылали друг другу подарки к рождеству. По смерти капитана доктор написал к Розамонде письмо, полное участия; он утешал ее и изливал свои нежные чувства к ее почтенному родителю. Короче, мистрисс Фрэнклэнд пламенно желала поселиться в Портдженне.

К первому маю западные комнаты в Портдженне были совершенно готовы; ключница и дворецкий позаботились обо всем, стараясь предупредить желания своих молодых господ; но прошло утро первого мая, наступил полдень, уже солнце стало садиться, а мистер и мистрисс Фрэнклэнд не являлись.