Каждый день Вараку начинался с рассказов о Манко Капаке и остальных сапа инках, об их подвигах и деяниях. Когда старый инка внезапно умолкал, тот из юношей, на ком останавливался его взгляд, должен был закончить начатую им песню — таки сынов Солнца. Это тоже был экзамен…

На следующий день после бега Апукамак отвел свой отряд желтых к учебной крепости. Она казалась игрушечной на фоне гигантских бастионов Саксайуамана, хотя ее стены были высотой в два человеческих роста. По команде синие во главе с Майтой начали штурм. Они сражались с великим ожесточением, и, если бы их оружие не было учебным, с тупыми наконечниками, обмотанными хлопком и шерстью, оба отряда понесли бы большие потери. Правда, один из новичков лишился глаза: слишком метким оказался стрелок из лука.

Было похоже, что синие так и не возьмут крепость, но они внезапно изменили тактику. Вместо того чтобы в одиночку карабкаться на стены, юноши построили живую лестницу из бронзовых тел, и Майта взлетел по ней на камень-трон учебной крепости. Ликующая толпа поздравила синих.

Два следующих дня также прошли в состязаниях: новички боролись друг с другом, подымали огромные камни, чтобы выявить сильнейшего, метали дротики, стреляли из лука на дальность полета стрелы и по мишеням, определяя самых метких. На третий день настала очередь желтых штурмовать крепость. Уже начало смеркаться, а желтые никак не могли одолеть синих. Но внезапно в рядах обороняющихся возникло замешательство, ряды разомкнулись, и Апукамак проскочил на камень-трон. Всеобщему ликованию не было предела. Только старые инки, опытные в делах войны, с недоумением покачивали головами…

Широко расставив ноги, плотно прижав руки к обнаженному телу, Майта стоял в правой цепочке новичков. Так случилось, что прямо против него в такой же позе встал Апукамак. Цепочки разделяли четыре шага, две длины одноручной маканы. Лучший из лучших фехтовальщиков шел между шеренгами. Нет, он не шел, а метался как ястреб между новичками. Его макана вертелась в сумасшедшей пляске вокруг обнаженных тел, и поднятые ею струи воздуха, казалось, шевелили коротко остриженные волосы будущих воинов Солнца.

За поведением новичков следили старые инки, не спускавшие глаз с испытуемых. Чуть дернется нога, вздрогнет мускул или моргнет глаз, с испугом провожая мелькнувшую перед носом макану, и сразу вон из шеренги, из Вараку в этот последний для испытуемых день. Майте казалось, что фехтовальщик раз за разом возвращается именно к нему, и макана пела свою песню только ему одному. Глаза от напряжения болели, он старался совсем не моргать. Он видел только лоб Апукамака, но лоб начал терять свои обычные очертания, а затем и краснеть. «Неужели кровь?» — мелькнула мысль, но этого не могло случиться. Даже если бы сам новичок бросился на макану, не выдержав испытания, то и тогда фехтовальщик успел бы предотвратить их столкновение — таким искусным был воин-инка…

Юношей окружили женщины. Они обтирали потные от напряжения тела. Родные сестры одевали им, как того требовал обычай, обувь воина — усуты из сырого дрока…

Молодые воины стояли перед золотым троном Единственного. Правитель встал и произнес подобающие торжеству слова:

— Вы доказали, что в ваших жилах течет кровь нашего Отца-Инти. Будьте всегда добры и справедливы, как Он добр и справедлив к людям. Защищайте слабых. Карайте зло. Для этого пришли на землю Манко Капак и Мама Окльо…

Когда подошла очередь, Майта присел на корточки, выражая свою покорность и преклонение. Единственному подали две толстые короткие золотые иглы, и он воткнул их в мочки ушей Майты. То был наивысший знак отличия сынов Солнца. Позже, когда ранки заживут и в мочках останутся только маленькие дырочки, их будут растягивать, чтобы вставить туда золотые диски. Самые большие диски украшали уши Единственного. Майта впервые увидел их так близко — они были величиной с половину мужской ладони.

Старший из братьев Единственного снял с Майты усуты воина и надел ему мягкие сандалии из шерсти ламы — их носили только сыны Солнца. Он прикоснулся губами к плечу Майты, признав их родство. За легкой перегородкой — в свите правителя было много женщин — старые инки надели на Майту вару. От названия этой набедренной повязки мужчин произошло слово «Вараку». Затем женщины украсили его голову индейской гвоздикой кантуном и листьями уиньяй уайна — символом вечной молодости, принадлежавшим только сынам Солнца.

Апукамак получил все эти знаки, но ему еще вручили царский топор чампи и желтую налобную ленту-бахрому, которую мог носить только принц-наследник. Приняв топор, Апукамак вслед за Единственным повторил: «Аука кунапак!» Да, топор предназначался для тиранов, предателей, для жестоких, вероломных и неверных людей — все это означало слово «аука»!

Майта знал, что желтая повязка никогда не украсит его лоб — таков справедливый закон Солнца, и никто не мог нарушить его. Апукамак сменит ее на красную повязку Единственного, и никто не нарушит и этот закон Солнца.

«Жди мой голос!» — с удивлением услышал — Майта приказ будущего господина Четырех сторон света…

Майта ушел с воинами Солнца в Кольясуйю. Много лет воевал он там и уже стал забывать странные слова Апукамака, услышанные в последний день Вараку. Но однажды часки принес печальную весть — Единственный покинул землю, чтобы вернуться к своему Отцу-Солнцу. Новый сапа инка ждал в Куско всех прославленных капитанов, чтобы оплакать ушедшего и воздать Хвалу Солнцу. Майта пришел в Куско в числе последних. По дороге он размышлял над тем, во что могут превратиться те три коротких слова?..

Среди знаменитых капитанов, прославившихся при отце Единственного, Майта был третьим. Он стоял, низко опустив голову, как того требовал обычай, ожидая, когда его позовет новый правитель. Если Единственный признает его славу, он прикоснется рукой к оружию Майты и скажет: «Аука кунапак!» Только тогда Майта сможет взглянуть ему в глаза. «Узнает ли?..» — мелькнула мысль.

Не поднимая головы, Майта протянул вперед макану, как бы вручая ее своему новому господину. Так и не ощутив прикосновения руки, он услышал «Аука кунапак», обращенное на этот раз к нему. Майта поднял глаза и замер: красная лента с бахромой украшала высокий лоб молодого благородного лица, слишком молодого для того, которое он ожидал увидеть. Единственный смотрел на капитана Майту спокойным взглядом господина. Казалось, что ему даже приятно смущение прославленного полководца. «Аука кунапак», — повторил он. И тут Майта заметил в толпе придворных горевшие ненавистью глаза Апукамака…

Нет, он ошибся. Этого не могло быть. Законы Отца-Солнца священны и нерушимы.

Уакой индейцы называли буквально все, чему человеку приходилось поклоняться. Уакой могло быть все, что окружало человека в реальной жизни и даже в помыслах. Солнце, будучи верховным божеством инков, также являлось уакой, только общеимперского масштаба.

Испанцы — потрошители ереси просто выходили из себя, когда обнаруживали или узнавали об очередной дотоле не опознанной и потому еще не разрушенной ими индейской уаке. Когда же выяснилось, что уакой является даже эхо в горах…

Однако мы не знаем, что именно случилось в тот тяжкий для католических монахов момент. Возможно, они попытались снести одну или несколько горных вершин, естественно, силами самих еретиков. Конечно, можно было бы поступить и попроще, например, переселить из опасного района проживавших там и поклонявшихся эху индейцев или сжечь их главных колдунов в назидание остальным еретикам. Такие или схожие меры перевоспитания язычников практиковались католическими монахами довольно часто. Впрочем, бывали случаи, когда сжигали не только колдунов, но и всю их «паству»…

Если в Тауантинсуйю проживало более десяти миллионов индейцев, то суммарное число уак должно было в несколько раз превысить эту огромную цифру. Ибо, помимо коллективных уак, как, например, упомянутое солнце, имелись и сугубо индивидуальные, сиюминутные и разовые. Иными словами, один человек мог поклоняться не одной, а нескольким личным, а также коллективным уакам.