Мистер Фишбейн даже не представлял, как повезло!»

… Напечатав последнее предложение, я пришла в восторг от причудливого образа Бренды и сюжетного поворота. Хотя я пока еще не знала, как попала красная книжка Марджори в квартиру миссис Форестер, но была уверена, что права, поместив ее туда, а хорошее объяснение появится по ходу дела.

Когда я прочитала написанное, чувство стыда затопило мое радостное настроение. "Как я могла представить Шела, моего сына! в такой ситуации. И даже если это хоть отдаленно соответствует причудливой реальности, как я могла писать об этом? Что могут люди подумать о женщине, которая пишет так о своем сыне? Что я сама должна о себе думать? Неужели я настолько извращенная? Нет. Это художественное воображение". Я спорила сама с собой, зная, что несколькими ударами пальцев Шелдон, уже далекий от моего Шела, превратится в Алана, Джо или Стивена. Затем весь эпизод будет перенесен в новый роман Слоан И. Даймонд, и все следы Шела сотрутся.

Однако я покраснела.

Белая

В два часа дня мне предстояла встреча с доктором Пресмэном. Когда я шла к Башне, чтобы принять душ и одеться, мое внимание привлекли громкие пронзительные крики двух чаек, ссорящихся у лестницы променада. Казалось, нападала птица поменьше. Она клевала большую чайку и пыталась засунуть свой клюв в ее. "Требует еду", — решила я. Хотя меньшая чайка и не совсем выросла (я предположила, что это мальчик), он не был уже птенцом, которого должна кормить мать. И большая чайка воевала со своим отпрыском, отбегала от него, но не очень далеко. В конце концов юноша пошел прочь. Усвоил ли он урок? Или просто сдался? И тогда мать побежала за ним и пронзительно кричала, пока сынок не вернулся. Они продолжали свою мучительную игру, пока я поднималась по ступенькам и пересекала променад, думая про себя: "Вот что случается, когда они еще не совсем взрослые; прощание с материнством — нелегкое дело даже для птицы".

— Меня немного пугают эти головокружения, доктор Пресмэн, — говорила я племяннику Эммы Чэнкин в его кабинете в среду днем, решив не напоминать ему о нашей первой встрече двухлетней давности, и была разочарована и благодарна, что он не вспомнил сам. Вообще-то я едва узнала мужчину, встретившего меня, только прядь надо лбом напоминала прежнего бойскаута из супермаркета, но даже она казалась другой — поседевшей.

— Я хочу осмотреть ваши глаза, Алисон. Поднимите голову и смотрите прямо перед собой, — командовал он, приближая свое лицо к моему, пока офтальмоскоп в его руке не разделил нас.

Доктор Пресмэн вглядывался в мои глаза, а я не смела дышать, чтобы не выдать своего смятения. Меня осматривал очень привлекательный врач… очень красивый врач на расстоянии поцелуя.

— Прекрасно, Алисон. С глазами все в порядке.

— Моя подруга считает, что все дело в голове, — сообщила я пряди над незнакомым лицом.

— Возможно. Симптомы, которые вы описываете, часто соответствуют процессам, происходящим во внутреннем ухе.

Доктор Пресмэн открыл высокий стеклянный шкаф, полный пластмассовых моделей увеличенных органов: мрачный музей человеческой анатомии. Он выбрал ухо, принес его мне и раскрыл.

— На вид довольно сложно, — сказала я.

— Вот костный лабиринт, — начал он лекцию, указывая на три костистых полости. — А внутри видны трубочки лабиринта мембраны…

Я пыталась следовать за доктором через лабиринт медицинского жаргона, но совершенно заблудилась, хотя несколько лет назад написала статью об отите — роке, преследующем матерей дошкольников.

— Понимаю, — солгала я.

— Похоже, у вас проблемы с вестибулярным аппаратом, — пояснил он.

— Понимаю, — повторила я, пытаясь найти связь между психическим и физическим равновесием.

Закончив осмотр, доктор Пресмэн нацарапал что-то на листке бумаги.

— Я хочу, чтобы вы сделали магнитно-резонансное исследование головы — это вроде рентгена, — сказал он, вручая мне листок с неразборчивыми каракулями. — Моя секретарша даст вам брошюру с разъяснениями. Вы сможете на этой неделе?

— Да. Я в отпуске…

Тихий стук в дверь возвестил о прибытии лаборантки, как будто точно знавшей, когда появиться.

— Барбара сделает вам анализ крови, и позвоните мне, если вам станет хуже или появятся какие-нибудь вопросы. И, Алисон, не волнуйтесь. Не думаю, что у вас что-то серьезное.

Очевидно, он хотел успокоить меня, но я разволновалась еще больше.

— И, пожалуйста, передайте от меня привет тете Эмме. Она стала моим главным источником пациентов. И любимым — она посылает мне только красивых, — сказал он, направляясь к двери.

Я снова напряглась, не уверенная, старается ли он успокоить или очаровать. Смущенная присутствием лаборантки, я вцепилась в свою рубашку и уставилась на гигантское ухо на столе.

Вернувшись домой около четырех, я обнаружила на автоответчике послание Шела:

— Мам, тебе не нужна компания на ужин? Позвони мне. Я свободен и на мели. Угощаешь ты.

В шесть часов Шел явился на ужин.

— Мам, ты странно ведешь себя.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Ты выглядишь очень счастливой. Что случилось?

Мой сын хорошо меня знает.

— Ничего серьезного. Я счастлива, потому что ты ужинаешь со мной, — сказала я, вынимая мясной соус из микроволновой печи и тыча ножом в не желавшие размораживаться ломти мяса.

Сунув блюдо назад в печь, я полила макароны растопленным маслом и щедро посыпала чесноком, а Шел принес из холодильника бутылку диетической пепси.

— У нас опять спагетти? — спросил он.

— Почему "опять"? Я уже вечность не кормила тебя ужином! И потом, мои спагетти — твое любимое…

— Я просто пошутил, мам. Я люблю подшучивать над тобой: у тебя так забавно краснеют уши.

Он засмеялся, подошел ко мне сзади и потер мои уши.

— Перестань, Шел! Ты портишь мне прическу.

— Ах, ах, ах. Неужели ты волнуешься о прическе! Так что же новенького на пляже, мам?

— Вообще-то сегодня я была не на пляже. Я ходила к врачу, — как можно небрежнее сказала я, хотя мне не терпелось рассказать Шелу о моей болезни… моей возможной опухоли… моей вероятной близкой смерти.

— У врача? Ты заболела? — теперь он изо всех сил старался казаться беззаботным.

— Ничего особенного… просто небольшое головокружение.

— И кто этот врач?

— Племянник миссис Чэнкин.

— Акулы Чэнкин?

— Шел!

— Так что он сказал?

— Он хочет, чтобы я сделала магнитно-резонансное исследование. "Это вроде рентгена", — процитировала я доктора Пресмэна. — Он хочет выяснить, что у меня с внутренним ухом… и мозгом.

— Может быть, мне пойти с тобой? — предложил он, и теперь его голос был таким же озабоченным, как и лицо.

— Спасибо, но я вполне могу пойти сама.

— Что он ищет?

— Точно не знаю, но это как-то связано с моим вестибулярным аппаратом, — сказала я, представляя, как вихляет гироскоп в моем черепе.

— Звучит пугающе.

— Да нет. Доктор считает, что ничего серьезного, — успокоила я, ставя дымящиеся спагетти перед Шелом, а плетенку с хлебом — в центр стола.

— Ну, если бы ты потеряла равновесие на балконе, глядя на облака, это было бы довольно серьезно. Ты могла бы нырнуть, как твоя соседка… семнадцать этажей до променада и… плюх! — сказал он, хлопая рукой по столу для пущей убедительности.

— Ты преувеличиваешь, Шел, — раздраженно заметила я, хотя прекрасно понимала, что ему необходимо обмануть страх — страх потерять меня, и объяснила как ребенку: — Я не могу упасть с балкона, перила очень высокие. Наверно, Марджори кто-то помог упасть, — добавила я, меняя тему. — Я слышала или читала в газете сегодня утром, что балконная дверь Марджори была заперта… изнутри, так что полиция расследует убийство.