Брук неопределенно пожала плечами, и он что-то записал в карточке.

— А Нетти ты не собираешься осматривать?

— Обязательно осмотрю, как только ее привезут из рентгеновского кабинета. — Дункан написал записку Джеймсу. — А зачем, кстати говоря, ей понадобилась омела?

Брук вздохнула.

— Она хотела ее передвинуть. Хотела лучшего улова.

Он с минуту подумал, потом покачал головой.

— Полагаю, Нетти слишком увлеклась, помогая тебе в твоих рождественских развлечениях!

В следующую секунду он почувствовал, как Брук напряглась, словно отгородившись непроницаемым щитом.

— Моих рождественских развлечениях? Омелу повесила не я!

— Конечно, нет, но если бы ты не стала заниматься носками и украшать елку, она бы не вешала и омелу.

— Ты меня обвиняешь?..

— Просто таковы обстоятельства, Брук.

— Обстоятельства, в которых почему-то виновата я.

— Это был несчастный случай. Давай остановимся на этом.

— Несчастный случай, в котором, ты считаешь, виноваты рождественские праздники. Знаешь, Дункан, — добавила она, когда в комнату уже входил Джеймс, — я всегда считала, что самые лучшие доктора получаются из чутких, заботливых, чувствительных людей. Я оказалась права.

— Тебе лучше? — Джеймс уже протягивал ей стаканчик с кофе.

Брук скептически посмотрела на напиток, и Джеймс засмеялся.

— Это из ординаторской. Вполне безопасно.

— Вообще-то это неважно. Просто сомневаюсь, что смогу хоть что-нибудь попробовать. — Она прикоснулась к своей щеке. — У меня эта сторона лица будто в замазке. Во рту словно стог сена.

— Действие обезболивающего скоро пройдет. Сложнее будет справиться с тем, что ты почувствуешь завтра.

— Я почувствую твои швы? — спросила Брук, пытаясь отхлебнуть кофе.

На докторе Маккее было легче сосредоточиться, чем на том, что она, может быть, почувствует завтра. Главным образом на мыслях о том, что прошедшая ночь оказалась непростительной ошибкой.

— Немного, — ответил Джеймс, возвращая ее к настоящему.

Брук скрестила ноги.

— Со мной все будет в порядке. Меня беспокоит Нетти.

— Дункан оставит ее на ночь для обследования. У нее пока что легкая аритмия. Беспокоиться не о чем. Все будет хорошо. — Джеймс покачал головой. — Во всяком случае, все кости у нее целы. Ты, должно быть, смягчила ее падение.

— Ну и сочельник выдался! Если бы только ты раньше увидела, что Нетти собирается делать!.. — проворчал Дункан.

Брук вздернула подбородок. Неважно, что думает доктор Кокс. Нетти Мей получит тот сочельник, который заслуживает!

Прежде чем отправиться домой после окончания дежурства, Дункан остановился перед палатой Нетти. Он уже наведывался к своей квартирной хозяйке, хотя ее лечащий врач заверил его, что в этом нет нужды, что жизненно важные показатели стабильны и что сейчас их пациентка мирно отдыхает.

Дункан не потрудился объяснить, что нужда все-таки есть. Он это признавал. Его забота о своей квартирной хозяйке, своем друге, выходила за границы обычной профессиональной этики.

Еще немного, он был уверен, и он испытает те чувства, в которых отказывался признаваться большую часть своей жизни.

Как и чувства, которые он уже испытывал, к Брук.

Он ощущал связь с ней каждой клеточкой своего существа. Чувствовал, как к ней относится. Как хотел бы к ней относиться. Как ее любит.

В этот момент словно холодная стена в его груди разбилась, треснула, упала. Тепло растопило остатки льда вокруг его сердца, переполненного нежностью к необыкновенной женщине. Женщине, которая появилась в его жизни тогда, когда ему больше всего этого не хватало и когда он меньше всего этого ожидал.

Широкая улыбка расплылась по его лицу. Он замер, наслаждаясь этим откровением и этим моментом, зная, что его будущее только что определилось.

Он посмотрел на шумно сопящую Нетти, затем оглядел тускло освещенную комнату и плоды творчества Брук. Мисс Веселое Рождество и тут оставила свой след.

Отделанный бахромой красно-зеленый шарфик с изображением Санта-Клауса и его эльфов, наброшенный на синее госпитальное одеяло Нетти. Сверкающая гирлянда, окаймляющая холодно-стерильное окно. Леденцы и разноцветные шарики, подвешенные на проволоке на лампочках. Маленькая, украшенная игрушками синтетическая елочка, под которой лежали три свертка в яркой упаковке. Эти усилия теперь не удивляли Дункана. Несмотря на падение, травму и порез, который Джеймс аккуратно зашил, Брук все же нашла силы и время позаботиться о Нетти.

В этом была вся Брук, в этом была сила ее характера. Именно поэтому он ее и любил.

В отличие от него она не отгородилась от лишних забот, а протянула руку людям, бескорыстно предлагая им то, чего никогда не имела сама. Она рисковала — рисковала своим сердцем, своим благополучием.

Она играла роль Санта-Клауса, набивая подарками рождественские носки, чтобы люди не чувствовали, как больно оставаться в праздники в одиночестве. Она заронила зерно романтизма между двумя друзьями и наблюдала, как расцветает любовь Джеймса и Салли. Она баловала пожилую даму, у которой не было семьи, придав новый смысл жизни Нетти.

А он препятствовал каждой попытке Брук ввести его в круг своих друзей, пустить в свое сердце! Он был круглым дураком!

Но с этим покончено! Теперь он спрашивал себя, не все ли для него потеряно. Достаточно ли велико сердце Брук, чтобы простить его? Сможет ли он заслужить ее любовь, если она сочтет его достойной этой любви?

— Наша девочка украсила эту палату, да? — услышал он у себя за спиной заспанный голос Нетти.

Наша девочка? Это ему нравилось. Дункан бросил взгляд на три подарка под крошечной елочкой.

— Я думаю, Санта-Клаус уже побывал здесь.

— Мой Санта-Клаус — может быть! А к Брук он приходил?..

Дункан закрыл глаза и проклял себя.

— Вы ведь не забыли?

— Забыл!

— Тогда поторопитесь и исправьте свое упущение, — велела Нетти.

— Я уверен, она уже проверила свой носок. Слишком поздно!

— Сейчас еще одиннадцатый день. Еще не поздно, — заметила Нетти, и у Дункана возникло странное чувство, что старушка имеет в виду нечто большее, чем сегодняшний подарок.

— Как я могу успеть что-либо сделать до полуночи?

— Не знаю. — Она погрозила ему пальцем. — Но не забывайте, что в полночь будет уже двенадцатый день.

Да. На двенадцатый день наступит Рождество.

— Вам надо поспать. Это единственный способ выбраться завтра отсюда. Я хочу, чтобы на Рождество вы были дома, — сказал Дункан.

— Ладно, ладно, доктор. Это чуть ли не самое приятное, что я слышала от вас. Я рада, что вы привели свои мысли в порядок.

Он глубоко вздохнул.

— Не уверен, что они все приведены в порядок. Но я пытаюсь это сделать.

— У вас прекрасно получается. — Она внимательно посмотрела на него. — С тех пор как ушел мой дорогой Уолтер, в Рождество у меня всегда возникают сложные чувства. Я слушала, как другие поют рождественские гимны, видела, как они проводят время со своими семьями. И мне было грустно. Но в этом году Брук не позволила мне погрузиться в прошлое. Она помогла мне приобрести новые воспоминания. Маленькое чудо, если учесть, как я упряма. — Ее глаза сверкнули. — Рождественские чудеса вполне возможны, Дункан! Вам надо лишь открыть свою душу.

— Посмотрим, — проговорил он хриплым голосом и наклонился, чтобы совершенно непрофессионально поцеловать пациентку в щеку. — А теперь спите.

Она глубоко зарылась под рождественский шарф, натянув его до самого подбородка.

— Идите, идите! — Нетти помахала рукой. — Вы должны позаботиться об одиннадцатом и двенадцатом днях! А моя работа выполнена, и я хочу поспать.

— И что же это была за работа? — улыбнулся Дункан.

— О, ничего, — сказала она, затем прошептала: — Я всегда знала, что омела действует, как подобает омеле!

Покачав головой, Дункан направился к двери, остановился, оглянулся и увидел ее улыбающиеся серые глаза.