План проведения боя было поручено составить генералу Буняченко. Условия для боевых действий Первой дивизии были весьма неблагоприятны. Наступление с фронта и возможность каких-либо маневрирований были исключены из-за разлива. Единственная возможность наступления была только с флангов предмостного укрепления, в узком пространстве между Одером и берегом разлива, вдоль линии советской обороны. Это узкое пространство постепенно расширялось при продвижении в глубину предмостного укрепления. С исходного положения, для наступления, могла развернуться только одна рота, упираясь своими флангами в берега, и только (при очень сомнительном успехе) по мере дальнейшего продвижения ширина фронта наступления могла стать доступной для батальона. Наступление должно было проходить вдоль реки Одер, подставляя свой фронт и фланг под ближний огонь советской стороны. В течение двух последних месяцев затишья оборона советского предмостного укрепления была хорошо оборудована.

Приказ, подтверждённый генералом Власовым, надо было выполнять!

Составленный генералом Буняченко план боя обсуждался в присутствии немецкого командования и командиров полков Первой дивизии.

Перед докладом о плане боя, генерал Буняченко в своем вступительном слове сказал, что условия, в которых придётся вести бой, весьма неблагоприятны для наступления и, наоборот, весьма благоприятны для обороняющихся советских частей и что он очень сомневается в успехе наступления. Генерал Буняченко сказал, что он вынужден предпринять наступление в силу полученного от генерала Власова приказа. Главным вопросом генерал Буняченко поставил полное обеспечение его заявки на огневую поддержку артиллерией и поддержку с воздуха в том объёме, в каком он это предусматривал в своём плане боя. План боя здесь же был одобрен командованием 9-й армии и утверждён. Наступление было назначено на 05.00 часов 11-го апреля.

Интересно отметить то обстоятельство, что немецкое командование отказало дивизии в выдаче боеприпасов для проведения этой боевой операции. Немцы потребовали использовать имеющиеся в дивизии запасы, обещая впоследствии их пополнить. Генерал Буняченко согласился на это требование. Надо сказать, что в действительности в Первой дивизии боеприпасов было более, чем требовалось, но в штаб 9-й армии умышленно были даны неправильные сведения, сократив в них количество имеющихся боеприпасов более, чем в два раза.

Остаток дня прошел в подготовке к бою. Дивизионная и полковая артиллерия занимала огневые позиции и проводила пристрелку, пехота сосредотачивалась на исходных позициях для наступления.

Немецкие части, находящиеся в обороне, очень неспокойно провели ночь накануне боя — впереди их находились вражеские окопы, где сидели русские солдаты Красной армии, а сзади — расположились в исходном положении для наступления тоже русские солдаты Первой власовской дивизии. В ближайшем немецком тылу стояли не участвовавшие в бою полки Первой дивизии, также полностью готовые к боевым действиям.

Чтобы опознавать ночью друг друга, между власовскими и немецкими частями был установлен пароль: «Гейль Власов!», которым пользовались, как немецкие, так и русские солдаты при встрече друг с другом. Злая ирония судьбы — повсюду в эту ночь на окрик часовых — «Стой! Кто идёт?» — немецкие и русские солдаты и офицеры отвечали «Гейль Власов!»…

С севера, со стороны Франкфурта должны были наступать на предмостное укрепление подразделения второго полка, а с юга, то стороны Фюрстенберга. — подразделения третьего полка. Первый полк находился в резерве, остальные же части дивизии, в полной боевой готовности, стояли в своих районах на подготовленной второй линии обороны и в боевой операции не участвовали. Для проведения этого боя совершенно не было необходимости держать всю дивизию в таком боевом напряжении. Но психоз, которым было одержимо командование дивизии о враждебных намерениях немцев, всегда заставлял думать, что обстановка требовала принимать предельные меры предосторожности.

В 4 часа 45 минут 11-го апреля артиллерия открыла огонь по предмостному укреплению, а в 5.00 с севера и юга развёрнутые в боевые порядки роты пошли в наступление в узкой воронке, по едва возможной для прохождения заболоченной местности.

Для советских войск это наступление было совершенно неожиданным, несмотря даже на произведённую накануне артиллерийскую пристрелку и короткую, пятнадцатиминутную артиллерийскую подготовку наступления. Это было естественно, так как советское командование не могло допустить, что немцы могли бы предпринять столь безрассудное наступление при тех условиях, в каких находились обе стороны. В сущности, эта операция была бессмысленна, и казалось, что она была намеренно обречена немцами на неудачу.

Советская оборона не проявила никакого упорства. Встревоженные и обескураженные первыми же выстрелами артиллерийского обстрела советские солдаты организованно отходили со своих позиций в хорошо оборудованные укрытия, почти не оказывая сопротивления наступающим. Зато пулемётный огонь с флангов пронизывал всю линию наступления с близкой дистанции почти в упор. Кроме того, советские миномёты интенсивно дополняли огонь пулемётов. Это огневое заграждение было настолько сильным, что продвигаться вперёд не было возможности.

В воздухе появилась немецкая «авиация», которая должна была поддержать наступление. Пять самолётов устаревших типов, с немецкими лётчиками и наскоро нарисованными эмблемами Русской Освободительной Армии на крыльях и фюзеляжах, появились над районом боя на небольшой высоте, сделали несколько разворотов и, сбросив небольшое количество мелких бомб, вернулись обратно.

Продолжать наступление было невозможно. Продвинувшись на несколько сот метров, наступающие роты залегли и зарылись в землю. При каждой новой попытке продолжать движение огонь с советской стороны возобновлялся с новой силой.

Командиры полков, от которых производилось наступление, выехали со своих командных пунктов в наступающие подразделения для личного ознакомления на место боя. Картина была ясна: полоса местности, назначенная для наступления, была мясорубкой. Можно было продолжать попытки двигаться вперёд и бесцельно гибнуть под шквалом огня, обороняющихся, Можно было бросать в эту мясорубку роту за ротой, батальон за батальоном, но добиться успеха наступления в тех условиях было немыслимо. Казалось, что эта операция была предпринята немцами, чтобы обескровить дивизию, лишить её боеприпасов, и тем самым лишить боеспособности. Казалось, что может быть даже по приказу Гиммлера немецкое командование поступает так для того, чтобы устранить угрозу со стороны непокорной и неблагонадёжной Первой дивизии, из опасения возможного активного выступления дивизии против немецких войск.

По докладу командиров полков о безнадёжности наступления генерал Буняченко приказал остановить наступление и прекратить попытки к дальнейшему продвижению. Доложив командующему 9-й армией обстановку, генерал Буняченко получил лаконичный приказ — «Наступление продолжать! Выбить противника из предмостного укрепления и во что бы то ни стало занять оборону по левому берегу излучины Одера!» Приказ заканчивался: «Вы сменяете немецкие части, стоящие в обороне на этом участке фронта!»…

Никаких разговоров о создавшейся обстановке и об условиях, в которых происходил бой, командующий 9-й армией генерал Буссе продолжать не пожелал. «Приказ есть приказ!», «Приказ должен быть выполнен безоговорочно и точно!»

Для командования Первой дивизии настал особенно ответственный момент. Откладывать решения уже было невозможно. Чтобы сохранить дивизию, надо было действовать, не останавливаясь ни перед чем. Рассчитывать было уже не на что и не возможно было поддержать даже внешне хорошие отношения с немцами. Всё зависело от быстроты решения и смелости действий.

После безуспешной попытки убедить командующего 9-й армией генерала Буссе в невозможности успешного наступления, генерал Буняченко вызвал к себе командиров полков и объявил им свое решение об открытом выходе из подчинения немецкому командованию. Он отдал приказ вывести полки из боя, предупредив об этом немецкие части, стоявшие в обороне.