Кевин пропустил Трейси в ярко освещенную кабину лифта, три стенки которой были зеркальными, затем вошел следом и нахмурился, глядя на собственное отражение.

— Что случилось? — поинтересовалась Трейси.

— Каждый раз, когда вижу себя в зеркале, не перестаю удивляться, — пояснил он с определенной долей самоиронии и нажал кнопку.

— Почему?

— Мне не нравится, как я выгляжу.

— А как, по-твоему, ты должен выглядеть?

Кевин пожал плечами.

— Точно не знаю, однако тот парень, что смотрит на меня из зеркала, похож на кого-то другого.

— Похож на другого? — удивилась Трейси. — Что ты имеешь в виду?

— Он какой-то чужой, неживой, жестокий, — пояснил Кевин, указывая на свое отражение, — лицо такое, словно он никогда в жизни не улыбался. Я не хотел бы иметь подобного типа среди своих приятелей.

Трейси рассмеялась. Кевин тоже улыбнулся.

— Это хорошо, что тебе весело, а то я уже начал беспокоиться.

— О чем и почему?

Ответ Кевина изумил ее.

— С тех пор, как я тебя встретил в аэропорту, ты выглядишь чертовски серьезной. А поскольку я сам себе кажусь никогда не улыбающимся, у меня возникли опасения по поводу нашего брака. Меня постоянно посещают какие-то мрачные видения… — Он вновь взглянул в зеркало и добавил с гримасой комического отчаяния: — Нет, я не кажусь себе таким уж безнадежным занудой, но стоит мне посмотреть на эту безжизненную и печальную физиономию… Ведь я же не всегда был таким? Наверное, я просто чего-то не помню?

Да, невесело подумала Трейси, ты стал таким только в самом конце нашего брака — и именно поэтому я от тебя ушла.

— Только, пожалуйста, не уверяй меня в обратном, — попросил Кевин, — я не в состоянии вспомнить самое элементарное, а потому, наверное, уже никогда не смогу стать самим собой.

— Не огорчайся, — посоветовала Трейси, тщательно подбирая каждое слово, — когда-то ты был человеком, который умел и любил повеселиться.

Это нельзя было назвать чистой правдой, однако Трейси вынуждала себя лгать, поскольку в данный момент, если только она собиралась действительно помочь Кевину, у нее просто не было иного выхода.

— Умел и любил? — переспросил он. — Ты имеешь в виду — до автокатастрофы? Ну что ж, это ободряет. — Однако вопреки собственному заверению, он вдруг снова нахмурился и ткнул пальцем в зеркало. — Но когда же я наконец избавляюсь от этой проклятой физиономии висельника?!

— Всему свое время, — ласково утешила Трейси. — Ты побывал в страшной аварии, сломал руку и несколько ребер, потерял память, да и вообще мог погибнуть… Пока тебе просто не с чего веселиться.

— Возможно, ты и права.

— Возможно?

— Точнее, я почти уверен в этом.

— Но это действительно так! Ты выглядишь как человек, вернувшийся с поля битвы. Кто мне говорил, что не может нормально спать из-за сломанной руки и ребер?

— И ведь тебя не было рядом, чтобы дать мне снотворное, — подхватил Кевин, беря ее руку и осторожно пожимая, — но, к счастью, теперь ты со мной!

Лифт остановился, и двери разъехались в разные стороны.

— С тобой я чувствую себя намного лучше, — продолжал Кевин, ведя Трейси через вестибюль к парадной двери, — одна только мысль о том, что мы можем посмеяться вместе, приносит облегчение.

Стоял прекрасный вечер, когда еще достаточно светло. Воздух был напоен ароматами нагретой за день листвы. За деревьями простирался Индийский океан, и Трейси могла видеть мерцающие в лучах заходящего солнца, набегающие на берег волны.

На лужайке, окруженной деревьями, находился летний ресторан. Они уселись за один из небольших столиков, покрытых яркими скатертями, на которых стояли подсвечники и цветы. Почти сразу к ним подошел официант с картой вин.

— Мне, пожалуйста, не очень сухой шерри, — попросила Трейси, а Кевин заказал бокал шардонэ.

— Шерри, — задумчиво повторил Кевин, когда официант удалился, — это как-то очень по-английски. Любопытно.

Трейси пожала плечами.

— Я всегда заказываю шерри.

— Я бы хотел получше тебя узнать и предчувствую, что это будет весьма интересное занятие.

— Но я тебе могу не понравиться, — вырвалось у Трейси, и она тут же пожалела о своих словах.

— Ты мне уже нравишься, — успокоил ее Кевин, и его темно-золотистые глаза заметно потеплели. — В конце концов, ты моя жена, а я твой муж.

— Однако еще недавно ты об этом не помнил!

— Верно, но у меня имелась большая доля уверенности в том, что я должен быть на тебе женат, поскольку… — он сделал эффектную паузу, — был страстно в тебя влюблен.

Трейси так разволновалась, что не смогла ничего сказать. Она уставилась на букетик фиалок, стоявший на столике.

— Эй, — мягко окликнул ее Кевин, — только не говори, что это неправда. И не уверяй, будто я женился на тебе из-за денег или потому что выиграл тебя в покер…

— Нет-нет, — на губах Трейси заиграла легкая улыбка, — мы поженились по любви.

— Ну и слава Богу! — облегченно выдохнул он. — Хоть здесь нам не о чем беспокоиться. А теперь я собираюсь как можно быстрее влюбиться в тебя снова.

«Не о чем беспокоиться». Насколько же он не прав!

Официант принес заказанные напитки и предложил им меню.

— Сегодня мы рекомендуем гостям наше фирменное блюдо…

Из всего, что он говорил дальше, Трейси не поняла ни слова. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку она никогда не была гурманкой.

Когда официант принял заказ и удалился, Кевин вопросительно посмотрел на Трейси.

— Ты заказала форель, а ведь незадолго до этого назвалась вегетарианкой.

— Я решила сделать исключение для морепродуктов, — отшутилась Трейси.

К ней неожиданно вернулась старая привычка — отпускать ничего не значащие замечания, вести легкие разговоры, обмениваться шуточками. А ведь пережитая ею трагедия, казалось бы, должна была навсегда отучить ее от этого.

— То есть ты решила скорректировать природу и теперь рыбу следует относить к флоре? — не без ехидства поинтересовался Кевин.

— Мне нравятся морепродукты, — упрямо стояла на своем Трейси.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Отстань, а?! Ну, хорошо, я несколько преувеличила. Я не являюсь настоящей вегетарианкой.

— И слава Богу!

Трейси решила сменить тему разговора на более важную и принялась расспрашивать Кевина о его новой работе, о том, нравится ли ему в Джилонге.

— Я знаю, это выглядит ужасно эгоистично, — заявил он некоторое время спустя, — но я бы предпочел, чтобы мы говорили непосредственно о моей скромной персоне. Мне бы хотелось узнать о себе как можно больше. — И, очаровательно улыбнувшись, добавил: — Только рассказывай самое хорошее, ладно? Плохое я наверняка и сам рано или поздно вспомню.

От этой невинной просьбы Трейси бросило в дрожь. Осторожно поставив на стол рюмку, она стала преувеличенно внимательно рассматривать узоры на скатерти.

— Хорошо, давай попробуем. Тебе нравилось подолгу находиться на природе — совершать пешие прогулки, ходить под парусом… ну и так далее. Кроме того, ты любил читать, причем все подряд, и играл на фортепиано. Кстати, играл здорово.

— А какую музыку?

— Любую. Классику, джаз, собственные импровизации. — Трейси отпила глоток шерри и, поймав пристальный взгляд Кевина, смущенно спросила: — Почему ты на меня так странно смотришь?

— Пытаюсь вспомнить, что заставило меня в тебя влюбиться, — признался он, виновато улыбаясь. — Впрочем, извини, я, наверное, не совсем удачно выразился — словно такое трудно представить. Но это совсем не так!

— Я понимаю, — сухо заметила Трейси.

— Прекрасно, тогда помоги мне разобраться в этом!

Кевин взял ее руку и принялся играть тонкими наманикюренными пальцами. Это было настолько мучительно приятно, что Трейси захотелось отдернуть руку, однако в данных обстоятельствах подобный жест был бы не слишком уместен.

— Расскажи, о чем ты думаешь, — попросила она.

— О том, что после всего пережитого, жизнь на новом месте начинается для меня с чистого листа.