Штиммель скомандовал рулевому новый курс. Подойдя к Венцелю, он бодро похлопал его по плечу.

— Ну-ну, старина, выше голову. Таких уловов у нас еще не было. Мы хорошо заработаем на этот раз, а? Жаль матроса, но вы же видели, его и нельзя было спасти.

Венцель, не понимая, взглянул на капитана.

— Как… нельзя было?

Холодные глаза Штиммеля не мигая смотрели на Венцеля.

— А так, что он камнем пошел на дно, прежде чем мы успели развернуться. Видно, совсем не умел плавать. Надо разъяснить это людям, чтобы не было лишних разговоров. Идемте к ним.

Венцель молча повиновался.

Они подошли к угрюмо сидевшим матросам. Штиммель снял фуражку, поднял глаза к небу и старательно перекрестился.

— Да упокоит господь душу моряка. Он был хорошим матросом. Но видит бог, мы сделали все, что могли, и не наша вина, если не удалось спасти Фишера. На море бывает всякое. Помянем его душу. — Он повернулся к Венцелю: — Чиф, выдайте сегодня к ужину по доброй чарке виски каждому за мой счет. Они заслужили это сегодня. Если бы Фишер умел плавать хоть немного, мы спасли бы его.

Зычный голос Штиммеля назойливо бился в ушах Венцеля. Он слушал, и в груди его вскипал гнев. Гнев на Штиммеля, нагло внушающего всем нужную ему версию, гнев на себя, на свою беспомощность.

Матросы недобрым взглядом смотрели на Штиммеля и молчали.

Венцелю стало жутко.

А Штиммель как ни в чем не бывало кивнул старпому и направился обратно на мостик.

Венцель явственно слышал, как вслед им кто-то злобно крикнул: «Собаки! Фишера на трал променяли!»

Он вздрогнул. Несомненно, Штиммель тоже слышал. Но даже не оглянулся.

Венцель плелся за ним, и горькие мысли роились в его усталой голове. «Боже, но я-то при чем здесь? Я же не хозяин». Он с ненавистью смотрел на затылок капитана, а в голове настойчиво сверлила мысль: «Трус, ты просто трус, Венцель, ты боишься потерять место…»

На мостике капитан вытер мокрое лицо и с кривой усмешкой сказал Венцелю:

— Знаете, я все ждал, что они чем-нибудь запустят в нас. От этого сброда можно всего ожидать. Но, кажется, все обошлось. А теперь берите перо и записывайте в вахтенном журнале. — Он подумал немного и стал диктовать: — «В четыре часа пополудни, после того, как трал был полностью выбран на палубу, волной смыло за борт матроса Фишера. Немедленно приняли меры к его спасению. Однако обнаружить Фишера не удалось. Как выяснилось, Фишер не умел плавать». Записали? Давайте посмотрим, что получилось.

Штиммель взял журнал и начал читать. И вдруг быстро бегавшие по строчкам глаза его засверкали, и он в бешенстве грохнул кулаком по столу.

— Вы отдаете себе отчет в том, что здесь записали? Вы что, больной? Сумасшедший?

— Нет, не больной и не сумасшедший. — Венцель стоял весь подобравшийся и, не отводя глаз, твердо смотрел на разгневанного капитана. — Я записал так, как это было на самом деле. Вы же все видели сами. Я записал правду.

— Что? — взревел Штиммель. — Правду? Плевал я на вашу правду! Здесь правда моя, зарубите это себе на носу. Вот вам ваша правда… вот… вот…

Он неистово рвал листы вахтенного журнала, и белые клочки бумаги разлетались по штурманской рубке.

— Видели? Я заведу десять новых журналов, но будет по-моему, поняли, а? Будет так, как хочу я!

— Фишер погиб по вашей вине, и вы должны отвечать за это, — упрямо твердил Венцель.

— Ах вот как? Хорошо. Я давно подозревал, что вы красный. Но теперь хватит. С этой минуты вы уволены, Венцель, вы поняли меня?

— Да, герр Штиммель, понял.

— Но это еще не все. Я позабочусь о том, чтобы ни один хозяин на всем побережье Германии не брал вас на работу. Поняли? Я позабочусь об этом особо. Вы подохнете с голоду.

— Я понял и это.

Венцель спокойно смотрел на дергающиеся губы капитана, на его выпученные глаза и вдруг подумал: «А ведь он боится!»

— Вон с мостика! — взревел капитан и ткнул пальцем на выход из рубки.

Венцель медленно вышел. Он спустился на палубу и, обессиленный, прислонился к переборке. «Ух, как я боялся, что он ударит меня своим кулачищем… — Рукавом кителя он вытер пот со лба. — Я же совсем не переношу боли…»

— Что с вами, чиф? Вы заболели? — стармех заботливо поддерживал Венцеля под руку.

— Нет, нет, — поспешно ответил Венцель. — Я просто задумался. Спасибо. — Он высвободился из рук стармеха и заторопился в свою каюту. Ему надо было побыть сейчас одному.

Тимофей Таволжанов вышел из здания пароходства и задохнулся от обжигающего мороза. «Градусов двадцать пять, пожалуй, будет, — подумал он, — ничего, мне бы только до парохода своего добраться, а там мороз не так страшен».

Только что в отделе кадров ему вручили направление на пароход «Кильдин» матросом первого класса. А в кармане Тимофея — диплом об окончании мореходного училища с отличием. «Получил специальность штурмана дальнего плавания» — так написано в дипломе. Звучит? Еще как!

Начальник отдела кадров, принимая Тимофея, вежливо пригласил его присесть, предложил заграничную сигарету и долго изучал документы.

— Ну что ж, молодой человек, диплом у вас есть, а стажа плавания матросом нет. Что будем делать? Придется матросом посылать. — Он выжидающе смотрел на Тимофея.

Тимофей кивнул:

— Я готов. Закон есть закон. Поплаваем и матросом.

— Веселый ты человек, — усмехнулся начальник кадров. — Матросом первого класса сможешь?

— Думаю, смогу.

— А не сможешь — там научат, — успокоил начальник. — Пойдешь на «Кильдин». Пароходик, конечно, не первой молодости, да и ходит на регулярной линии в малом каботаже, ну, да тебе все равно, где диплом выплавать, а там как раз матросов не хватает. Все хотят на океанские лайнеры, — вдруг сердито засопел начальник. — Отплаваешь положенный срок — приходи, с дипломом не будем матросом держать. Пошлем штурманом.

— Спасибо.

— Не за что. Кстати, «Кильдин» приходит сегодня через час, станет у восьмого причала. Так что торопись.

Тимофей недоверчиво посмотрел в окно.

— Туман же.

— Ты иди прямо на причал. На «Кильдине» капитаном Шулепов. И если он дал радиограмму, что придет к шестнадцати ноль-ноль — значит так оно и будет.

Залив парил. Мороз выжимал теплоту из вод Гольфстрима, и порт укутывался густыми клубами белесого тумана. Ветра не было. Туман «рос в гору» — все выше и выше поднималась стена его над заливом, заползая на причалы, поглощая в своей расплывчатой серой темноте подъемные краны, палы, склады…

Тимофей поежился от холода.

Длинь-длинь-длинь, длинь-длинь-длинь — доносился из мрака тонкий голос судовой рынды. Дон-дон! Дон-дон! — мерно бухал колокол на углу причала…

Колокола и рынды… Чуть слышался тоскливый плач туманной сирены с противоположного берега.

И ни одного человека не видно вокруг…

Визгливый гудок донесся с залива. Тимофей насторожился, прислушался. Гудок повторился.

«Ну и гудок. Как у паровоза», — подумал Тимофей.

…На причале зажглись прожекторы, забегали люди, заурчал мотор подъемного крана.

Из тумана показались огни, потом стала видна темная масса судна, и «Кильдин» медленно, словно ощупью, подкрался к причалу и ошвартовался.

Обледенелый от верхушек матч до ватерлинии, с кучами руды на палубе, с побитыми и погнутыми релингами и трапами, грязный, с ободранными бортами «Кильдин» не обрадовал Тимофея.

«Видно, доживает последние годы», — подумалось Тимофею.

На борту «Кильдина» бесшумно суетились люди. Швартовка не заняла у них и пяти минут, тут же был спущен с борта новенький трап, и около него появился вахтенный с повязкой на рукаве. Однако на берег никто не сходил. Тимофей подождал немного и поднялся по трапу на борт.