Ветер не собирался стихать, и волны становились все длиннее, все круче и выше и бились о корпус все весомее. Вода с палубы не успевала сбегать обратно в море, и, когда пароход возносило на вершину волны, изо всех шпигатов и полупортиков били тугие водяные струи. Судно отфыркивалось и отплевывалось во все стороны, стремясь сбросить с себя совсем ему ненужные десятки тонн воды на палубе. Но набегал новый вал, и все повторялось сначала…

На второй день пути, когда помощник капитана Тимофей Таволжанов заступил на свою дневную ходовую вахту, ветер вдруг круто начал заходить к западу и задул с нарастающей силой. Через час сила ветра достигла десяти баллов, и по старым волнам, бегущим ровными длинными рядами вдогонку судну, пошли новые, поперечные. К монотонной килевой качке добавилась еще и бортовая. А «Кильдин» шел в балласте, с пустыми трюмами.

Тимофей стоял в штурманской рубке, готовясь взять радиопеленги. Стрелка кренометра болталась, как маятник, достигая отметки двадцати градусов на правый борт и двадцати пяти на левый. Стоять было трудно, даже широко расставив ноги.

Вдруг судно содрогнулось, тяжело вознеслось ввысь и начало валиться на левый борт. Палуба ушла из-под ног Тимофея, и его бросило на бортовую переборку, оказавшуюся внизу, там, где раньше была палуба. Падая, Тимофей успел заметить, как стрелка кренометра прыгнула к шестидесяти градусам.

«Конец… опрокидываемся!» — мелькнула мысль.

Он ударился лицом о переборку, и из носа хлынула кровь. Вскочив на ноги, Тимофей бросился в рулевую. Судно покатилось на другой борт, но он удержался, обхватив руками тумбу главного компаса. Рулевого у штурвала не было. Тимофей оглянулся — тот лежал в углу под навесным ящиком с фальшфейерами.

В рулевую влетел капитан. Он дважды прозвенел машинным телеграфом, сбавил ход до малого и крикнул Тимофею:

— Право на борт!

Тимофей кинулся к штурвалу. Судно покатилось вправо.

— Одерживай! — не оглядываясь, приказал капитан.

— Есть одерживать!

Капитан оглянулся.

— Где матрос? — спросил он.

Тимофей ответил:

— Разбился крепко. Подняться не может.

— Где ваш второй матрос? — раздражаясь, переспросил капитан.

— Шестов на крыле мостика должен быть.

Капитан шагнул к двери, открыл ее, крикнул:

— Вахтенный! Шестов!

Ему никто не ответил.

Капитан молча шагнул к телефону.

— Илья Иванович, прикажите боцману немедленно вызвать подвахту. Вас прошу с аптечкой срочно на мостик.

— Вы никуда не посылали Шестова? — вновь обратился к Тимофею капитан.

Тимофей отрицательно покачал головой.

— Он стоял на крыле.

— Заметили время поворота?

— Не успел.

Капитан досадливо поморщился:

— Надо все успевать на вахте. В том числе и кровь с лица стирать.

В рубку шагнул старпом, и следом за ним появился боцман с двумя матросами. Старпом тут же занялся раненым рулевым. А капитан приказал Тимофею вместе с боцманом обойти все судно, отыскать пропавшего вахтенного Шестова.

На новом курсе бортовая качка уменьшилась. Машина работала малым ходом, и судно плавно взбиралось на гребень волны и так же плавно скатывалось вниз, к подножью очередного вала.

В кубриках Шестова не оказалось, не нашли его и на палубе. И никто на судне не видел Шестова с тех пор, как тот заступил на вахту.

— Неужели снесло? — холодея, произнес Тимофей.

Боцман неопределенно пожал плечами:

— Все может быть. С морем шутки плохие…

— Какие шутки? — не понял Тимофей.

— Это я к слову…

Капитан хмуро выслушал доклад Тимофея и приказал:

— Играйте тревогу «Человек за бортом!». Где место Шестова по тревоге?

— На шлюпке номер два правого борта, — ответил боцман.

— Проверим. Кстати, предупредите еще раз всех людей: шторм будет нарастать, качка может увеличиться. Каждому соблюдать максимум осторожности.

Завыли резкие сигналы ревуна.

Матрос Шестов на своем месте не появился…

Когда Тимофей доложил капитану, что Шестова на судне обнаружить не удалось, Шулепов скомандовал:

— Лево на борт! Включить прожектор, давать ракеты вверх! Пойдем назад, будем искать человека.

Тимофей поднялся на верх мостика, где одиноко стоял большой прожектор. Прячась за его тумбой от ветра, включил свет и повел лучом по поверхности моря. С крыльев мостика взлетели белые ракеты. Одна, другая, третья…

Судно медленно описывало циркуляцию, ложась на обратный курс. В свете прожектора Тимофей видел, как над бортом поднялась черная, в белой пене водяная гора и медленно стала уходить под днище парохода. «Кильдин» вздрогнул и правым бортом вдруг рванулся по склону волны вверх, к ее вершине, кренясь все больше и все быстрее на левый борт. Тимофей крепко обнял тумбу прожектора, прижимаясь к ней всем телом. Ноги его скользнули по палубе мостика и повисли в воздухе. Он глянул и увидел там, под ногами, море. Оно было гладким и холодным, оно неторопливо колыхалось, словно подзывая и приглашая в свои объятия. А судно кренилось все больше, и вода все ближе подбиралась к мостику.

— А-а-а!..

Наверное, провиси Тимофей так еще пару секунд, он в конце концов не выдержал бы и разжал руки. Но судно взобралось на гребень волны и стало переваливать через ее вершину, кренясь на другой борт. Тимофей вновь приник к тумбе прожектора и оседлал ее. Теперь стало легче. Ветер, вырвавшись из-за волны, ударил прямо в лицо, ледяными ножами пронзил все тело и загудел, неся с собою тучи брызг. Еще раз судно легло тяжко на правый, а потом на левый борт, и качка стала килевой.

Тимофей понял: поворот закончен, легли на обратный курс и теперь судно пойдет по волнам. Ноги его прочно стояли на палубе. Он начал вращать прожектор, ведя луч вокруг судна.

По-прежнему взлетали ракеты, но за ревом ветра и грохотом волн выстрелов не было слышно.

Сколько прошло времени, Тимофей не знал. Ему казалось, прошла целая вечность, когда на мостик поднялся боцман.

— Шестова нашли! — прокричал он.

— Где? — рванулся к нему Тимофей.

— Под кормовой лебедкой. Волной его туда затащило, и он застрял под барабаном.

— Жив?

— Живой. Старпом сказал, отлежится.

— Ну, легче на душе стало, — Тимофей прерывисто вздохнул и вдруг почувствовал, как дрожат его ноги. Он выключил прожектор и медленно опустился на мокрые доски настила.

Боцман шагнул к нему.

— Вставай, Андреич, капитан велел тебе идти в рубку. Там все собрались.

Тимофей виновато смотрел на боцмана, но подняться не мог.

— Ну-ну, не раскисай, давай помогу. Ну, раз, ну-ну, еще… Вот так, пошли… Это бывает.

Боцман поднял Тимофея и помог спуститься в рубку.

В рулевой стояли капитан, помощники, старший механик, радист.

Капитан закрыл лобовое стекло рубки. Стало потише.

— Пройдемте в штурманскую, — кратко сказал он.

Тимофей подумал: «Судовой совет собрал батя. Значит, действительно положение наше аховое».

Но после страха, который он испытал там, наверху, у прожектора, сознание опасности, нависшей над судном, а следовательно и над ним, Тимофеем, не пугало. Он равнодушно, словно во сне, слушал слова капитана о полученной радиограмме с предупреждением о нарастании силы ветра в этом районе до ураганного; о том, что старому судну, к тому же пустому, как барабан, с ураганом совладать будет трудно; что против волн машина не выгребет, а идти лагом к волне нельзя: судно может опрокинуться. Дважды угол крена доходил до критического. Остается один выход — идти по волне, то есть прямым курсом на Новую Землю, до которой приблизительно семьсот миль. При ураганном ветре и большой площади парусности да плюс своя скорость — до берега донесет суток за трое. Непосредственной опасности пока нет, но, если ветер не стихнет, в конце пути может выбросить на скалы.

Потом забубнил старший механик. Уголь очень плохой, жаловался он, к тому же в бункера попала вода; уголь отсырел, плохо горит, кочегары не могут держать пар на марке, да и качает здорово; люди выматываются, не могут работать. И еще одна вещь вызывает озабоченность — так выразился стармех — килевая качка. При этой качке ходовой винт часто оголяется, выходит из воды, могут перегреться подшипники. Тогда заклинит вал и судно потеряет ход.