Естествоиспытателю и коллекционеру Редовскому, нашедшему в этом уголке земли свой несчастный конец, принадлежали два маленьких ящика с засушенными растениями и промокательной бумагой, которые г-н Рудаков преподнес мне в подарок. Промокательная бумага мне была очень нужна. Как бережно я расходовал каждый клочок! В одном письме, написанном из города Св. Петра и Павла, я с глубокой благодарностью упоминал о бумажных рулончиках, подаренных мне детьми одного друга перед отплытием из Копенгагена.

В Англии я обзавелся хорошим двухствольным ружьем. Сам капитан распорядился запастись оружием. Во время путешествия я пользовался им довольно редко, однако затвор был не в порядке, и ствол загрязнен, поскольку у меня не было необходимых принадлежностей для ремонта и чистки. В городе Св. Петра и Павла кто-то одолжил его у меня, чему я безмерно обрадовался, полагая, что с ружьем будут обращаться должным образом и по возвращении оно будет выглядеть как новое. Но я заблуждался: его вернули невычищенным и в еще большем беспорядке. Увидев мое ружье, губернатор захотел его приобрести и попросил капитана переговорить со мной насчет цены. Убедившись, что капитан Коцебу был бы рад доставить удовольствие губернатору Рудакову и сам хотел посредничать в сделке, я сказал ему, что поскольку, как он и сам видит, я не очень нуждаюсь в ружье как в средстве защиты, то охотно уступлю его г-ну Рудакову; однако не знаю, сколько оно стоит, да к тому же я не торговец. Пусть его люди снимут шкуры и оперение с тех зверей и птиц, которых он подстрелит до нашего возвращения, и передадут их мне. Это и будет плата за ружье. Обе стороны такой оборот дела устраивал и был бы весьма кстати и для берлинских музеев, если, конечно, нам удастся вернуться на Камчатку.

Лейтенант Вормскьёлль остался в городе Св. Петра и Павла. Журнал метеорологических наблюдений, которые он вел с помощью приборов, принадлежащих экспедиции, Вормскьёлль соглашался отдать на условиях, неприемлемых для капитана Коцебу. Последний, которому я поручился за него, вернул мне мое слово. Больной лейтенант Захарьин, хоть и очень неохотно, тоже расстался с экспедицией. Мы обменялись сердечными рукопожатиями. Действительно, из-за своего физического состояния он уже не мог выполнять свои обязанности; служба морского офицера связана с такими тяготами, которых не знает пассажир.

Нашего веселого спутника — обезьянку капитан подарил губернатору. Можно полагать, что обезьяны, которые на кораблях обычно живут в самом тесном контакте с человеком, будучи ловкими, весьма любопытными и любознательными, могли бы достичь многого на пути к образованию, если бы у них было' то, что так необходимо ученому и в чем им отказала природа,— зад. У них нет терпения. Все это в большей степени относится к малайским обезьянам, которых мы позже взяли на борт, чем к нашей бразильской обезьянке.

Для пополнения экипажа «Рюрика» местное начальство передало капитану шестерых матросов. Российско-Американская торговая компания прикомандировала к нам алеута, весьма опытного и сообразительного человека. Всех семерых капитан Коцебу должен был возвратить, вернувшись на Камчатку на следующий год. Кроме того, он взял на борт байдару, построенную здесь по его распоряжению,— открытую плоскую лодку с легким деревянным каркасом, обтянутым тюленьими шкурами. Во время ночлега на берегу ее можно использовать как палатку или для защиты от ветра.

Все мы обзавелись парками, многим удалось достать медвежьи шкуры, которые стелили на койки. Парка — это обычная меховая одежда северных народов — длинная рубаха из оленьих шкур без прорезей с колпаком или капюшоном. У многих парок мех и внутри, и снаружи.

14 июля 1816 года мы покинули гавань Св. Петра и Павла, но только 17-го нам удалось выйти из Авачинской бухты.

«Для отыскания Северо-Восточного морского прохода» — эти слова продолжают название книги Отто Коцебу «Путешествие в Южный океан и в Берингов пролив» ^{124} . Теперь мы плывем на север, к Берингову проливу, и, кажется, настало время поделиться с вами, столь доброжелательно следовавшими за мной до сих пор, не зная целей и задач нашего путешествия, теми сведениями, которые я постепенно получил относительно его главной цели и того плана, по которому оно совершалось. Летняя кампания 1816 года должна была быть посвящена лишь рекогносцировке. Гавань, надежную якорную стоянку для судна предполагалось найти в заливе Нортона или, еще лучше, на севере Берингова пролива. Оттуда на байдарках вместе с алеутами [11], этими амфибиями здешних морей, должно было начаться в ходе второй летней кампании выполнение основной задачи экспедиции. Нам надлежало пораньше прибыть на Уналашку, где служащие Российско-Американской компании должны были подготовить людей и снаряжение, байдары, провиант для будущего сезона, а также доставить из Кодьяка переводчиков, знающих языки эскимосов Севера. Чем позднее мы пошлем туда из Уналашки трехместные байдары с людьми, тем более это будет опасно и менее надежно. Поэтому не следовало медлить. Северную зиму мы проведем в теплых странах, отчасти для того, чтобы предоставить экипажу необходимый отдых, а частично чтобы продолжить географические исследования.

Весной 1817 года мы должны будем вернуться на Уналашку, дождаться, пока полярное море откроется для судоходства, взять приготовленное для нас снаряжение и людей, отвести «Рюрик» в назначенную гавань и, оставив его в надежном укрытии с байдарами и алеутами, начать поиски Северо-Восточного морского прохода, продвигаясь — насколько это удастся — по воде или по суше как можно дальше на север и на восток. Если позднее время года или другие обстоятельства помешают достичь намеченной цели, нам надлежит вернуться на Камчатку и на обратном пути исследовать опасный Торресов пролив. Действительно, было весьма целесообразно использовать для открытий в полярных морях детей Севера и их транспортные средства. Неправильно, однако, связывать все надежды на успех предприятия только с одной кампанией, чему могли бы помешать неблагоприятные условия данного года. Все вопросы, которые еще стоят перед географией этих морей и побережий, могли быть лучше всего разрешены именно с помощью алеутов и небольшого числа сильных, закаленных моряков, которые могут приспособиться к местной обстановке и использовать такую базу, как Уналашка.

Летняя кампания 1816 года, чьи результаты закреплены на карте, составленной капитаном Коцебу в названном его именем заливе, вполне оправдала связанные с ней ожидания. Морской залив Коцебу на севере у Северного полярного круга глубоко вдается в побережье Америки, и его самая восточная часть, расположенная приблизительно на 1° севернее и на той же долготе, что и самая восточная часть залива Нортон, защищена островом Шамиссо и представляет собой надежнейшую якорную стоянку и превосходнейшую гавань для морских судов. Капитан Коцебу в 1817 году не захотел воспользоваться преимуществами своего открытия для новых исследований в полярных морях. Англичане продолжили дело, от которого отказалась экспедиция Румянцева: капитан Бичи ^{125} на корабле «Блоссом» в 1826 и 1827 годах, базируясь в этой же гавани, обследовал часть американского побережья Полярного моря [Северного Ледовитого океана].

Возвращаюсь к нашему северному плаванию. Оно проводилось в географических целях. Хотя мы часто общались с коренными жителями острова Св. Лаврентия, с эскимосами американского и чукчами азиатского побережий, нам не довелось жить рядом с ними и среди них. Карта и отчет капитана Коцебу, альбом зарисовок художника Хориса, которые он воспроизвел в своем «Живописном путешествии» [Voyage pittoresque], более поучительны, чем мой скудный дневник. Впрочем, все, что я мог сказать об этих людях монгольской расы, коротко сказано в очерке о северных странах в «Наблюдениях и замечаниях» ^{126} .