— Как будто это все объясняет. Маги! Все вы — собрание двуногих животных, каждый из которых хочет урвать себе кусок пожирнее. За всю свою жизнь я не встречал ни одного, кто подумал бы о ближнем своем в подобной ситуации. Обещали золотые горы, были готовы отдать дочерей, жен, сыновей в рабство, лишь бы спасти свои дырявые шкуры. А ты не такой…

— И что? Разве это что-то меняет? Отпусти девочек домой.

— Почему именно Анадала? Как мне помнится, Жоффер правит Карией.

— Там живет мать Ниары, — ответил Ламог, думая, почему эльф так легко ушел от темы. — У Лайон никого не осталось.

— Что ж. Посмотрим, — эльф встряхнул роскошной гривой и растаял в воздухе.

Вопросов стало как бы не больше, чем было. Старший недовольно покачал головой и погасил зеркало. Внутренний голос явно нашептывал ему, что он ошибается, очень серьезно ошибается. Но вот где искать эту ошибку — он не знал.

Юноша беспокойно перевернулся на спину, едва не разбудив сам себя. Слишком тревожные сны пришли к нему, и они вовсе не хотели отпускать его в реальность. Более внимательный взгляд мог бы заметить, что ему больно. И боль эта ему вовсе не снилась…

— Будешь признаваться, гаденыш?! — суровый стражник для верности ударил мальчика носком сапога, отчего тот сложился пополам, не в силах вдохнуть. — Ты кошелек спер?

Большинство подвалов зданий у окраины города были построены так, чтобы ни один звук не проникал наружу — мало ли для каких целей они могли понадобиться. Шпионы — неистребимое племя…

— Нет… — тихий, едва слышный голос ребенка никто и не расслышал. Да и расслышав, солдат только усмехнулся, продолжая «воспитание» юного воришки носком сапога. По мнению старого мародера, ничто так не учит молодежь, как боль. Да и сговориться бывает намного проще — ведь в упомянутом кошельке высокопоставленного лица было явно немало золота… Можно было и прикарманить немного — стоило только выбить из сопляка правду, куда он успел спрятать кубышку. Вроде бы и времени было немного, поймать убегавшего было очень просто. Ан нет, никак не желает признаваться, наверняка ведь успел сунуть кому-то в огромной, постоянно снующей базарной толпе. Только вот кому?

Самая простая и верная мысль никак не могла прийти в голову этому человеку — мальчишка-то и не виноват совсем. Мало кто смог бы выдержать несколько неслабых ударов кованых сапог и не сломаться.

Сильная рука вцепилась в тонкое плечо мальчишки, отчего тот застонал, и поставила его на ноги. Солдат наклонился и, ухмыляясь, посмотрел в почерневшие глаза юного пленника, в которых стояли слезы боли.

— Не брал?

— Нет, господин… — едва сумел шевельнуть губами тот. И тут же отлетел в стене, впечатавшись в нее всем телом.

— Сопляк, — выплюнул стражник, с нескрываемым удовольствием следя, как потерявший сознание юнец сползает по стене, оставляя кровавый след. Подойдя, наклонился, для верности попинав бесчувственное тело носком сапога. Несильно, только чтобы убедиться, что тот действительно в отключке. Потом перевел взгляд на кровавую дорожку. — Мда. Ну ничего, сдохнешь — туда тебе и дорога. Плакать все равно по тебе никто не будет. У-у… жалко, времени сколько потерял на это отродье…

Сознание возвращалось к нему очень медленно, явно раздумывая, а не стоит ли уйти отсюда подальше? Благо, темный тоннель, из которого тянуло приятной, ласковой прохладой, так и звал к себе. Но до него было все-таки слишком далеко и сознание, тяжело вздохнув, окунулось в горящий подвал. Впрочем, только ему казалось, что вокруг стоит нестерпимая жара — случайный человек, оказавшийся там, непременно бы поежился от свежести, так отличающейся от ласкового тепла, царящего снаружи. Но случайные люди не рисковали ходить по подвалам, даже с такой предусмотрительно приветливо распахнутой дверью — мало ли кто может оказаться внутри. Потому даже самые отчаянные старались держаться от этого подвала подальше, особенно послушав рассказы тех, кому «посчастливилось», по той или иной причине оказаться внутри.

Отлично понимая это, мальчик постарался пошевелиться. Избитое тело тут же отреагировало на такое издевательство нешуточной болью, раненым зверем забившейся внутри.

— Оох… — простонал он.

Изо всех сил стараясь победить себя, он пополз к свету. Разбитая голова продолжала сочиться кровью, сознание ежесекундно грозило оставить его и, не возвращаясь, пройтись до того странного туннеля, от которого веяло прохладой. Он уже не обращал внимания на искусанные в кровь губы, на сорванную с ладоней и локтей кожу — просто полз. Зная, что там, снаружи, ему не помогут — придется как-нибудь доползти до хибары и уж там отлежаться. Стоило бы подождать ночи, чтобы шанс не попасться на глаза стражникам возрос, но немилосердно раскалывавшаяся голова не давала прийти такой простой мысли. Десяток крутых ступенек вверх — и глаза обжигает яркий свет солнца, стоящего в зените. Адский жар вмиг охватывает и так горящее огнем тело — и он не выдерживает.

— Эй! Ты как?

— Свен?

— Да я, я… Кто же еще… Жив?

— Вроде…

— Хорошо. Не болтай. Я тебя до дому снесу.

— Там… он…

— Да помню, — друг отмахнулся. — Ты что, забыл, где наш дом?

Не дожидаясь ответа, он осторожно поднял его на ноги, и подставив плечо, практически понес его. Друзья медленно побрели по улице.

Неожиданно Свен рванулся в сторону. Он вскрикнул, не сумев сдержать боль.

— Извини… — прошептал друг.

Приоткрыв глаза, он увидел, как по дороге промчался одинокий всадник. И если бы Свен не сорвался в сторону, то могучий ящер просто растоптал бы обоих.

— Это ты меня извини. Я должен был смотреть…

— Не надо. Сам справлюсь, — отмахнулся юноша.

Лицо молодого всадника еще несколько секунд стояло перед глазами мальчика, словно кто-то хотел, чтобы он запомнил этого лихача.

— А кто это был?

— Да какая разница? Кажется, кто-то из принцев… И ведь слова ни скажи, сразу раздавят. Что так раздавят, что эдак раздавят…

Свен продолжал сокрушаться всю дорогу о произволе аристократов, и его подчас бессмысленные высказывания помогали мальчишке не потерять сознание.

«Дом» представлял собой весьма сомнительную конструкцию из старых, полусгнивших досок, больше напоминая маленькую сараюшку. Окон не было вообще, вместо двери к стене прислонялись несколько досок, сейчас валяющихся рядом. Никто, даже окрестные бездомные, не позарились на него, небезосновательно опасаясь, что в один прекрасный день оное сооружение рискует обвалиться, похоронив под своими обломками всех, оказавшихся на тот момент внутри. Впрочем, умереть от удара трухлявых досок было невозможно — но все равно перспектива малоприятная.

— Ну, я побег. Жди, я вернусь скоро… — Свен улыбнулся, стараясь хоть как-то подбодрить товарища, и исчез. Ни в эту ночь, ни на следующий день он не вернулся.

Юноша проснулся, захлебываясь от слез, быстро поднялся на ноги и исчез в темноте. Рыдания душили его, неожиданно вернувшиеся воспоминания приносили только боль, нестерпимую, непрекращающуюся боль. Свен не вернулся никогда. Более-менее оклемавшись, он стал выбираться из «дома» и тогда узнал, что его зарубил по пьяни какой-то стражник.

Он плакал, не стесняясь своих слез — ведь никого, кто мог бы его пристыдить, рядом не было и быть не могло. Почему — он и сам не мог бы объяснить. Разве он мог что-то сделать тогда? Как-то помешать стражнику-садисту? Спасти друга, когда сам был почти при смерти?

И неожиданно перед его мысленным взором всплыло лицо неизвестного всадника. Юноша вздрогнул, посмотрел в темноту, словно ожидая увидеть там этого таинственного вельможу. Вытерев слезы, он поднялся на ноги и уверенно зашагал обратно.

— Планет-координатор, тут тревога в секции связи. Они засекли неопознанный входящий сигнал. Кодировка наша, но отсутствует адресация. Координаты источника, судя по пеленгу — где-то в космосе, над плоскостью эклиптики. Однако сигнал проходит почти мгновенно, без видимых задержек. Точное запаздывание сейчас выясняют.