Нет! Он заставил себя отпустить ее плечи, и руки его бессильно, как плети, повисли вдоль тела.

— Не стоит меня благодарить, — хрипло, с трудом шевеля пересохшими губами, произнес он. — Я всегда рад тебе помочь.

— Даниэль… — Лесли, казалось, изумило его внезапное отступление. Ладонь ее легла на его обнажившуюся под халатом грудь.

Это было словно прикосновение пламени. Позабыв о колене, Даниэль дернулся в сторону, ногу пронзила боль, и он, не в силах сдержать стон, едва не рухнул на пол. Вскрикнув, Лесли подхватила его под руку, не дав ему упасть.

— Даниэль! — Лицо ее побледнело. — Тебе плохо?

— Со мной все в порядке, — сквозь зубы выдавил он, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. Он попытался высвободиться, дотянуться до спинки кресла, но боль была слишком сильной. Без ее помощи он не мог сделать и шага.

— Я помогу тебе добраться до кровати, — решительно заявила Лесли. — Ты сможешь идти, опираясь на меня?

Не дожидаясь ответа, она закинула его руку себе на плечо и сделала шаг вперед.

Даниэлю не осталось другого выбора, как подчиниться. Боль, вроде, чуть притупилась, и кое-как они доковыляли до кровати. Там, несмотря на протесты, она помогла ему устроиться поудобнее, заботливо подложив под больную ногу подушку.

— Извини, — Даниэль устало закрыл глаза и почувствовал, как боль медленно отступает, словно цунами с разрушенного побережья. — Кажется, я себя переоценил.

— Всему свое время, — мягко заметила Лесли и бережно положила ладонь на больное колено. Прикосновение было словно целебный бальзам, и Даниэль не смог сдержать вздоха облегчения. Ее пальцы замерли: — Тебе больно?

— Нет, — не открывая глаз, отозвался Даниэль. — Наоборот…

Легкими круговыми движениями она начала массировать колено, затем сухожилия и мышцы на бедре и голени. Это было очень приятно, приносило долгожданный покой натруженной за день ноге. Гордость заставила его отказаться от костыля слишком рано.

Он почувствовал, как Лесли сменила позу, устраиваясь поудобнее, и вот уже обе ее руки плавно скользили вдоль его ног по всей длине: от бедер до ступней, вверх и вниз, окончательно прогоняя и боль и усталость, вытягивая их из него и вместо этого наполняя его тело каким-то божественным дурманом.

Окунувшись в блаженное полузабытье, Даниэль не заметил, когда все изменилось, когда эти с каждым разом поднимающиеся все выше и выше ладони, вместо того чтобы нести расслабленность и умиротворение, стали заставлять его тело сжиматься в сладостном предвкушении. Тело почувствовало это раньше, чем осознал мозг: дразнящие, ищущие пальцы Лесли неуловимо, но настойчиво вызывали в нем прилив исступленного желания.

Сомнений быть не могло — ни у него, ни у нее. Толстый халат уже ничего не скрывал. Да и как скроешь то, что выражено столь интенсивно и недвусмысленно?

Однако Лесли и не подумала остановиться, как будто ясно понимая, что делает, как будто делая это сознательно. Словно со стороны до Даниэля донесся его собственный стон, когда ее пальцы скользнули между его ног, осмелившись на мгновение прикоснуться в его возбужденной плоти.

— Лесли, — пробормотал он, задыхаясь. — Что ты делаешь?

Она не ответила, лишь отдернула руку, словно обжегшись. Услышав легкое шуршание ткани, Даниэль догадался, что Лесли встала. Послышался щелчок выключателя, и комната сразу ожила, наполнившись отблесками пляшущего в камине пламени.

Он услышал, как она вернулась к кровати, остановилась — и больше ничего, только запах сирени и едва уловимое шуршание шелка. Не в силах дальше оставаться в неведении, Даниэль повернулся к ней.

Пиджака на Лесли уже не было, сейчас она расстегивала пуговицы на блузке. Единственно, что нарушало тишину в комнате, было его тяжелое, прерывистое дыхание, как будто он, напрягая последние силы, боролся с кем-то не на жизнь, а на смерть. С собственной совестью, что ли?

— Лесли, — тихо окликнул он девушку, когда блузка и юбка упали на пол и отблески пламени заиграли на ее обнаженной коже. — Что ты делаешь?

Ему показалось, что губы ее тронула улыбка, но, возможно, это была просто игра теней.

— Собираюсь заняться с тобой любовью, — продолжая улыбаться — теперь Даниэль видел это совершенно отчетливо, — шепнула она и мягко опустилась на кровать. Помня о поврежденном колене, Лесли осторожно положила ладони на его ноги и плавно заскользила вверх. Однако на сей раз руки ее остановились, так и не достигнув заветной цели.

— Я все делаю правильно? — поинтересовалась она.

Голос у нее был почти насмешливый, и Даниэль знал почему: вопрос был идиотским. Ее пальцы были всего лишь в дюйме от совершенно недвусмысленного ответа, хотя и отказывались приблизиться еще ближе, прикоснуться, пока он ее не попросит.

— Почему? — простонал он, из последних сил пытаясь отстраниться. — Почему?

— Потому, что я этого хочу, — ответила Лесли, и игривые интонации исчезли из ее голоса. — Потому, что мне это необходимо.

— Из чувства благодарности? — Он напряженно вглядывался в ее лицо, холодея при мысли, что что-нибудь в его выражении, какой-нибудь не вовремя дрогнувший мускул не позволит ей солгать, покажет ему, что он прав. Что тогда? Что ему делать тогда? — Лесли, из благодарности? — повторил он сухо.

— Нет! — гневно воскликнула она и, застонав, прильнула к нему всем телом. — Нет! — И, теряя чувство реальности, он застонал вместе с ней. — Неужели это похоже на благодарность?!

Даниэль замотал головой, не ведая, на что это похоже, но поняв за мгновение до того, что окружающий мир перестал существовать, что без этого он умрет.

А потом уже не было никаких слов и никаких мыслей, была лишь боль от нестерпимого наслаждения, когда она ласкала его, познавала его тело, вкушала, изменяла его и безраздельно владела им. Все в Даниэле было подчинено ей, казалось, даже кровь бежит по жилам лишь в тех частях его тела, которые соприкасаются с телом Лесли. Там, где не было рядом ее, жизнь кончалась, словно в покинутой раковине…

Когда Лесли проснулась, огонь в камине уже догорал, но буря снаружи еще бушевала с прежней силой. Осторожно, чтобы не разбудить Даниэля, она высвободилась из его сладостных объятий и, завернувшись в халат, брошенный возле кровати, подошла к окну. Спать она все равно больше не могла. Слишком много противоречивых эмоций теснилось в ее сердце: страх и надежда, любовь и разочарование, боль и…

Одно лишь Лесли знала наверняка: о том, что произошло, она нисколько не жалеет. Направляясь вечером в его комнату, она хорошо понимала, чего хочет. И решилась она на это после телефонного разговора с отцом.

О, что это был за разговор! Никогда раньше отец не был с ней столь откровенным. Он впервые признал, что не в состоянии справиться со своими проблемами самостоятельно, впервые не пытался укрыться за маской внешней бравады, за которой прятался все эти годы. И, как ни странно, поступая таким образом, он выглядел гораздо более сильным и смелым, чем когда бы то ни было раньше. Лесли даже слегка всплакнула от благодарности и облегчения.

А добился всего этого Даниэль! — с восторгом думала она, пораженная столь очевидным доказательством как его мудрости и доброты, так и того, что Даниэль вовсе не был похож на Симона, он не был таким же, как его брат, и она не ошиблась, полюбив его. Единственное, что ей необходимо сделать, — это заставить Даниэля вспомнить, что и он не ошибся, полюбив ее.

И в этот момент Лесли осознала: у нее остается всего лишь одна, последняя надежда. Возможно, тело Даниэля вспомнит то, что столь непримиримо отвергает его мозг. Возможно, в те мгновения высшего блаженства, которые дарит любовь, цепи, сковывающие его память, разомкнутся. И, может быть, когда их тела станут одним целым, она заглянет в его глаза и увидит там…

Сердце Лесли болезненно сжалось, когда она вспомнила о своих вчерашних надеждах. Она свято верила, что именно так все и произойдет, но она ошиблась. Этой ночью глаза Даниэля были прекрасны как никогда, они то светились нежностью, то полыхали всепоглощающей страстью, но в них не было и проблеска возвращающейся памяти.