Джеймс Ли посещал полуразвалившуюся школу, где его учили читать и писать.

Остальные дети держались от мальчика на расстоянии, потому что знали, что он - сын женщины, живущей в хижине; женщины, которая, как все знали, была "больной на голову".

Дети шептались, что она ест крыс, змей и жаб - но бормотали они это только за спиной Джеймса Ли, ибо даже в школьные годы мальчик отличался взрывным и злобным характером.

Дети говорили о том, что у неё две головы - одной она ест, а другой разговаривает.

А может быть, они держались от Джеймса Ли подальше, потому что чувствовали, как от него исходит зло.

Поэтому он работал на ферме Коббов, убирая за свиньями, чистя загоны, собирая камни и рубя дрова.

Ему доставляло огромное, непонятное удовольствие наблюдать, как дядя Арлен отрубает цыплятам головы. Ему нравилось, как кровь фонтаном выплёскивается из их отрубленных шей, и как они, даже убитые, продолжают дёргаться.

- А люди так могут? - спросил он однажды. - Даже если умрут?

Дядя Арлен хотел ударить его, как делал много-много раз, но удержался и уставился на мальчика свирепыми, неумолимыми глазами.

- Запомни, малец... Если человек умирает - он умирает. Он не может ходить и говорить, а даже если бы смог..., - он запнулся и почесал бороду. - Нет, не может, малец. Просто не способен.

- Но...

- Никаких "но", малец! Вперёд, за работу! И не отлынивать!

Годы шли, Джеймс Ли рос. Дети продолжали его сторониться и держаться подальше, за исключением Роули Каммингса, который набрался смелости и сказал Джеймсу Ли, что он ни чуть не лучше той сумасшедшей женщины в хижине на холме. Он заявил, что скоро и сам Джеймс Ли будет пить мочу и спать со свиньями. И это непреложный факт.

Джеймс Ли, хотя и был на три года младше обидчика, прыгнул на него с шипением, как дикий горный кот. Он бил, пинал, кусался и царапался.

Оттащить его смогли только вчетвером.

Сначала его хорошенько за это выпорол школьный учитель Парнс, а затем - дядя Арлен; на следующий день из-за отёка мальчик мог еле-еле открыть глаза.

На что тётушка Маретта запричитала:

- Только не мой мальчик, только не мой милый маленький ангел Джимми Ли! Не трогай его! Не смей поднимать на него руку!

Поэтому дядя Арлен отстал от мальчишки и принялся взамен за свою жену.

А потом его отпустило.

Как и всегда, когда у него чесались кулаки, дядя Арлен поднимался на холмы и прихватывал с собой выпивку. А когда возвращался, ему становилось заметно лучше.

Дьявол бы изгнан.

* * *

Однажды ночью, когда они думали, что Джеймс Ли спит, он услышал их приглушённые голоса у плиты.

- Не хочу, чтобы этот парень когда-либо узнал, слышишь? - прохрипел он. - Он не должен знать, что эта женщина - его мать.

- Никогда-никогда, - закивала тётушка Маретта. - Джимми Ли, мой мальчик, моя гордость... Он ведь не похож на неё, ты же видишь! Он - моя плоть и кровь...

- Но это не так, женщина, - заметил дядя Арлен. - Там, откуда он родом... всё не так просто. Это неправильно.

Тётушка Маретта несколько минут переваривала то, что ей сказал дядя Арлен, но ей это не понравилось.

- Он мой, а не её! Разве ты не видишь? Господи, иногда мне хочется, чтобы она взяла и умерла!

- Она наша родственница, женщина.

- Не говори, что тоже этого не хочешь, Арлен Кобб.

- Иногда, да. Но... Чёрт, как это может быть? В этой хижине она делает то, что делает, и продолжает жить... Как это может быть, женщина? Как это может быть? Даже в лютый мороз она не замерзает насмерть? Как?

Тётушка Маретта лишь покачала головой.

- Проклята - вот и всё.

- Я беспокоюсь за этого мальчика... Ты же знаешь: он несёт в себе эту заразу. То, что есть в ней, есть и в нём. Кровь - не вода. Да и сама кузина Мэрилин, кажется, уже не человек. Весь род их проклят... Господи, глянь только на её старика - убил сам себя! А он, между прочим, был священником.

- Люди с востока, - подала плечами тётушка Маретта. - У них не всё в порядке с головой.

- Как и у нашего мальца. Ему нравится кровь, нравится убивать. Он несёт в своей душе эту заразу, как и его мать.

Джеймсу Ли было тринадцать, когда он это услышал. Но это было не в первый раз.

Он не знал всей истории, но к тому времени уже знал достаточно, чтобы сложить всё воедино.

Эта сумасшедшая женщина была его матерью, и они пришли с востока, из какого-то ужасного ведьминского поселения - из проклятого места, весь кошмар которого не опишешь словами.

По ночам он лежал, уставившись в потолок, и думал, думал...

Так или иначе, он собирался во всём разобраться. Он решил, что в первую очередь нужно подняться на холмы и увидеть... увидеть свою мать.

Ему было запрещено туда ходить, но иногда истина стоит хорошей порки.

* * *

Уже следующей зимой ему выдался такой шанс.

Сильная метель вонзила свои зубы в Озарк, и снег заметал окна, которые были плотно покрыты морозными узорами. Все щели были заткнуты тряпками, чтобы защититься от ветра, но в помещении по-прежнему было холодно. Холод набрасывался на тебя, как оголодавшая пума, стоило только отойти от очага.

Джеймс Ли расположился у огня и решал арифметические задачки при свете пламени свечи.

Его дядя и тётя сидели за деревянным столом; он - с трубкой, она - с вязанием.

Всякий раз, когда тётушка Маретта ловила его взгляд, она одаривала его ласковой лёгкой улыбкой, которая говорила о любви и доверии. Её взгляд, казалось, говорил: "Ты хороший мальчик, и я это знаю".

Всякий раз, когда дядя Арлен ловил его взгляд, он бросал на него жёсткий, испепеляющий взгляд, который говорил совсем другое: "Не забывай о своих школьных занятиях, мальчик, и хватит уже, чёрт возьми, мечтать!"

Поэтому Джеймс Ли сидел на полу и писал.

Хижина представляла собой бревенчатый дом с дощатым полом и закопченными балками, перекрещивающимися над головой. Там же был и запертый чердак, но теперь, когда Мэрилин жила в старой хижине, им никто не пользовался.

В углу стояла чугунная печка, в которой горел огонь. На ней кипятились два котелка с водой.

В воздухе пахло древесным дымом, горелым жиром и кленовым сиропом.

Пока тётушка Маретта отмывала посуду - синие в крапинку тарелки и жестяные чашки - дядя Арлен кашлянул. Он всегда так делал, когда хотел высказать то, что было у него на уме.

- Ну что, малец, - произнёс он, - готов к новому поручению? Готов бросить вызов ночи и снегу?

Джеймс Ли захлопнул книгу. Он никогда ещё так не было готов.

- Конечно, дядя.

- Отлично, тогда слушай. Отправляйся в коптильню, окорока там уже должны были поспеть. Возьми один из них - но не самый большой, заверни в кулёк и отнеси мисс Ливи, которая живёт на главной улице.

Он набил трубку табаком.

- Она была к нам добра, и мы будем добры к ней. Ну что, справишься?

- Конечно.

- Тогда беги.

Снаружи было очень холодно; снег завивался и свистел вокруг хижины, но Джеймс Ли знал, что справится.

Подойдя к коптильне, он откопал заметённую снегом дверь, вошёл внутрь и запаковал окорок.

Он пробирался через сугробы и метель к дому мисс Ливи.

Она забрала окорок и заставила Джеймса Ли выпить перед уходом чашку горячего ромашкового чая.

На обратном пути он срезал дорогу через лес.

Он знал, куда идёт.

Он знал, что должен увидеть.

С сосен над головой падали снежные хлопья, и воздух, казалось, промёрз насквозь. Дыхание замерзало на губах мальчика; диковинные тени окружали его плотным кольцом.

Но Джеймс Ли чувствовал, что способен справиться с чем угодно.

Он крепко сжимал в руке масляную лампу и зажёг её только тогда, когда впереди замаячила хижина.

Запретная хижина.

Втянув в лёгкие холодный воздух и сжав кулаки, он подошёл к лачуге.

Он стоял снаружи, заносимый снегом, и думал о том, что ещё не поздно повернуть назад. Совсем не поздно.

А затем его рука, казалось, без вмешательства сознания скинула варежку и отбросила в сторону засов.

Первым, что мальчик услышал, было дребезжание и звон цепей. Затем - хриплое дыхание, больше напоминавшее стон кузнечных мехов.

Мальчишка замер. А стоит ли идти дальше?

"Чёрт возьми, Джеймс Ли Кобб, - эхом отозвался в его голове голос, - это ведь то, чего ты хотел! Ты ведь хотел посмотреть ужасу прямо в глаза и не сметь отвести взгляд? Разве не так? Не так?"

Именно так.

Цепи снова загремели, и мальчик услышал шорох.

Джеймс Ли медленно-медленно открыл дверь, полагая, что его мозгу нужно будет привыкнуть к открывшемуся зрелищу. Это как купание в прохладном озере ранней весной - в воду лучше заходить постепенно.

Дверь распахнулась, и в лицо мальчику ударила волна горячего, зловонного воздуха. Он вонял, как червивое мясо, кипящее на плите.

Ноги перестали держать мальчика, и смелость улетучилась в один момент.

В мерцающем свете фонаря он ясно увидел...

Увидел свою мать.

Она была прикована цепью к полу и старалась уползти от падающего света, как гигантский червяк. Её тело стало мраморно-белым, влажным и блестящим, как мякоть гриба. На её коже виднелись раны и язвы, которые разъедали плоть до костей.

Сложно было сказать, свисала ли с неё изорванная одежда или это были лохмотья её собственной кожи.

Волосы женщины были грязно-серыми и спутанными, а глаза - просто бездонными дырами, прорезанными на пергаментном лице.

Но больше всего Джеймса Ли поразили не глаза, и не запах, и не фекалии, и не грязная солома вместо постели, и даже не разбросанные крошечные кости животных... У женщины, казалось, были щупальца.

Как у одного из тех морских монстров из книги, которые целиком заглатывают корабли.

Длинные жёлтые отростки разворачивались и сворачивались, как часовые пружины.

А потом... Потом Джеймс Ли понял, что это её ногти.

Должно быть, они были сантиметров шестьдесят в длину - твёрдые, костлявые наросты, которые вылезали из её пальцев и ложились на пол, как скрученные змеи.

Джеймс Ли вскрикнул. Женщина открыла шелушащиеся губы, обнажая серые гнилые зубы, которые торчали их изъеденных, кровоточащих дёсен, как старый штакетник. Она издала кряхтящий звук, напоминающий хрюканье свиньи.