Открытое проявление стадного чувства, считал он. Но Бернар сам никогда не кидал монет, как делают другие музыканты.

Он сильно ударил по металлической тарелке, она зазвенела, Бернар услышал аплодисменты. Он улыбнулся публике, кивнул, благодаря за признание его виртуозности. Приятно. Он и сам аплодирует до боли в ладонях виртуозам-скрипачам, когда слушает любимый концерт Баха для двух скрипок.

Стоило ему подумать о Бахе и о его концерте, написанном в тональности ре-минор, Бернар почувствовал, как защемило сердце. Подумать только, человек не меняется столетиями, и как часто случается, что недостаток одного рождает избыток другого. Бах написал свой концерт, потому что у него не было под рукой… органа. Вот он и написал для скрипок. Но написал гениально, он вложил в эту вещь столько тоски и страсти…

Бернар не понял, почему встрепенулся от звона одинокой монеты. Он был такой же, как и звон остальных. Те-еньк — и тишина. Обычно Бернар не смотрел на тех, кто кидает деньги, он долго тренировался перед зеркалом, подбирая выражение лица, наиболее подходящее для того, чтобы вынести его на публику. Он — артист, поэтому должен быть недосягаемым. Артиста и зрителей обычно разделяет сцена, но у него нет сцены, люди рядом с ним. И лишь выражение лица может отделить их друг от друга.

Он поднял глаза и палочка, которую он уже занес, чтобы ударить по барабану, замерла в воздухе.

Тоненькая женщина в небесно-голубом брючном костюме уставилась на него. Темные глаза на белом лице смотрели не мигая, а губы слегка приоткрылись. Он понял, сейчас она произнесет его имя.

— Б… Бернар…

Она сделала шаг к нему — нерешительно, потому что нормальные зрители всегда ощущают невидимую грань между собой и артистом.

Бернар, сам от себя не ожидая, вскочил с высокого стула, в одно движение сбросил лямку аккордеона с плеча и раскинул руки.

— Натали! Неужели?!

Она бросилась к нему в объятия.

— Бернар Констан! Это на самом деле ты?

От нее пахло свежестью лета, тело было худеньким, но крепким.

— Как я рад тебя видеть! — Он слегка отстранил ее от себя. — Какая ты стала, Натали! — Глаза его сияли от восторга.

Бернар чувствовал, что очередь с интересом наблюдает за сценой, которая разворачивается перед ней. Его ухо уловило звон момент, он готов был со смехом объявить, чтобы они не обременяли себя — это не спектакль, это реальная жизнь. А за то, что ты просто живешь, никто тебе денег платить не обязан.

— У тебя есть время? Ты пришла в музей? — спрашивал он, не выпуская Натали из объятий.

— А ты? Ты на работе? — спрашивала она, всматриваясь в лицо Бернара. — Вообще-то ты не похож на уличного музыканта. И от тебя пахнет… — она повела носом, — дорогим лосьоном.

Бернар засмеялся.

— Я здесь получаю удовольствие, Натали. Поэтому в любой момент могу его прервать. То есть нет, я неправильно говорю. В любой момент я могу переключиться на другое удовольствие. Ты как, согласна?

— Конечно! Если мы с тобой сможем где-нибудь посидеть…

— Конечно. — Он протянул ей гитару. — Неси к машине, вон к той, — и указал на зеленый «пежо».

Очередь расступилась, пропуская Натали и во все глаза наблюдая за мужчиной и женщиной.

Бернар быстро, привычными движениями, доведенными до автоматизма, погрузил в машину инструменты. Он с точностью до миллиметра знал, как их уложить.

— Итак, — сказала Натали, усаживаясь рядом с ним. — Куда мы поедем?

— Как насчет того, чтобы посидеть за чашкой хорошего кофе с коньяком?

— С удовольствием. А… мы можем сделать это где-то в районе Булонского леса?

— Ты хочешь вернуться в прежние места? — Бернар усмехнулся. — Что ж, поехали.

Он выруливал на шоссе, чувствуя, как прошлое наваливается на него. Удивительное дело, но присутствие человека из прежней жизни возвращает давно ушедшее. То, что казалось уже изжитым.

Он вспомнил свое вожделение к той девочке, какой была Натали много лет назад, свое яростное соперничество с Бьорном Торнбергом, мучительное напряжение и ожидание — кого выберет Натали Даре…

И, конечно, он помнил свои слова: «Бьорн улетел. Его вызвала девушка».

Он намеренно совершил ту ошибку, оправдывая себя тем, что плохо знает английский. Бернар не забыл, конечно, как по-английски «сестра». Но он ведь мог забыть? И потом, сестра — тоже девушка. Значит, то была не ошибка, а простая неточность. Я вообще не обязан знать этот чертов английский, внушал себе юный Бернар.

Снова он увидел, как вмиг осунулось ее личико, как погасли темные глаза. Но Бернар не поправил себя, он ждал, как охотник в засаде.

Натали предложила ему тогда пойти погулять, покататься на теплоходе по Сене…

Он снова ждал, ожидая порыва… Он надеялся, что Натали захочет назло Бьорну отдаться ему, он жаждал этого и был готов — давно, с первого дня, как только увидел ее.

Он и Бьорн увидели Натали Даре вместе. А она увидела только Бьорна Торнберга.

Бернар улыбнулся. Натали сейчас похожа на ту девочку, но от нее веет уверенностью женщины, а не полудетским трепетом. Взрослые женщины не волновали его так, как юные создания.

Нет больше девочки, с которой они гуляли в тот летний вечер, катались на теплоходе по Сене, которую он укрывал своей курткой и обнимал за плечи. Бернар чувствовал нервную дрожь, она боролась с собой, это ясно. Но победила себя и свой порыв.

К его великому сожалению.

Маршисты уехали. А потом Бернар узнал из газет потрясающую новость — Натали Даре готовится сделать миру подарок. Ребенок, рожденный после окончания Марша мира, станет ее вкладом в сохранение мира на планете, писали газеты.

Бернар обомлел, не поверил собственным глазам. Как это может быть… Потом в его ушах возникли музыкальные звуки, которые он всегда слышал, играя «Какой чудесный мир». Чудесный мир включал и крики страсти, которые он не мог забыть с той ночи в Булонском лесу.

Выходит, Натали родила дочь от Бьорна?

Он долго ждал какого-то отклика от шведа, но тот, холодный и спокойный тип, не подавал никаких признаков жизни…

— Ты надолго в Париж? — спросил Бернар, обгоняя лимузин.

— Нет. Я была в Бретани. Знаешь городок Ренн?

— Конечно, — ответил Бернар. — Чудесное место.

— При тамошнем университете есть школа, где учится моя дочь, Мира. Я не знаю, слышал ли ты, но у меня есть дочь. — Натали улыбнулась.

— Да кто же не слышал? — Бернар покрутил головой, длинные волосы заплясали на воротнике бордовой рубашки. — Об этом слышали все. И… все оценили… твой поступок.

Она усмехнулась и отвела взгляд в окно.

— Поступок, верно… — Натали вздохнула. — Я ездила ее навестить.

— Ну и как ей там?

— О, она в полном восторге. Я тоже, кстати. Мы с Мирой прокатились по всему полуострову.

— И близко от Парижа. Ты ехала туда на поезде?

— Да, всего два часа на скоростном из Парижа, но ты попадаешь в совершенно другую страну.

По Бретани их катал на своем новеньком «мерседесе» приятель Миры Ронни Уолл, студент университета в Ренне. Едва они вышли на берег моря в Сен-Мало, как Натали едва не потеряла дар речи: на волнах качалась яхта, на борту которой было написано ее имя — «Натали».

— Мама, по-моему, в этом есть какой-то тайный знак, — засмеялась Мира. — Может, эту яхту кто-то готовится подарить тебе?

— Вот эту? — спросила Натали, принимая ее игру.

— Будь я вашим другом, Натали, я бы вам обязательно подарил яхту, — пробасил Ронни.

— Я ревную! — заверещала Мира.

— Спасибо, Ронни. Ты очень галантный. Я думаю, Франция щедро делится своими манерами даже с, как они здесь говорят, надменными янки…

— Мне очень понравилось в Бретани, — улыбаясь этим воспоминаниям, сказала Натали.

— А почему ты отправила Миру именно туда? — спросил Бернар. — Это место нужно хорошо знать, чтобы попасть настолько точно. Выбор отличный. Больших просторов и потрясающей атмосферы не найти, на мой взгляд, во всей Франции.

— У меня есть подруга… точнее наставница. Она жила в свое время во Франции. Это она мне указала на Ренн. Я рада, что послушалась. — Натали вздохнула. — Я теперь переехала ближе к Европе, мне до Франции, можно сказать, рукой подать. — Она засмеялась и сложил руки на груди.