По голосу дочери Натали понимала, что Мира улыбается. Натали живо представила себе круглое сметанного цвета лицо с яркими губами и с необыкновенного, фиалкового, цвета глазами. Оно источало такое здоровье, такую жизненную силу, что Натали все с тем же бесконечным удивлением снова спросила себя: да моя ли это дочь?

— Я считаю, совершенно неважно, сколько во мне фунтов. Я хочу одного: наслаждаться жизнью каждым из них. Всеми моими фунтами и фунтиками.

— Ох, — вздохнула Натали. — Я думаю, во всем виноват воздух Франции? Воздух гурманов и гурмэ? Верно?

— Может, и он тоже. Я счастлива, что надышалась им сполна. — Мира засмеялась. — За это я благодарна тебе, мама.

Натали представила большое тело своей дочери, с ногами-колоннами, с нежно-белым животом, с налитыми грудями, похожими на спелые круглые дыньки с голубыми прожилками и с розовыми, цвета недозрелой малины сосками. Малины, которую они с Мирой, не дожидаясь сезона сбора ягод, бросали в свои корзинки на Аляске.

Аляска… То было время, когда они даже не помышляли, что Мира поедет учиться во Францию.

Действительно, разве тело Миры, эта роскошная щедрость плоти, хуже, чем хрупкое, тонкое, почти прозрачное тело Натали? Оно другое. Такое тело нужно полюбить, а не бороться с ним, не пытаться превратить его в то, каким оно не задумано природой, небом или кем-то еще.

Тем более что есть мужчина, юный Ронни Уолл, который уже полюбил такое тело. Натали знала это, она догадалась по глазам дочери. Без всяких слов взрослая женщина способна понять, когда ее дочь становится женщиной. Как? По глазам, которые обретают неизъяснимую глубину, по взгляду, который утрачивает щенячью наивность, и по тому, как мужчины оглядываются ей вслед. Потому что они интуитивно отличают девственницу от женщины.

Натали ничего не имела против того, что у Миры есть бойфренд, готовый на ней жениться сразу, как только это будет возможно. Значит, он хочет безраздельно владеть прекрасным телом Миры, а стало быть, он в восторге от него. Натали хорошо понимала, что Ронни Уолл для Миры — самый лучший вариант, с какой стороны ни взгляни.

Если честно, Натали волновалась за дочь сейчас гораздо больше, чем в момент ее рождения и после него. Она давным-давно поняла, насколько верно библейское изречение: многие знания — многие печали.

— Мам, ты еще долго будешь молчать?

Натали с недоумением обнаружила, что держит трубку возле уха.

— Я… подсчитываю, — нашлась она.

— Что именно?

— Сколько фунтов я подарила миру…

— Делу мира, ты имеешь в виду? — Дочь засмеялась. — Я думаю, ты меня должна благодарить. Я вполне могу сойти за два весомых вклада.

Натали одобрительно хмыкнула. Что ж, Мире просто повезло с характером.

— Ладно, вечером увидимся. Я жду, — сказала Натали.

Она положила трубку и откинулась на спинку кресла, обтянутого кожей цвета слоновой кости.

— Тебе везет. Никаких комплексов, — фыркнула Натали, глядя, как ее дочь уплетает пиццу.

— Комплексы, мама, происходят от неправильной жизненной установки.

Глядя на Миру, Натали подумала, что дочь в общем-то права. Но тем не менее, откладывая в сторону вилку и нож, она сказала:

— Вот как? Может быть, ты мне объяснишь?

— Не сейчас.

— А… тебе это объяснил Ронни?

— Нет, он лишь с восторгом со мной согласился. Он тоже считает, что незачем тратить время и силы на борьбу с лишним весом, просто с ним нужно сжиться и попробовать с его помощью получить удовольствие.

— Здорово.

— Вот ты сказала про фэт-шоу, — продолжала Мира, — ты произнесла это с насмешкой, верно? Ты хотела меня напугать. Но ты сама не знаешь, как ты меня одобрила. — Мира впилась зубами в сочный кусок пиццы, щедро сдобренной темными ломтиками шампиньонов под расплавленным сыром пармезан.

Натали почувствовала, как во рту собралась слюна, она пока не съела ни кусочка, она лишь сжевала несколько бледных листиков салата и откусила от длинного ломтика моркови, пытаясь ощутить ее природную сладость во рту.

— Ты посмотри, сколько в них радости, когда они танцуют балетные сценки. Я видела по телевизору группу, которая называется «Три тысячи фунтов чистого золота». Посмотрела бы ты на зрителей, они были вне себя от счастья!

— Интересная мысль, Мира. Но все-таки ты не боишься испортить желудок гамбургерами и пиццами?

— Нет. Я просто уверена в этом. — Мира уже расправилась со вторым большим куском. — А вот этот, — она взялась за третий, — я посвящаю тебе, мама.

— О-о-о, — простонала Натали, но в этом стоне было больше зависти, чем осуждения.

Мать откровенно любовалась дочерью. Большая, бело-розовая, с длинными белыми волосами, самая настоящая Ундина из северной страны. Большая, но прекрасно сложенная. Мира совершенно не похожа на нее, но, если Натали не изменяет память… нет, она ей не изменяет, Мира — истинная дочь своего отца. А как говорят, если девочка похожа на отца, то она будет счастливой.

Натали не верила никогда ни в какие приметы, в гороскопы, она не читала книг о жизни после смерти и о том, существует ли что-то за пределами мозга. Она давно стала трезвой практичной женщиной, но, когда речь заходила о счастье единственной дочери, готова была согласиться со всеми многообещающими приметами.

Мира будет счастливой. Натали сделает для этого все. Она уже заложила основу «экономического процветания» дочери. Сеть ресторанов «Столик Траппера» приносит хороший доход, и если девочка тоже, как и она, выбрала экономику для изучения в университете, то не о чем волноваться. Мира со временем возьмет дело в свои крепкие руки. А Ронни Уолла как будто послало само Провидение! Его родители владеют компанией, которая торгует специями. А специи прекрасно дополняют любое блюдо…

— Ну вот, мама, я наконец, сыта. — Мира отодвинула от себя тарелку, на которой остались крошки от сочной пиццы, и к позолоченной каемке прилипло крошечное огуречное семечко.

Уставившись на него, Натали вдруг подумала: такое маленькое семечко… а потом вырастает красавица Мира. Невероятно… Но то семя гораздо меньше, чем семечко корнишона…

— Я вижу, — сказала Натали. — Поэтому ты готова сейчас рассказать, что заставило тебя все бросить в Беркли и приехать ко мне. Правда?

— Да, и теперь я могу говорить без лишних эмоций. Когда кровь прилила к желудку, голова может спокойно размышлять.

Натали ждала. Мира откинула длинные волосы на спину, убрала пряди с лица и заложила их за уши.

— Я говорила тебе, что матушка Ронни — женщина… непростая?

— Да. — Натали кивнула, чувствуя, как тревожно забилось сердце. — Говорила. Только ты выразилась более энергично.

— Точно. Могу повторить: она женщина с придурью.

— В чем это выражается? — настороженно спросила Натали.

— Ты можешь допустить, обладая трезвым умом, что человек способен слышать голоса давно ушедших людей? — Мира вскинула светлые тонкие брови, ее гладкое лицо стало похожим на лицо большой фарфоровой куклы.

— То есть?

Мира закинула руки за голову, высокая грудь натянула тонкий белый хлопчатобумажный свитер, Мира любила белый цвет. Сейчас, среди лета, она походила на нетающую Снежную Королеву, особенно на этом диване, обтянутом светлой кожей.

— Я говорила тебе, что Ронни восходит к линии, идущей от философа Дидро?

— Да, говорила.

Натали отпивала глоток минеральной воды, пузырьками которой играло солнце, просачивающееся через легкие занавески. Ткань колебалась под ветерком, игравшим приоткрытой форточкой.

Мира смотрела на стакан, будто хотела уловить закономерность возникновения этих пузырьков, ей не удалось это сделать, и она подняла на мать свои фиалковые глаза.

— Так вот, драгоценная мамочка Ронни недавно вызвала дух Дидро и спросила, разрешить ли сыну жениться…

— На тебе, — поспешила уточнить Натали и почувствовала, как виски сжались от боли.

Господи, как она хотела этого брака для своей дочери!

— Нет, она спрашивала вообще, не уточняя на ком.