Элизабет слегка улыбнулась, думая, как же Пенелопа сейчас разочарована тем, что ввязалась в разговор, в котором едва ли могла принять активное участие. В то же время Лиланд продолжал говорить без остановки, словно читал проповедь. Рядом с ним сидела Лина в костюме из темно-коричневого бархата, расшитого светло-коричневым узором в елочку. Всё, что она носила, сидело на ней неправильно, как часто бывало с новыми вещами. Ни один из нарядов ещё не сел по фигуре Лины, и девушки иногда подсмеивались над тем, как неуклюже она в них выглядит.

Это злопыхательство, укорила себя Элизабет. Хотя она ещё не свыклась с необходимостью поддерживать отношения в высшем свете со своей бывшей горничной, но потеря Уилла лишила её способности ненавидеть кого-либо, не являющего собой зло в чистом виде. И, конечно же, слова Лины в доме номер 17 были правдой — она тоже любила Уилла, и поэтому не могла быть совсем плохой. Она даже отличалась своеобразной красотой, как видела Элизабет. Своими зелеными глазами и высоко зачесанными волосами она напоминала старшей мисс Холланд няню, мать Лины, которая была красива, добра и всегда спокойна даже в том беспорядке, который всегда творился в доме Холландов.

Элизабет отломила крохотный кусочек булочки и положила его в рот, надеясь, что твердая пища поможет ей успокоиться. Она чувствовала на себе взгляд Тедди, и попыталась ободряюще улыбнуться ему в ответ. В это мгновение поезд резко вошёл в поворот. Элизабет тут же осознала, насколько быстро они едут, и схватилась пальцами за край стола, чтобы удержать равновесие. Поворот, казалось, нарушил устойчивость всех предметов в вагоне. Чашки дребезжали на блюдцах, а тарелки тряслись на подносах. Все замолчали, за исключением Лиланда, который всегда двигался так стремительно, что, возможно, и не понял, что происходит. Он бешено жестикулировал, и наткнулся рукой на графин с водой, который покачнулся, зашатался и упал, облив Лину. Элизабет тут же перевела взгляд на неё. Несколько секунд бывшая служанка выглядела так, словно уронила на пол нить жемчуга и теперь бессильно наблюдает как бусины раскатываются в разные стороны по твердому мраморному полу.

— О! — воскликнула Пенелопа, щелкая пальцами слугам.

— Простите меня, — ахнул Лиланд в ужасе от того, что натворил, и принялся промокать юбку Лины салфеткой.

— Я бы выпил ещё сока, — произнес Генри, не обращаясь ни к кому.

— О… Всё хорошо.

Лина раскраснелась от полученного внимания, и казалось, испорченное платье её почти не волнует. Она пристально смотрела на Лиланда, отчаянно пытавшегося собрать всю воду с её колен. Слуги в черно-белой униформе налетели на них со свежими салфетками и новым графином. Генри получил свой стакан сока. На другом конце стола Диана наклонилась вперед, подцепила с серебряного блюда круассан и снова села на стул. От этого движения несколько блестящих темных локонов скользнули по её щеке.

— Мисс Диана, — произнес старший брат Пенелопы, Грейсон. — Могу ли я передать вам масло?

— Нет, спасибо, круассан и так восхитительно маслянистый, — едко ответила Диана.

Этим утром она была полна странной силы. В каждом её движении чувствовались решительность и живость, и она казалась довольной буквально каждой мелочью.

— Должен сказать, здесь много всего восхитительного…

Брат Пенелопы сидел на дальнем конце стола, и хотя Элизабет хотела оглянуться и удостовериться, что он не флиртует с её младшей сестрой, правила приличия не позволяли ей это сделать. Ей не нравился его похотливый тон, который звучал как заигрывание. Хотя Грейсон возможно отпустил лишь незначительное замечание, попыталась убедить себя Элизабет, глядя на Генри. Но тот продолжал смотреть в свой стакан. Все вели себя так… странно.

— Мисс Элизабет, — сказал Тедди. Его голос был спокоен, даже когда все вокруг галдели. Он потянулся вперед и легким движением дотронулся до её запястья. — Как вы себя чувствуете? Вы выглядите нехорошо. Это был крутой поворот, и я полагаю, не последний…

Кончики пальцев Тедди на её бледной коже выражали столь искреннюю доброту, что на секунду Элизабет почувствовала, как внутри неё впервые за долгое время расцветает счастье. Это ощущение продлилось лишь секунду, а затем желудок Элизабет сжался. Она с ужасом и отвращением поняла, что позволила себе пережить нечто приятное — чего явно больше никогда не заслуживала — вызванное другим мужчиной, тем, кто родился везучим и обеспеченным, и кто совершенно точно не был Уиллом.

Почти сразу она поняла, что её сейчас стошнит.

Голова была холодной, а тело — горячим. Все за столом были поглощены громкими разговорами или тяжелыми мыслями. Элизабет на секунду смежила веки и понадеялась, что сможет добраться до уборной. Затем она оттолкнула свой стул и выбежала из столовой.

Из достоверного источника нам известно, что новая любимица общества, мисс Каролина Брод, отправилась вместе с компанией Шунмейкеров во Флориду, что, конечно же, не может не впечатлить её новых друзей. По имеющимся сведениям она путешествует с горничной, но без своего обычного спутника, мистера Кэри Льюиса Лонгхорна, что может вызвать опасения некоторых её новых знакомых, но совершенно точно не умалит всеобщего интереса к ней.

«Городская болтовня», среда, 14 февраля 1900

— Мисс Брод, прошу прощения за то, что случилось сегодня утром. Я постараюсь загладить свою вину перед вами, и поэтому приглашаю вас прокатиться со мной на автомобиле, когда мы прибудем во Флориду. Вам это интересно? Вы когда-нибудь ездили на автомобиле? Уверяю вас, моя неуклюжесть проявляется только в гостиных и за изысканно накрытыми столами. Вы можете доверять мне как водителю. В автомобиле…

Каролина сияла и восторженно кивала. Было сложно услышать всё, что произносил Лиланд, потому что говорил он очень быстро. Иногда она теряла нить повествования и не до конца понимала, в какой момент стоит кивнуть или отрицательно покачать головой, поскольку попутно Лиланд задавал множество вопросов, и ей хотелось ответить на них таким образом, чтобы в конечном счёте провести в его обществе как можно больше времени. Рядом с ним она казалась себе наивной и хрупкой, совсем непохожей на себя настоящую. После завтрака она переоделась, сменив промокшее платье на элегантный костюм из синего шёлка замысловатого кроя, отделанный белой лентой, и прогуливалась с Лиландом по поезду. На её запястьях и воротнике красовалась кипенно-белая пена кружев, и Каролина время от времени слегка взмахивала руками, когда ей удавалось вставить хоть слово, потому что ей нравилось наблюдать за вздымающимися и опадающими в воздухе манжетами. Лиланд уже сводил её к машинисту и заставил выслушать оценку состояния поезда, данную кондуктором. (Тот был уверен, что они доберутся до Палм-Бич в целости и сохранности). Теперь же он вел Каролину из служебного вагона, в котором проверялось состояние путей, на его открытую площадку, откуда были видны убегающие вдаль рельсы, остающиеся позади и исчезающие между голых деревьев.

Стоял морозный день, и полуденный пейзаж под безоблачным небом был безлюден. Платье Каролины начало развеваться на ветру, когда она вслед за Лиландом ступила на площадку и почувствовала свежий воздух, который был теплее, чем в Нью-Йорке, но всё равно прохладным. Как и оставшийся позади салон-вагон, уставленный мягкими диванами и увешанный подробными картами и бархатными драпировками, площадка для наблюдения была выстроена с размахом. Её куполообразная крыша покоилась на позолоченных колоннах, стоявших на полукруглой платформе. Ограда была сделана из полированного резного дерева.

— Мне нравится, как земля уходит вдаль, когда едешь на поезде. Можете ли вы себе представить, как это выглядело в глазах наших предков, которые едва знали, что такое поезд, и никогда в жизни не путешествовали с такой легкостью и удобством? Как же нам повезло родиться сейчас, и жить в это время, когда можно поехать куда угодно…