Словно со стороны Памела услышала свой хрипловатый, почти неузнаваемый голос:

— Что мне надеть?

Ладонь Палмера дрогнула, но мгновение спустя слегка стиснула ее плечо.

— Неважно. Ты необыкновенно хороша в любом наряде. И тебе так идет черное…

Подняв глаза, она зачарованно глядела в лицо Палмера, которое снова было так близко, что…

— Не угостишь ли сигаретой? — вдруг смущенно попросил он.

Достав из сумочки пачку «Кента», Памела протянула ее Палмеру. Убрав руку с ее плеча, он закурил с видимым удовольствием.

— Видишь, я нынче тоже расслабляюсь. Вообще-то я бросил это пакостное занята лет пять назад. Но сегодняшний день выдался и для меня нелегким, так что могу себе позволить побезобразничать.

Памела не ответила, глядя на свои руки, сцепленные на коленях. Только бы не задрожали пальцы…

В отеле, проводив ее до двери номера, Палмер посмотрел на часы.

— Я зайду за тобой минут через тридцать. Успеешь переодеться?

Памела молча кивнула.

— Тогда до встречи. — И прежде чем она успела что-либо понять, теплые губы коснулись ее лба — как раз между черных бровей.

В номере, упав на диван, она несколько минут переводила дыхание. Господи, что с нею творится! Влечение к этому мужчине было таким внезапным и непреодолимым, что в буквальном смысле ошеломило ее. Можно было сколько угодно презирать себя, клясть, ненавидеть, но…

Даже вода не принесла желанного облегчения — пожалуй, стало еще хуже. От прикосновения струй к телу Памела вздрагивала, словно от легких ударов тока, кожа покрывалась пупырышками. Словом, полнейший кошмар…

Надевая перед зеркалом свое единственное платье — то самое, от «Шанель», — Памела вдруг наступила на что-то твердое. Блеснула серебряная крышечка. Странно, ведь она могла поклясться, что засунула флакончик «Роша» вместе с остальными в чемоданчик Милли. Подержав флакон на ладони, Памела заколебалась, а затем решительным движением сунула его в сумочку. Будь что будет, решила она, натягивая тончайшие чулки…

Стук в дверь раздался точно в условленное время. Идя открывать, Памела мельком взглянула на себя в зеркало и поморщилась от досады. Хороша, нечего сказать! Глаза блестят, щеки горят, губы яркие, словно она их накрасила… Плевать!

Распахнув двери, она исподлобья уставилась на Палмера. В строгом черном костюме он казался еще выше ростом. Белоснежная сорочка эффектно оттеняла великолепный загар и чудесный цвет волос. Палмер ласково улыбался Памеле. Лишь в глубине его золотистых глаз затаилась тревога — или ей это опять почудилось?

— Ты прелестна, девочка.

Господи, даже этот примитивный комплимент в его устах звучит сладчайшей музыкой, подумала Памела, чувствуя, как краснеет.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — ответила она, силясь скрыть смущение.

— Я ни секунды не сомневался, что ты будешь в черном. Ну, коль скоро мы с тобой такая прекрасная пара, тогда пошли!

Беря его под руку, Памела обреченно смирилась с тем, что Палмер ощутит сквозь одежду бешеное биение ее сердца. В лифте она сделала попытку слегка отстраниться, но вышло еще хуже — рука мужчины властным жестом легла на ее талию, и у Памелы перед глазами все поплыло. Слава Богу, двери лифта вскоре открылись, и ей удалось перевести дух. Еще немного — и она сама припала бы к его широкой груди.

— Куда мы едем? — слабым голосом спросила она, когда Палмер помогал ей сесть в такси.

— А это мой маленький секрет, — улыбнулся он, усаживаясь рядом. — Обещаю, ты не пожалеешь.

Памела никогда прежде не посещала подобных мест. В Нью-Йорке она время от времени бывала в ресторанах — преимущественно китайских, где сотрудники редакции отмечали торжества вроде дней рождения или помолвок, но это было совсем, совсем другое…

Теперь же, идя по ярко освещенному залу под руку со своим великолепным кавалером, она ощущала себя Золушкой на первом в ее жизни балу. Смотрела на ослепительных женщин со смешанным чувством восхищения и — о Боже! — зависти. Последнее стало для Памелы полнейшей неожиданностью, ведь от природы она вовсе не была завистлива.

С первого взгляда было заметно, что великосветские красавицы чувствуют себя здесь словно рыбы в воде — в отличие от нее самой. Их изящные пальцы с удлиненными ногтями, унизанные дивными кольцами, непринужденно, как мотыльки, порхали от тончайших ножек хрустальных бокалов к витым ручкам серебряных столовых приборов… Нет, не то чтобы Памела сомневалась в своем знании этикета, но она прекрасно отдавала себе отчет в том, что столь восхитительная непринужденность будет ей не по силам. Насколько лучше она чувствовала себя вчера вечером, сидя в ресторанчике с Джанни и Милли!

А тут еще опасная близость локтя Палмера — о, какая опасная! Памела словно ощущала всей кожей тепло мужского тела, не в силах унять легкую дрожь, которую теперь, впрочем, можно было бы объяснить непривычностью окружающего великолепия…

Успокойся, милочка! Коль уж занесла тебя нелегкая сюда, то попытайся хотя бы не выглядеть круглой дурой. Если тебе без проблем удалось сегодняшнее дефиле, то вполне по силам и отужинать в столь роскошном заведении! Это наверняка много проще.

— Вот тебе на… — развел руками Палмер, усаживая спутницу за столик, который, к ее радости, располагался в углу зала. — Я хотел, чтобы ты отдохнула и расслабилась, а ты что делаешь?

— А что я делаю? — растерялась Памела. Ей искренне казалось, что смятение ее надежно скрыто от посторонних глаз. Неужели…

— Ты похожа сейчас на маленькую девочку в мамином платье, — улыбнулся Палмер. — И в туфлях, которые велики на пять размеров… Но если ты утратишь ощущение торжественности момента, то все наладится.

Золотистые глаза смотрели на нее с нежностью — так отец смотрит на дочь, которую впервые в жизни выводит в высший свет. И сердце Памелы согрелось.

— Но почему все на нас глазеют? — жалобно спросила она.

— Не на нас, а на тебя. Я тут никому особенно не интересен, а вот ты словно создана для того, чтобы привлекать жадные взоры мужчин и завистливые — женщин. Ты делаешь мне честь…

— Издеваешься? — предостерегающе сощурилась Памела.

— Почему? — искренне изумился Палмер. — Надеюсь, комплексом неполноценности ты не страдаешь?

Она уже приготовилась достойно ответить, но тут зазвонил мобильный телефон в кармане у Палмера.

— Вот напасть, забыл отключить, — поморщился он, но поднес к уху миниатюрную трубку. — Послушайте…

Видя, как каменеет его лицо, Памела разом позабыла и о своем волнении, и вообще обо всем на свете. Сейчас Палмер был страшен — он походил на ожившую статую древнеримского легионера, и бледность, разливавшаяся по его лицу, лишь усиливала сходство.

— Что… что, Боб? — Ладонь Памелы, словно действуя отдельно от тела, легла на его руку. — Что-то с дочкой?

В ответ Палмер сжал ее тонкие пальцы так, что Памела едва не вскрикнула от боли.

— Я сказал — нет! — бросил он в трубку. — Нет, Кимберли! И хватит об этом.

Слава Богу, подумала Памела, морщась от боли, но не отнимая у него руки. Это всего лишь очередной скандал с бывшей супругой…

Отключив телефон, Палмер долгое время молчал. И от этого молчания ей делалось все страшнее: она могла поклясться, что какое-то мгновение светло-карие глаза смотрели на нее так, словно Палмер стиснул не ее пальцы, а горло… Но вот он, кажется, опомнился. Ослабив железную хватку, но не выпуская руки Памелы, он вдруг поднес ее к губам и принялся нежно, необыкновенно нежно целовать один за другим побелевшие пальчики. Если бы в этот момент она стояла, то рухнула бы как подкошенная…

— Больно? — спросил он, легко касаясь губами кожи. — Прости, маленькая… Прости меня.

— Что произошло? — Памела с великим трудом, но все же совладала со своими чувствами. — Может, зря мы все это затеяли… ну, с конкурсом? В конце концов, это шутка, не более… Она должна понять. Послушай, Кимберли не ревнует?

Последнее предположение вызвало у Палмера слабую улыбку. Ничего не отвечая, он пристально смотрел на свою спутницу, и во взгляде его была такая тоска, такая боль, что Памела едва не расплакалась. У нее даже задрожали губы.