— А почему молчал? Я могла бы захватить запасную пару! — разозлилась она.

— Ты очень красива, когда сердишься. — Джанни наконец удалось остановить такси. — И спущенная петля ничуть тебя не портит. Вот только ругаешься ты так, что уши вянут, прямо жуть берет!

Памела помимо воли улыбнулась. Присев на краешек заднего сиденья машины, попросила:

— Отвернись, сделай одолжение.

— Это еще зачем? — удивился Джанни,

— Надо, — решительно заявила Памела.

Джанни послушно отвернулся, а она, сбросив туфельки и слегка приподняв подол черного платья, быстро отстегнула сначала один чулок, потом другой, затем стянула оба и сжала в кулаке.

— Вот, — протянула Памела черный комочек итальянцу, — Премногим меня обяжешь, если дойдешь до ближайшей урны…

Поглядев на смятые чулки, Джанни неожиданно покраснел, как мальчишка, но просьбу выполнил. Когда такси тронулось с места, Памела спросила:

— Что это с тобой стряслось? Ты, кажется, смутился. А весь вечер держался таким молодцом, что любо-дорого посмотреть.

— Знаешь, — без улыбки изрек итальянец, — Лу легко простит мне то, что я весь вечер развлекал двух потрясающих девушек, что танцевал с одной из них, что она висла на мне… Но вот когда я держал в руке твои чулочки, я вдруг подумал… в общем, подумал, что это чересчур интимно. И слишком уж эротично.

— Прости, — серьезно произнесла Памела. — Мне это как-то в голову не пришло.

— Да-а, ну и бойфренд у тебя там, в Штатах, — укоризненно покачал головой Джанни. — Никакой утонченности…

Памела промолчала, глядя в окно.

Куда они едут? А какая, собственно, разница? Не все ли ей равно? Ведь Джанни ничего плохого ей не сделает, это она поняла после эпизода с чулками.

Устало прикрыв глаза, Памела откинулась на мягкую спинку сиденья. Невыносимо хотелось спать. Она уже засыпала, она уже почти спала…

— Ну все, прибыли, — вернул ее к реальности голос Джанни.

На нее вдруг свинцовой тяжестью навалилась усталость. Она вновь ощутила себя сорокалетней — не впервые за сегодняшний день. Казалось, ныла каждая жилка, каждый мускул…

— Куда ты меня привез? — не открывая глаз, тихо спросила Памела.

— Сейчас узнаешь. Вылезай.

Опершись на протянутую руку спутника, она ступила босой ногой на асфальт, еще хранивший дневное тепло, — надевать туфли без чулок не хотелось. Теперь она почти сравнялась с Джанни ростом, чему тот, судя по всему, обрадовался, но счел все же своим долгом спросить, не холодно ли ей. Памела лишь устало отмахнулась и осмотрелась.

Куда завез ее неугомонный репортер? Тьма кругом такая, хоть глаз коли — едва различимы лишь силуэты домов на фоне ночного неба, но каким-то непостижимым образом ясно, что улочка невероятно узка, чуть более двух метров в ширину. Что было тому виной неизвестно, но Памеле вдруг почудилось, что ехали они не в такси, а в машине времени. Или вновь просто разыгралось воображение? Босые ноги ступали по булыжникам мостовой — асфальт как-то внезапно кончился, она даже не заметила когда…

— Эй, проснись! — окликнул ее Джанни.

— А может, лучше не стоит? — еле слышно отозвалась она, кончиками пальцев касаясь шершавого камня стены.

— Ты права, — засмеялся итальянец. — Что ж, баюшки-баю, красавица. Здесь темно, но я все равно вижу твои ножки — они такие белые, моя жемчужина, такие изящные, словно у девочки-подростка, вступающей в пору расцвета…

— Тебя опять понесло? — грозно спросила Памела.

— Ну вот, снова все испортила! — возмутился Джанни. — Какие вы, американки, неромантичные!

— У тебя что — богатый опыт по части общения с женщинами разных национальностей?

— Еще какой! — гордо произнес репортер. — Латиноамериканкам, к примеру, без кудрявых восхвалений их прелестей жизнь не в жизнь, француженки хихикают, немки сразу выпячивают грудь, а вот африканки — о, это отдельная песня! Здесь нельзя увлекаться, не то многим рискуешь.

— Как это? — не поняла Памела.

— Африканский темперамент, душа моя — это не шутка. Я же бабник-теоретик, ты не забыла? Ну, хватит болтать. Сейчас я познакомлю тебя с женщиной, которая за всю жизнь выслушала такое множество самых разнообразных комплиментов, что даже я не рискнул прибавить что-либо к хору восторженных восхвалений…

— Ну-ну, — скептически хмыкнула Памела. — Уж не африканка ли она?

— Не угадала. Еврейка, причем древняя.

— Старуха, что ли?

— Сама увидишь. Пошли. И ничему не удивляйся.

Найдя в кромешной тьме руку Джанни, Памела, осторожно ступая по булыжникам, двинулась вперед. Итальянец ничем не возбудил ее любопытства. Хоть еврейка, хоть китаянка — какая разница? Женщина — она везде женщина. К тому же переночевать все равно где-то надо…

— Стоп! Сейчас нащупаю кнопку звонка.

Сосредоточенно сопя, Джанни принялся шарить рукой по стене… И вдруг без малейшего скрипа распахнулась тяжелая дверь, к которой вели три вытертые от времени каменные ступеньки.

Памела зажмурилась. Нет, свет был вовсе не ярким — просто глаза отвыкли.

— Вот тебе на… — изумленно протянул Джанни. — Хотя зря это я удивляюсь. Мириам всегда начеку. Проходи, не робей!

— С чего ты взял, что я робею? — вздернула подбородок Памела.

— А у тебя задрожали пальчики.

— Ничего подобного!

И она смело шагнула вперед, но тотчас, взвизгнув, отпрянула: из глубины слабо освещенного коридора гибко и бесшумно прямо на нее двигался огромный сиамский кот. Уши зверя были прижаты, в глубине каждого голубого глаза горел ярко-алый огонек, шерсть на спине, почти черная, стояла дыбом…

И вдруг в памяти Памелы всплыло детское заклинание — из игр в Маугли на задворках. С его помощью ей с друзьями когда-то удавалось утихомиривать самых яростных цепных псов…

— Мы с тобой одной крови, ты и я… — одними губами произнесла она.

Мягкая черная лапа, поднятая для очередного шага, так и не коснулась темно-зеленого ковра, острые уши встали торчком, вздыбленная шерсть мало-помалу улеглась.

Уже ничего не страшась, Памела шагнула вперед и, наклонившись, протянула руку к животному. А кот, утробно мурлыча, стал тереться о ее ноги. Джанни за ее спиной удивленно присвистнул.

— Негрито! — послышался совсем рядом гортанный женский голос. — Ты правильно сделал, что влюбился, — это хорошая девочка.

Памела вздрогнула и выпрямилась — прямо перед нею, на расстоянии двух шагов, стояла женщина. Как же так? Ведь нигде поблизости не было и намека на дверь! Приглушенный свет, минуя чуть склоненное лицо, освещал лишь роскошные волнистые волосы, струящиеся по покатым плечам. Совершенно белые, седые волосы… Однако под длинным шелковым одеянием жемчужно-серого цвета угадывалось тело цветущей женщины не старше тридцати.

Глазеть на хозяйку молча казалось Памеле не вполне приличным, и она поспешила исправить оплошность.

— Здравствуйте. Меня зовут…

— Русалочка, — произнесла женщина еле слышно — или Памеле послышалось?

— Что? — ахнула она.

— Босоногая Русалочка, — уже громче повторила женщина. — А за спиной у тебя юноша, известный на весь Рим душевной щедростью и чистотой помыслов. Я не боюсь перехвалить тебя, Джаннино, мой мальчик.

— Прости, Мириам, что нагрянули без предупреждения. — Голос Джанни звучал виновато. — Тут вышла одна история…

— Ты хочешь о чем-то мне рассказать?

В интонации Мириам прозвучала ирония столь убийственная, что Памеле стало вдруг совершенно ясно: непостижимая женщина знает все. Однако трезвый ум ее отказывался признавать это.

— Видите ли, я…

— Это все пустяки, — жестом остановила ее Мириам. — Гораздо важнее то, что ты с ног валишься от усталости. Сейчас я тебе помогу. Проходите, дети.

И статная фигура хозяйки поплыла по коридору — казалось, женщина не касалась ногами ковра. Словно во сне Памела двинулась за нею, сопровождаемая котом, ни на шаг не отстававшим от нее, — мягкая шерстка животного щекотала ее голые ноги.

В просторной гостиной было до смешного мало мебели — лишь небольшая софа, обитая синим бархатом, да странный высокий столик. На подоконнике Памела, к великому своему изумлению, увидела радиотелефон. Пол был застлан толстым ковром, синим, с причудливым восточным орнаментом в золотисто-коричневых тонах.