Синие глаза Марго потемнели и стали почти черными. Меж бровей появилась жесткая складка, но Сандра не заметила этих перемен.

— Вот видишь, какая ты эгоистка! Совсем о нем не думаешь.

— О нем? Лихо! Я думаю обо всех: о тебе, об Алеке, теперь вот должна думать о Баде — это нормально. Но стоило мне подумать о себе… А ты знаешь, что у меня два года уже не было мужчины, что я выматываю себя работой, чтобы не думать ни о чем, а на досуге снимаю стресс с помощью душа, а сама представляю, что со мной Алек. После этаких медитаций очень хочется повеситься.

Марго замолчала, глядя перед собой сухими глазами. Сандра быстро подошла к ней, опустилась на колени и обхватила руками, крепко-крепко. Спрятала лицо куда-то под локоть Марго и забормотала:

— Прости, прости, прости… Делай, что хочешь. Ты все равно самая лучшая.

А Марго, улыбаясь, гладила ее по волосам и думала, что девочка во всем права и не надо ничего начинать с Бадом. И еще думала, что все равно начнет, потому что любовь, как наркотик, нюхнул раз, другой — и увяз. Вот и она не может уже обойтись без его восторженных глаз, которые видят ее одну, не может и не хочет. Она не любит Бада и, наверное, никогда не полюбит, так хоть погреется у его огня.

Лежать в траве было жестко и щекотно. И, что самое досадное, почесаться никак нельзя, потому что тело его было разорвано на куски и каждый кусочек жил своей отдельной потаенной жизнью.

А на лужайке, где он так неосмотрительно растерял себя, буйствовало лето, купаясь в теплых солнечных лучах и медвяном запахе клевера. Порхали разноцветные бабочки, трепеща волшебными крылышками; раскатисто гудя, сновали деловитые шмели; зигзагами носились прозрачные стрекозы. И среди всего этого великолепия бродила Сандра, почему-то одетая в белое кисейное платье времен королевы Виктории и белую же широкополую шляпу с лентами. Черт побери, совсем не в ее стиле, а красиво! Она прижимала к груди руки, скорбно качая головой, и лицо Сандры было сосредоточенно и печально.

— Ах-ах, — говорила она, хмуря бархатные брови. — Он совсем распался. Боюсь, его уже не собрать.

Она легко, как бабочка, присела около его головы и взяла ее в руки, туго затянутые в перчатки. Прикосновение было шелковистым и прохладным, но бездушным. Так берут вещь.

— Бедный, бедный Йорик! — произнесла она, и в голосе ее прозвучала окончательность приговора.

— Нет, Сандра, нет! — закричал он. — Оживи меня поцелуем настоящей любви, и я снова стану прежним. Сандра! Сандра!

Но из разинутого рта не донеслось ни звука. Этот отчаянный крик, призыв о помощи, прозвенел только в нем самом. Сандра ничего не услышала. Она разжала руки, и голова покатилась по траве. Сияющее небо завертелось перед глазами, все быстрее, быстрее, быстрее…

Грег с трудом разлепил тяжелые веки. Перед ним качалась бритая голова на длинной тонкой шее. Глаза, подведенные до самых висков белым, навевали мысли о балагане. Не хватало только шапки с бубенчиками.

— А-а… Это опять ты, Снуки… — Грег с трудом ворочал языком, который лежал во рту сухой и плоский, как прерия, вытоптанная бизонами.

— Узнал-таки, любовничек, — глумливо улыбнулась она. — И на том спасибо. Это ж надо! Трахает меня всю ночь и при этом зовет какую-то Сандру. Первый раз в моей многолетней практике. Кто такая?

— Не знаю, — быстро ответил он.

— Значит, глюки. Хоть не так обидно.

— Чем это ты напичкала меня? — спросил Грег, приподнимаясь на локтях.

Голова еще кружилась, но не так бешено, как раньше. Сердце заходилось в неистовой джиге, прыгало и трепыхалось. Даже пара-тройка сетов в сквош не приводили его в такое состояние.

— Да так, всем понемножку, — уклончиво ответила Снуки. — Хотела устроить тебе сеанс экстаза.

— Хоть бы спросила разрешения для приличия. — Он заметил на тумбочке у кровати запотевший стакан с какой-то бесцветной жидкостью и подозрительно спросил: — Что там?

— Минералка.

— И все?

— Все, подозрительный ты мой.

— С тобой станешь. — Он залпом осушил стакан, чувствуя, как оживает гортань от прикосновения влаги. — Ненавижу всю эту дрянь. Искусственные возбудители не для меня. Это все равно что надевать чужую шляпу. На вид вроде ничего, но уже приняла форму не твоей головы и полна чужими мыслями. — Он поморщился. — Ты бы хоть проветрила немного. До сих пор смердит.

— Мы же в Лондоне, котик, — проворковала Снуки. — Здесь не открывают окон. Задохнемся от смога.

— Уж лучше от смога, — пробормотал Грег.

— Успокойся, я уже включила кондиционер.

— Который час?

— У меня всегда ночь.

Острые ноготки побежали по его животу и ниже, ниже… Грег перехватил ее руку.

— Беру тайм-аут. Горячая хвойная ванна с гидромассажем и ледяной грейпфрутовый сок. А там посмотрим.

Он сказал это, только чтобы отвязаться. Никогда больше в здравом уме он не прикоснется к Снуки. И дело здесь вовсе не в ней. Она неплохая девчонка, чумовая только. Вся загвоздка в Сандре. Застряла как кость в горле, не продохнуть. Из-за нее он и попал в лапы Снуки, хотел сорвать свою обиду и злость, доказать себе и Сандре, что она для него ничего не значит. А в результате…

Грега не покидало ощущение нечистоты, словно он весь покрылся бородавками. Нет, не то! Он сам, по доброй воле, привил себе бородавки и теперь бережно взращивает их.

Весь остаток дня Сандра прослонялась без дела из комнаты в комнату. По дому табунами ходили рабочие, которые, по меткому выражению вызвавшей их Марго, «выводили скверну»: стучали, пилили, красили. Сандра только путалась у них под ногами и ругательски ругала себя за никчемность. Все, за что бы она ни взялась, валилось из рук.

Все привычные движения и слова враз потеряли смысл. Мир стал двухмерным, черно-белым, без звуков и запахов. И все оттого, что Грег покинул ее. А что покинул, в этом Сандра не сомневалась. Только теперь она поняла: он приезжал к ней, именно к ней, чтобы сказать что-то важное для них обоих. И даже Барнса приволок как группу поддержки. А она устроила форменную истерику, поизмывалась и выставила вон. Теперь вот кусает локти.

— Кончай изводить себя, — решительно сказала Марго, выволакивая ее в очередной раз из укромного уголка, где Сандра сидела, вперив неподвижный взгляд в пространство. — Все к лучшему в этом лучшем из миров. Твой Люцифер, — она имела в виду Грега, — совсем неплохо устроен. Он богат, вот-вот должен жениться и стать еще богаче. Для таких, как он, богатство и власть — главное, чувства вторичны. Он не виноват, его так воспитали. — Она погладила Сандру по волосам. — Ну мелькнуло между вами что-то красивое, задело, как чайка крылом, и исчезло. Неужели ты думаешь, что он бросил бы все ради летучего мгновения? Химера! Поразвлекался бы, поиграл в любовь и вернулся к своей Бэби, как и полагается наследнику Рэдклифов. И, заметь, с полным осознанием своей правоты, а ты бы осталась зализывать раны. Так уж лучше сразу, как обрубают хвост собаке, сразу, а не по частям.

— Но ведь больно! — простонала Сандра. — Он у меня в крови, в мыслях, везде во мне. Что мне делать, Марго?

— Напиши о нем. Тебе ведь заказали статью. Это самый лучший способ вывести Люцифера из своего организма.

Сандра заперлась в кабинете наедине с компьютером. О графе Рэдклифе писалось как по маслу. Одинокий надменный человек в огромном фамильном особняке. Затаился в его недрах, снедаемый гордыней, и безучастно наблюдает, как утекает сквозь пальцы жизнь, словно песок в старинных песочных часах. Обломок викторианской эпохи, каким-то чудом удерживающийся на плаву.

Грег ускользал, не давался, вспоминалось не то, что нужно для статьи. Кружащаяся под неслышные звуки вальса по сверкающему паркету бального зала пара, вереница мерцающих свеч в темном коридоре, его глаза, губы, руки…

Стоп! Так не пойдет. Для бульварной газеты нужно что-то скандальное, а не сироп пополам с восторгами. Итак, что есть в активе? История со Снуки. Уже неплохо, только надо будет заручиться ее согласием, а то, может, передумала. А гвоздь статьи, безусловно, рассказ соблазненной журналисточки, то бишь ее самой. Наш неотразимый плейбой, хоть и помолвлен с известной светской красавицей, не может пропустить ни одной юбки. Нежное и трепетное создание приехало брать интервью и в тот же вечер очутилось в постели нашего героя. Не смогла девонька устоять перед ломовым обаянием и истинно кавалерийским наскоком. Упоительная ночь, пинок пониже спины наутро и воспоминания на всю жизнь, коими и хочется поделиться с читателями. Ну, право, не таить же все в себе.