Бен крепко обнял ее, гладя по голове и бормоча:

Шшш… Ну все, все, шшш…

Пожалуйста, не будь таким добрым, — простонала девушка, когда наконец смогла говорить. — От этого становится еще хуже, доброта — это ловушка.

— Ну ты уж скажешь! — воскликнул Бен с кривоватой улыбкой. — Будь хорошей девочкой — вытри слезки и высморкайся, — добавил он, доставая чистый носовой платок.

Анабель не заметила нежного поддразнивания.

— Я сказала, что сформировалась поздно, но я же не сказала, что так и не выросла!

Бен улыбнулся с таким очаровательным лукавством, что девушка не смогла не улыбнуться в ответ.

Нам всем приходится взрослеть, дорогая. Жизнь не дает другого шанса.

Да уж, мне она не дала никакого! В один день из романтичного, наивного, невинного ребенка, смотрящего на все сквозь розовые очки, я превратилась в… Меня будто бросили в бурлящий поток… И жизнь уже никогда не станет такой, как прежде.

Ан тихо всхлипнула и зажала рукой рот, снова заплакав. Мужчина взял обе ее руки в свои.

— Расскажи мне все, Анабель. Не останавливайся…

Она тяжело вздохнула:

— Это случилось тем самым летом, когда умер мой отец. Несколько недель стояла ужасная жара. Однажды мы с дядей Адамом решили отправиться на пикник за город. Шли по полям, потом свернули в лес и позавтракали на полянке в тени деревьев.

Девушка закрыла глаза и вновь увидела все — мошкару, танцующую под едва колышущимися ветвями деревьев, золото наливающейся в полях пшеницы, темную зелень вязов и дубов и над всем этим — раскаленное голубое небо.

— Мы лежали в густой траве и слушали пение птиц, дядя привстал, чтобы понаблюдать за жаворонками, парящими в небе над полем так высоко, что легче было услышать их, чем увидеть. Ах, как они чудесно пели. Я лежала откинувшись и сонно наблюдала за ним. Я почти засыпала. Дядя взглянул на меня, я улыбнулась в ответ, чувствуя себя абсолютно счастливой, и вдруг он изменился прямо на глазах… Лицо перекосилось, голос охрип… Он сказал, что любит меня, и это было чудесно, я так нуждалась в том, чтобы меня любили. Я ответила, что тоже люблю его, и, кажется, покраснела.

Внезапно он начал целовать меня… не в щеку, как обычно, а в губы, как-то странно, пугающе, и не останавливался. Он продолжал целовать мое лицо, и волосы, и шею, и руки, и все повторял, как сильно меня любит, голос его звучал глухо, он тяжело, со свистом дышал… Дядя покраснел и весь трясся.

Я перепугалась, но не знала, что делать. Просто лежала… а потом… потом он начал трогать меня. Я была настолько невинна, что не понимала, что он хотел сделать, но мне стало жутко противно, я запаниковала, начала кричать и вырываться, расцарапала ему лицо, ударила… а потом… потом… — Голос ее срывался. Девушка дышала так прерывисто, что едва могла говорить. Хотелось побыстрее закончить исповедь, сиять камень с души. — На другой стороне поля оказались какие-то люди, тоже доморощенные туристы, как мы. Ни дядя, ни я даже не заметили, как они подошли, но, когда я закричала, они оттащили Адама. Какой-то мужчина ударил его, толкнул. Дядя лежал совершенно неподвижно, и это напугало меня еще больше — я подумала, что его убили. Я чувствовала себя ужасно виноватой. Лицо Бена помрачнело.

У тебя не было никаких причин чувствовать себя виноватой!

Не было? — спросила Ан, глядя на него укоризненно. — Неужели ты не понимаешь?.. Ничего бы не произошло, если бы я не вела себя так… Он был несчастным, одиноким человеком и неправильно истолковал мои чувства.

Ты была ребенком, а он — твоим родным дядей и должен был заботиться о тебе, а вместо этого!.. Анабель, взгляни на происшедшее с другой стороны. Что бы ты думала, если бы прочитала в газете о подобном происшествии? Кого бы ты в такой ситуации посчитала виновным? Ребенка или взрослого мужчину?

Ты должен сначала узнать, что произошло потом!

Он вздохнул, мрачнея все больше.

— Ладно, расскажи, что случилось потом.

Девушка закрыла глаза:

— Все кричали, задавали вопросы, я была так напугана. Кто-то успел добежать до деревни и вызвать полицию. Мне даже в голову не пришло, что такое возможно, но подъехали констебли, а за ними машина «скорой помощи» Меня отвезли в больницу. Два часа, что я провела там… — она всхлипнула, передернула плечами, — это было ужасно. Я продолжала твердить, что ничего не случилось, но мне не верили. Заставили раздеться догола, унесли одежду на экспертизу. Врачи осмотрели меня. Я оцепенела от ужаса и отвращения.

Потом появились полицейские, меня отвезли в участок, где пришлось отвечать на еще большее количество вопросов. Дядя был там же, я его не видела. После допроса меня отправили к бабушке. Она пришла в такую ярость, что даже не могла сначала вымолвить ни слова. Затем заставила меня рассказать, что в действительности произошло. Обзывала всякими мерзкими словами, повторяла, что это я во всем виновата, что они с тетей видели, как я приставала к Адаму, делала все, чтобы oн обратил на меня внимание. Мне надо винить только саму себя, — так сказала бабушка.

Ага, теперь понятно! Эта дама и вбила тебе в голову нелепую мысль о твоей вине.

Эта мысль и так не выходила у меня из головы! Я любила дядю, испугалась случившегося. Господи, как мне хотелось, чтобы ничего этого не было, чтобы мы жили, как прежде. Бабушка заявила, что не может переносить моего вида, и отправила меня в пансион. В общем, настоящий кошмар, а мне приходилось делать вид, что ничего не произошло. Я не могла никому рассказать об этом.

Я не знала, — торопясь, продолжала рассказ Анабель, — что дяде предъявлено обвинение. По-моему, в сексуальном домогательстве. Меня, конечно, в суде не упоминали — я же несовершеннолетняя, но потом я узнала, что все соседи обсуждали эту историю. У каждого, естественно, своя версия скандала, недостающие детали додумывались на ходу. Люди останавливались перед домом, глазели на хозяев. Тетя в конце концов отослала детей к родственникам. Дядю отпустили под залог. Бог знает, что сказала ему жена, но он покончил с собой через две недели, приняв большую дозу снотворного. Тетушку я никогда больше не видела, но бабушка разрешила мне приезжать на каникулы.

Она рассказала, что дядя написал ей предсмертную записку, в которой просил позаботиться обо мне и винил в происшедшем только себя. Старуха заявила, что все неправда, что я одна во всем виновата, но раз высказана последняя просьба несчастного, она не прогонит меня, но мне не стоит обольщаться — ничто не забыто!

Анабель внезапно остановилась. Она с трудом переводила дыхание, ее трясло как в лихорадке. Бен мрачно смотрел на Анабель.

Насколько я понял, бабушка продолжала винить тебя всю оставшуюся жизнь? Как она могла так поступать, ведь ты была еще ребенком?

Он был ее сыном, — ответила девушка. — Оба ее сына умерли в то лето — и сердце старой женщины было разбито. Я разбила ее сердце.

Бен резко возразил:

— Адам разбил ее сердце! Во-первых, пытался надругаться над ребенком, которого обязан был защищать, а во-вторых, оказался трусом и не смог ответить за содеянное. — Голос мужчины звучал резко и презрительно. — Ты не виновата ни в чем. Разве не естественно для ребенка желание любить и быть любимым?

Девушка покачала головой.

Какой-то частью своего существа я согласна с тобой. Но ты не знал дядю… Добрый, хороший человек, он действительно любил меня. Оглядываясь назад, я считаю, что у него был сильный душевный надлом. Не думаю, что семья давала то, в чем он нуждался. Возможно, ухватился за мою любовь как за соломинку, неправильно понял мои чувства. А может, минутное помутнение разума…

Очень добрый человек, который психологически искалечил тебя на всю жизнь? Ты же боишься испытать какие бы то ни было чувства из-за страха потерять контроль над собой, как потерял его он в тот летний день. Вот что обожаемый дядюшка сделал с тобой, Ан! Заставил тебя на всю жизнь бояться страсти, сильных чувств.

Она молчала. Лицо — белее снега, девушку совершенно измучили воспоминания. И она, слишком устала, чтобы спорить, даже чтобы плакать. Анабель чувствовала себя так, словно прошла через самое тяжкое испытание в жизни. Тело ломило от усталости. Одна мечта: упасть на кровать и заснуть, и спать несколько суток подряд, сбежать в мир сновидений от ужасов реальности.