А. Б.

«Да, он из тех людей, которые не умеют разумно тратить. Хорошее место. Постоянный доход. Вполне достаточно как для основных нужд, так и для роскоши. Не особо расточителен. И все же парень постоянно в материальных затруднениях. Каким-то образом он не может извлечь толк из своих денег. Превосходная квартира — наполовину пуста! Всегда выглядит как старьевщик. Новый костюм — старая шляпа! Великолепный галстук — мешковатые брюки! Приглашает вас на обед: хрусталь — и скверная баранина, или турецкий кофе — и треснутая чашка! Он не может этого понять. Разгадка проста: он растрачивает свой доход по мелочам. Хотел бы я иметь половину! Я бы ему показал…»

Так мы критикуем большинство из окружающих, в тот или иной момент, с высоты собственного понимания.

Почти все мы министры финансов: это лучшие минуты. Газеты полны статей, объясняющих, как жить на ту или иную сумму, и эти статьи вызывают отклики, чье неистовство доказывает интерес. Не так давно в ежедневной газете битва разгорелась вокруг вопроса, может ли женщина хорошо прожить в деревне на 85 фунтов в год. Мне встречалось эссе «Как прожить на восемь шиллингов в неделю». Но я никогда не видел эссе «Как прожить на двадцать четыре часа в день». Когда-то было сказано, что время — это деньги. Пословица преуменьшает. Время — это гораздо больше, чем деньги. Если у вас есть время, вы можете приобрести деньги — как правило. Но хотя бы вы были богаты, как гардеробщик в Карлтон-отеле, вы не можете купить себе ни на минуту больше времени, чем есть у меня или у кошки перед очагом.

Философы истолковали пространство. Они не истолковали времени. Это непостижимый материал для всего. С его помощью все возможно, без него — ничего. Приток времени поистине повседневное чудо, подлинно удивительное дело, если вдуматься. Вы просыпаетесь утром, и вот! в вашем кошельке волшебным образом появляются двадцать четыре часа необработанной ткани вселенной вашей жизни! Они ваши. Это драгоценнейшая собственность. Очень особенная вещь, которой осыпают вас столь же особенным способом!

Заметьте! Никто не может отнять это у вас. Это нельзя украсть. И никто не получает больше или меньше вас.

Речь идет об идеальной демократии! В сфере времени нет аристократии богатства и нет аристократии интеллекта. Гений никогда не вознаграждается хотя бы лишним часом в день. И не существует наказания. Растрачивайте свою бесконечно ценную вещь как вам угодно, и никогда не лишитесь притока. Никакая таинственная сила не скажет: «Этот человек дурак, если не плут. Он не заслуживает времени; его нужно отрезать на счетчике.» Это надежней ренты, и доход выплачивается без выходных. Кроме того, вы не можете израсходовать будущее. Невозможно залезть в долг! Вы можете потратить только текущий момент. Вы не можете потратить завтра, оно сберегается для вас. Вы не можете потратить следующий час, он сберегается для вас.

Я сказал, что мы имеем дело с чудом. Разве это не правда?

Вы должны жить на эти двадцать четыре часа суточного времени. Из них вы должны сплетать здоровье, наслаждение, деньги, смысл, уважение и эволюцию вашей бессмертной души. Правильное, наиболее эффективное использование является первостепенно важным и волнующе реальным вопросом. Все зависит от этого. Ваше счастье — неуловимый приз, за которым вы все гоняетесь, друзья мои! — зависит от этого. Странно, что газеты, такие предприимчивые и современные, не полны заголовков «Как прожить на данный приход времени» вместо «Как прожить на данный приход денег»! Деньги куда более распространенная вещь, чем время. Поразмыслив, вы увидите, что деньги едва ли не самая распространенная вещь. Они загромождают землю большими грудами.

Если человек не может ухитриться прожить на определенный денежный доход, он зарабатывает немного больше — или крадет, или просит. Его жизнь не обязательно придет в беспорядок оттого, что он не может обойтись тысячей фунтов в год; он напрягает мускулы и добывает гинеи, и сводит бюджет. Но если человек не может добиться, чтобы двадцать четыре часа в сутки точно покрывали все надлежащие расходы, он определенно запутывает свою жизнь. Приток времени хотя и замечательно регулярен, но жестоко ограничен.

Кто из нас живет двадцать четыре часа в день? И говоря «живет», я не имею в виду ни «существует», ни «проводит время». Кто из нас свободен от тревожного чувства, что «затратные департаменты» его повседневной жизни не управляются надлежащим образом? Кто из нас уверен, что его прекрасный костюм не увенчан постыдной шляпой, или в заботах о посуде он не забыл о качестве еды? Кто из нас не говорит себе — кто из нас не говорил себе всю жизнь: «Я изменю это, когда у меня будет чуть больше времени»?

У нас никогда не будет больше времени. Мы имеем, и всегда имели, все время, какое есть. Понимание этой глубокой и пренебрегаемой истины (которую, кстати, не я открыл) привело меня к подробному практическому исследованию повседневного расхода времени.

«Однако, — может заметить кто-нибудь с английским пренебрежением ко всему, кроме сути, — куда он клонит со своими двадцатью четырьмя часами? Я без труда живу на двадцать четыре часа в день. Я успеваю все, что хочу сделать, и еще нахожу время участвовать в газетных конкурсах. Конечно, когда знаешь, что в сутках только двадцать четыре часа, легко довольствоваться двадцатью четырьмя часами!»

Вам, дорогой сэр, я приношу свои извинения. Вы именно тот человек, с которым я мечтаю встретиться вот уже сорок лет. Будете ли вы так любезны прислать мне ваше имя и адрес и назвать свою цену за то, чтобы рассказать мне, как вы это делаете? Не я должен читать лекцию вам, а вы мне. Пожалуйста, выйдите вперед. То, что вы существуете, и мы до сих пор не сталкивались, несомненная потеря для меня. Между тем, пока вы не объявитесь, я продолжу беседовать со своими товарищами по несчастью — неисчислимой армией душ, преследуемых более или менее болезненным ощущением, что годы все утекают и утекают, а они до сих пор не смогли привести свою жизнь в надлежащий порядок.

Если исследовать это чувство, мы увидим в основе его беспокойство, ожидание, предвосхищение, стремление. Оно является источником постоянного дискомфорта, ибо ведет себя как скелет на пиршестве наших наслаждений. Мы идем в театр и смеемся, но в антракте оно грозит нам костлявым пальцем. Мы неистово спешим на последний поезд, и когда в старости мы переводим дух на платформе в ожидании последнего поезда, оно прохаживается рядом и спрашивает: «О человек, что содеял ты с юностью твоей? Что делаешь ты со своей старостью?» Вы можете утверждать, что это чувство постоянного заглядывания в будущее, стремления, есть неотъемлемая часть жизни. Верно!

Но есть градации. Человек может желать посетить Мекку. Его совесть велит ему отправиться в Мекку. Он странствует, при помощи агентства Кука или без; он может никогда не достичь Мекки, он может утонуть, не добравшись до Порт-Саида, он может без вести пропасть на побережье Красного моря; его желание может вечно оставаться неутоленным. Неосуществленное стремление может постоянно тревожить его. Но он не будет мучиться так, как тот, кто, желая попасть в Мекку и измученный желанием желанием достичь Мекки, так и не покидает Брикстон.

Большинство из нас не покинуло Брикстон. Мы даже не наняли кэб до Лудгейт-цирка и не узнали у Кука цену экскурсии. И говорим в свое оправдание, что в сутках всего двадцать четыре часа.

Если продолжить анализ нашего смутного тревожного стремления, мы увидим, как я полагаю, что оно проистекает из навязчивой идеи, будто нам следует делать что-то в дополнение к тем вещам, которые нам велят делать долг и совесть. Мы обязаны, по писаным и неписаным законам, поддерживать себя и свои семьи (если таковые имеются) в здравии и довольстве, платить наши долги, делать сбережения, увеличивать наше благосостояние путем увеличения своей продуктивности. Задача достаточно сложная! Задача, с которой немногие из нас справляются! Задача, зачастую превышающая наши способности! Тем не менее, если здесь мы добиваемся успеха, что иногда бывает, мы не удовлетворены; скелет по-прежнему с нами.