— Это для желудка, — объяснила она в ответ на мой взгляд. — Надо пить за полчаса до еды.

А также через полчаса после и во время еды. Выдыхаемый Марией Алексеевной запах венгерского вермута очень хорошо мне знаком. Любимое вино моей мамы и единственное, которое она держит в нашем доме.

Я подумала, что, возможно, мама нашла бы общий язык с комсомольской поэтессой.

Сев на свободный конец скамейки, я опустила глаза на клеенку в ожидании обещанной беседы. Мария Алексеевна отпила глоток своего лекарства и спросила:

— Так, значит, вы девушка Лешика? Его подружка или, как это теперь называется, герлфренд?

Вопрос, в общем-то безобидный, прозвучал с интонацией, заставившей меня внимательно взглянуть на Марию Алексеевну. Ее глаза горели жадным любопытством. Горячая волна стыда и гнева окатила меня, но я сдержалась и спросила тоном благовоспитанной девочки:

— Вы спрашиваете, трахаемся ли мы с Лешкой?

Несоответствие тона и смысла фразы выдавали меня с головой, но Мария Алексеевна ничего не заметила. Она смочила глотком из чашки пересохшее горло и, поелозив на лавке, с каким-то забавным, я бы сказала, детским, цинизмом выговорила:

— Согласитесь, меня это не может не интересовать.

— Согласна, — кивнула я.

Последовавший диалог происходил с высокой скоростью. С каждой минутой Мария Алексеевна возбуждалась все больше, она подалась в мою сторону всем корпусом, вытянув шею. Ее лицо покрыли красные пятна. На меня же, напротив, накатила апатия, и к концу важнейшего в моей жизни разговора я совершенно успокоилась. Как бы там ни было, диалог позволил нам понять друг друга до конца и узнать так, как не всегда позволяет многолетнее знакомство.

— Так как?

— Что?

— Вы трахаетесь?

— Что вы хотите услышать?

— Правду.

— Нет.

— Я должна этому верить?

— Как хотите.

— Хорошо. Но вы вместе?

— Да.

— Что вас связывает?

— Не понимаю.

— Спрошу прямо. Вы любите друг друга?

— Да.

— Тогда почему?

— Что «почему»?

— Почему у вас нет секса?

— А разве это обязательно?

— Теперь — да.

— Кто вам сказал?

— Все говорят. Так принято.

— Не у всех.

— Вы давно встречаетесь?

— С первого курса.

— Чего же вы ждете?

— Когда поженимся.

— Вы собираетесь пожениться?

— Да. Поэтому я здесь.

— Вы избегаете близости, чтобы заставить Лешика жениться?

— Нет. Для меня это не важно.

— То есть как?

— Так.

— Не понимаю. Почему же вы не хотите близости?

— Не я.

— А кто?

— Лешка...

— Бред. Так не бывает.

— Как?

— Чтобы парень не хотел переспать с девушкой...

— Он хочет.

— Так что откладывать?

— Вы плохо знаете Лешку.

— Я его мать.

— Вы плохо его знаете.

— Чего это я не знаю?

— Он хочет выбрать женщину один раз и навсегда.

— Вас?

— Меня.

— Значит, у него еще никого не было?

— Он так говорит.

— Вы не верите?

— Верю.

— А у вас? — Что?

— У вас есть опыт?

— Какой?

— Хорошо. У вас были мужчины?

— Вы врач?

— Что? Почему?

— Один из вопросов при медицинском обследовании — живете ли вы половой жизнью. Это, конечно, вас не касается, но я отвечу, чтобы сразу снять вопрос. Я не живу половой жизнью. И никогда не жила.

— В это нелегко поверить.

— Как хотите.

— Вы красивы и уверенны в себе.

— Спасибо.

— Зачем вам Лешка?

— Выйду за него замуж.

— Зачем?

— Хочется.

— Он вам не подходит.

— Все равно хочется.

— А если я буду против?

— Лучше не надо.

— Почему?

— Потеряете сына.

Лешка громыхнул в прихожей ботинком. Мы замолчали сразу на половине слова. Мария Алексеевна приложила палец к губам, я кивнула. Мы отвели друг от друга понимающие взгляды и устремили их на входящего Лешку.

Лешка вошел, таща в руках целую кучу поклажи. Он сгрузил все принесенное в свободный угол, разогнулся и смахнул пот со лба. Черные глаза с подозрением оглядели наши лица. Увидев наше взаимное благодушие, Лешка еще больше насторожился и стоял, переводя взгляд с меня на мать и обратно.

Через некоторое время ему это занятие надоело, он сорвался с места и принялся шуровать в куче сумок, одновременно командуя нами.

Лешка легко управлялся с кастрюлями и сковородками, используя меня в качестве подсобной силы и покрикивая всякий раз, когда ему казалось, что я недостаточно быстро поворачиваюсь.

Мария Алексеевна, накрывавшая на стол, тоже находилась под неусыпным контролем сына и, вздрагивая от его взбадривающих окриков, утешалась глотком из кофейной чашки. Лешка эти ее действия игнорировал, из чего я сделала вывод о давности проблем с желудком.

При этом моя будущая свекровь непрерывно тараторила, рассказывая бесконечные истории из жизни каких-то неизвестных мне людей, не давая себе труда объяснять, кто эти люди. Напротив, она подчеркнуто адресовалась исключительно к Лешке, показывая мне, как много у них общего и как чужда им я. Слышались реплики типа «Семен Ильич как всегда», «Ну ты же знаешь, как на это реагирует Аня», «Помнишь в Коктебеле?», «Дядя Боря просил тебе сказать», «Майоровы страшно жалели, что тебя не было» и так далее.

Участие Лешки в разговоре сводилось к лаконичным «Угу», «Помню», «Не помню», «Ладно». И хотя он явно не понимал пикантности ситуации, ему, казалось, не по себе. Впрочем, может, это мне хотелось, чтоб так было, а Лешка просто скучал от разговора.

Стол получился красиво накрытым и обильным. Мария Алексеевна стояла в позе «руки в боки» и горделиво оглядывала сервировку. На меня она тоже взглянула с симпатией. Такие взгляды мне приходилось замечать у хозяек, когда стол им особенно удавался, хотелось его с кем-то разделить, и в такую минуту любой гость в радость.

Лешка снова покопался в углу, достал из своей сумки и торжественно водрузил на середину стола плоскую литровую бутылку мартини «Бланко». Хозяйка дома засветилась от удовольствия и до конца обеда оставалась милой и гостеприимной.

Добывая мартини, Лешка толкнул мою сумку, которую тоже принес из машины. Сумка накренилась, и из-под расстегнувшейся молнии выскользнуло произведение Марии Глебовой. Лешка поднял книжку с пола и положил у моего локтя названием вверх.

Мария Алексеевна во время обеда все поглядывала на книжку, и на лице у нее появлялось такое выражение, словно она хотела о чем-то спросить или попросить.

Поймав ищущий взгляд хозяйки в первый раз, я решила не давать ей почитать книжку, если даже очень попросит. Мы выпили по первой, и я подумала, что вполне могу оставить ей роман, если успею прочесть до отъезда. После второй рюмки мне пришло в голову, что, если читать всю ночь, вполне можно отдать вожделенный томик завтра утром. Мне захотелось порадовать эту милую женщину.

Помимо уже упомянутого мартини обед состоял из первого и второго. Суп Лешка сварил из пакетика, на второе он пожарил куриные грудки и разогрел баночную фасоль в томатном соусе. Еще на столе помещалось огромное блюдо со всякими овощами и зеленью, а отдельно, в блюде поменьше, лежало с десяток малосольных огурчиков. Короче, поела я не без удовольствия. Мария Алексеевна тоже кушала с завидным аппетитом. Да что там, жадно она ела, поглощала пищу кусок за куском, поглядывая с завистью в чужие тарелки.

Похоже, сыр и чипсы давненько составляли ее привычный рацион.

Лешка ел, как всегда, размеренно, неторопливо, успевая проявлять заботу о дамах.

Суп и по первой порции второго мы съели практически в молчании. После того как Лешка добавил во все тарелки курятины с фасолью, а в рюмки мартини, его мама вытерла губы бумажной салфеткой:

— У меня тост!

Она посмотрела на сына, потом на меня подобревшими, очевидно от сытости, глазами:

— Пусть нам всем сопутствует удача!

Она со значением взглянула мне в глаза и поднесла свою рюмку к моей. Мы чокнулись. Я приняла ее слова как вызов на дуэль. А может, она действительно желает удачи нам обеим? Хотя, как это возможно, если каждая из нас хочет Лешку только для себя и удача одной означает поражение другой?