Дальше все пошло довольно просто. Получив за машину деньги, аферист пару дней погулял в своем шикарном номере, а потом исчез в неизвестном направлении, не рассчитавшись, естественно, с администрацией гостиницы не только за проживание в люксе, но и за изуродованную мебель и саноборудование. Кроме того, он прихватил с собой “на память” портативный телевизор “Шилялис”, установленный в спальной комнате “люкса”...

Затем корреспондент пространно порассуждал на тему о ротозействе и призвал читателей самим сделать выводы из всего сказанного.

Надо сказать, что мне трудно реставрировать свои чувства того времени. Ясно, что я гордился этими жалкими подвигами. И поэтому, рассказывая о них я стараюсь передать это убогое хвастовство. Только не надо думать, будто я себя осуждаю. Отнюдь... Это как бы, если я хвастался и гордился тем, что в пятом классе поцеловал Лену Застенскую, с которой сидел на одной парте. И не как-нибудь тайком, в подъезде, а прямо на уроке, при всех. (Вот, даже фамилию запомнил!) А нынче воспоминание вызывает лишь ностальгическую улыбку, никак не гордость.

Особенно трудно было мне с воспоминаниями вовсе не веселыми, которые я сам “делал веселыми”. Когда-то я рассуждал на эту тему в стихотворной форме.

Хитрить мне давно надоело,

Устал от советских афер,

Иного поэту удела

Искал, но, увы, не нашел.

Нет денег от строчек чеканных.

Нет средств от мелодии чувств,

Не любят в отечестве странных

И жесткий укус у искусств...

Естественно, я имел в виду честного поэта. “Демьяны Бедные” в СССР всегда жили не бедно.

Богатым аферистом мне стать не удалось, зато я стал антисоветчиком. Первый раз КГБ обратило на меня внимание за стихи к 100-летию Ленина, где речь шла о мавзолее и которые кончались строчками:

... А то, что называется свободой,

Лежит в спирту,

В том здании,

С вождем.

Я пользовался определенной известностью на “дальняках” — северных зонах. Возникла она после того, как мне, скромному зэку, удалось снять с работы и чуть ли не посадить замполита. Этот замполит, должно быть, родился оперативником. Вместо того, чтоб сеять в зоне разумное и вечное, заниматься клубом, библиотекой, смягчать, хоть символически, зэковское существование, он все и везде вынюхивал, рас следовал. Пересажал ребят больше, чем самый ярый режимник или оперативник.

На меня замполит обратил внимание в книжном ларьке. В зону каждый квартал привозили на свободную продажу книги. Среди них встречались весьма - дефицитные. Первыми ларек посещали охранники, сперва, естественно, офицеры, потом прапорщики и вольнонаемные. Потом шли активисты, из наиболее авторитетных - председатели разнообразных секций, осведомители, а только потом к книгам допускались простые заключенные. Очередь всегда выстраивалась с утра, обычная сварливая очередь, сдерживаемая и регулируемая активистами в повязках. Ей мало что доставалось, лучшие канцелярские принадлежности, красивые книги уходили пачками. Что-то пересылалось на волю, многое появлялось на зоновской барахолке. На этой барахолке за чай, золото или за деньги, которые котировались гораздо ниже чая, можно было купить все: от черной икры до старинных серебряных часов-луковиц. Но и последние посетители могли кое-что выбрать.

Я никогда не уходил без дефицита, прятавшегося в невзрачных бумажных изданиях. Вкус у всей этой толпы был невысокий, в основном охотились за макулатурой приключенческого плана в ярких глянцевых обложках. Так мне удалось купить отличные сборники М. Цветаевой, Б. Пастернака, И. Северянина, Н. Рубцова, прекрасный роман А. Кестлера “Слепящая тьма”. До сих пор помню цитату из этого романа о репрессиях 1937 года: “В тюрьме сознание своей невиновности очень пагубно влияет на человека - оно не дает ему притер петься к обстоятельствам и подрывает моральную стой кость”. Артур Кестлер первым на Западе описал коммунистические застенки.

Со временем я нашел способ проникать в ларек одним из первых. Дело в том, что отоварка зэков про исходила по карточкам, где были отмечены их дебет и кредит. Карточки постоянно хранились в продовольственном ларьке, в день книжного базара переносились в помещение школы, где обычно шла торговля. С продавцом этого ларька, толстой бабищей, не равнодушной к подношениям, я наладил контакт быстро. Она очень благосклонно отнеслась к сережкам из серебра тонкой зэковской работы. И вот, в дни книг, я крутился около нее, и она вручала мне ящички с карточками осужденных - помогать нести. Мы проходили сквозь все заслоны, а потом я уже заслуженно пользовался правом первого покупателя.

Замполит как-то попытался меня выгнать. Я возмутился. По негласному правилу зон любая работа должна оплачиваться. В данном случае платой был сам книжный базар. Продавщица за меня вступилась.

- Ну, что ты, капитан, - сказала она укоризнен но, - парень всегда мне помогает. Эти карточки не каждому же доверишь. Пускай купит книжку.

Замполит отвязался, но посматривал на меня все время косо. Когда же я с огромной охапкой книг подо шел к столику расчета, он оказался рядом.

- Это откуда же у вас столько денег? Сколько там у него, на карточке?

Узнав, что у меня больше пяти тысяч - деньги по тем временам большие, - он немного сменил тон, к имущим зэкам начальство относилось если не с уважением, то с некоторой его долей.

- И что же вы купили? Давайте спустимся ко мне в кабинет, я просто полюбопытствую.

В кабинете я прочел ему небольшую лекцию о литературе настоящей и мнимой ценности.

- Вот, видите, “Декамерон”. Обложка бумажная, Никто и не смотрит. А без него ваша библиотека не полная. Или Л. Андреев, пьесы. У нас покупать не кому, а на воле минуты бы не пролежала.

Перед следующим ларьком замполит пришел ко мне в барак и предложил пройти мне первым.

- Только с условием, вы и на мою долю выберете.

Я, знаете, техническое образование получил, в художественной литературе - не очень. А жена собирает библиотеку.

Я добросовестно отобрал ему книги, а так как его в магазине не было, оплатил сам с карточки и отнес стопку томов в кабинет.

Замполит попросил прокомментировать каждую книгу, кое-что записал в блокнот и сказал, засовывая руку в карман:

- На какую там сумму? Я сейчас пойду заплачу.

- Уже оплачено, - успокоил его я. Я прекрасно понимал, почему его не было рядом со мной во время покупки. И меня это, в общем, устраивало. Все взаимоотношения в зоне построены на купле-продаже, на взятках, поборах. Диетпитание - 25 рублей в месяц Норма - 50 рублей, и лежи весь месяц, сачкуй на работе. Короче, все. Надо только знать, кому давать и сколько.

- Ну, что вы, - изобразил замполит оскорбленную невинность, - так нельзя.

- Можно. У меня денег много, а тратить их все равно не на что.

- Нет, так нечестно. Давайте я вам чаю насыплю думаю, это не будет большим нарушением.

И он насыпал в небольшой кулечек чаю из огромной коробки.

В зоне привыкаешь все считать и пересчитывать. Иначе обманут. Я купил ему книг на 167 рублей. Пачка чая стоит десять рублей. То количество, которое он выделил от щедрот своих, тянуло рублей на 15. К тому же, чай грузинский, а не индийский.

Я поблагодарил за чай и ушел. В бараке ко мне пристали деловые, интересуясь, что за дела у меня с замполитом. Ну, прямо чихнуть нельзя на этой зоне, всем все известно. Мне, честно говоря, было наплевать на их мнение, я ни к какой коалиции в зоне не принадлежал, жил сам по себе, поддерживая ровные от ношения и с ворами, и с мужиками. Активистов, естественно, сторонился. Хотя, и с активистами все относительно. На следующей зоне я, например, сам вступил в актив и даже занял высокую должность председателя совета отряда. Все относительно на нынешних зонах, прежний уголовный шарм давно канул в Лету. Но все же, чтоб не ходили пустые разговоры, я объяснил. Не знаю, поверили ли они мне. Но после следующего ларька пришлось поверить, Вся зона грела.