— Оформляйте в Рудный. Еду к вам.

Документы у него оказались хорошие, непонятно было, отчего человек волновался.

Дмитрий иногда выбирался из комнаты в приемную.

К нему обращались с вопросами, он в ответ хвалил Рудный. Что-то в его уговорах было неубедительно, все, с кем он разговаривал, потом обнаруживались перед столами Колымы и Норильска.

«Так не пойдет! — думал он, присматриваясь к посетителям. — Надо решительней: поговорил — и за руку, на оформление!»

В приемной прохаживалось человек пять. Девушка в зеленом платье так и не отходила от окна, Дмитрий, взглянув на ее сосредоточенное лицо, отвернулся — такие франтихи в глушь не метят. Золотоволосая Валя, недавно стоявшая у стола Норильска, нравилась ему больше. Он дружески ей улыбнулся.

— Вы, кажется, вербовались в Заполярье? Может, надумаете к нам? Вас возьмем без разговоров.

— Это почему же без разговоров? — Валя засмеялась, сконфуженная и довольная. — Так не положено — раньше разговаривают…

— А с вами не будем — с руками оторвем!

— У вас одни леса, — защищалась она. — В них звери и комары.

— А люди? — уговаривал он. — Не одни же леса, в самом деле. Парни, девушки… Только таких, как вы, нет, вы будете единственной. Правда, поезжайте. Я себе не прощу, если упущу вас, честное слово!

Он сам почувствовал, что перехватил. Это его не смутило. В разговоре с девушками лучше переложить, чем недобрать. Валя стала серьезной.

— Мы уже завербовались. В Норильске будем учиться в институте. Мы хотели здесь, но не прошли по конкурсу. Я ведь с подружкой.

Он так огорчился, что не сумел скрыть досады.

— Жаль, очень жаль! Разве вы уже получили аванс?..

— Аванса мы не брали. Только какая это разница?

— Большая. — Дмитрий знал, что авансы будут выдаваться лишь после заседания комиссии. — Пока деньги не взяты, вы вольная птица, одни разговоры, что завербовались. Скажете, что раздумали, вас вычеркнут. Многие так поступают. Подругу тоже оформим, это обещаю. Кстати, об институте — я сам учусь на заочном. Кто хочет, тот своего добьется, а помощь у нас окажут.

Валя покачала головой. Он понял, что дальше уговаривать нет смысла. Настроение у него стало еще хуже. Он подошел к братьям Внуковым, стоявшим у щита с надписью: «Поселок Рудный». Внуковы подшучивали над невзрачным видом бараков.

— Все раздумываете, куда ехать? — спросил Дмитрий. — Ищете местечко, где бы работа покороче, а рубли подлиннее?

— Правильно! — с удовольствием подхватил старший. — Мы науку изучали: труд превратил обезьяну в человека, а человека — в верблюда.

— Вот, вот! — Рассерженный Дмитрий закивал головой. — Самая короткая работа — валяться на печи, самый длинный рубль — чужой. Дойдете до этого с такой наукой.

Он хотел уйти, но старший задержал его.

— Слушай, начальник! Ты человек с головой, пойми нас. Не светит мне с братом в Москве, задумали жизнь на новом месте… Конечно, и у него, и у меня — биография, не без того… Теперь беремся за ум, понял? Я слесарь шестого разряда, Сашок тоже вытягивается… Возьми нас, не подведем!

Он подал Дмитрию паспорт и трудовые книжки. Вряд ли эти парни могли оказаться хорошими работниками, но лучших не было.

— Без производственной характеристики не пойдет, — предупредил Дмитрий.

— Не сомневайся! Вот от начальника цеха — так расписал, что сам удивился, какие хорошие. А это от завкома — похолоднее…

— Ладно, пошли оформляться.

Старший подмигнул брату.

Прогулка Дмитрия по приемной произвела неожиданное действие и на девушку в зеленом платье, хотя он обошел ее. Она порывисто вошла в комнату вербовщиков и направилась к его столу. Он так удивился, что не обрадовался. Его удивление увеличилось, когда он перелистал ее документы. Люди, устроенные, как она, обычно не меняют столицы на глушь. В ее покрасневшем лице было смущение и решимость, ему показалось, что она одинаково способна заплакать и гневно закричать.

— Вы, значит, к нам? — начал он. — В глушь?

— К вам, — ответила она. — В глушь. Вас удивляет?

— Да, — признался он. — Вы старший лаборант в научно-исследовательском институте, зарабатываете около восьмисот в месяц, работа — легкая и интересная… У нас ничего похожего не будет. Я нанимаю строительных рабочих, а не лаборантов, зарплата — как выработаете…

Она прервала его с раздражением:

— Вы вербовщик или отговорщик? Я и без вас знаю, что сибирская тайга не похожа на московские бульвары.

Дмитрий, пожав плечами, записал: «Елена Никитина, 1936 года рождения, член ВЛКСМ» и передал документы помощнице.

— Оформляйте на комиссию в качестве ученика-штукатура.

Девушка расписалась в бланках и ушла, не простившись.

В приемную влетел запыхавшийся Игорь. За ним торопилась худенькая, как и он, женщина с рано постаревшим лицом и печальными глазами.

— Здесь, мама! — крикнул Игорь. — Идем скорее!

— Игорек! — сказала женщина. — Может быть, ты передумаешь? Очень прошу, милый, оставайся!

Она вытащила из сумочки платочек.

— Мама, не смей! — сердито зашептал Игорь. — Я же тебе говорил, никаких слез! Входи сюда.

Он пропустил мать вперед и обратился к Дмитрию:

— Вы спрашивали насчет маминого согласия. Она согласна.

Дмитрий повернулся к женщине.

— Ваша фамилия Суворина? Присаживайтесь, пожалуйста. Вы не возражаете против отъезда сына к лам на строительство?

— Ну, как не возражаю? — сказала Суворина, с трудом удерживаясь от слез. — Вы не представляете, до чего мне тяжело расставаться с Игорьком. Только я ничего не могу поделать. У него железный характер, весь в покойного отца.

— Мама! — воскликнул Игорь, побледнев.

— Слышу, слышу, Игорек!

— Я все-таки не понимаю, товарищ Суворина, отпускаете вы сына или нет? Даете согласие на его отъезд?

— Отпускаю, — проговорила Суворина, не справившись со слезами. — Даю согласие.

Пока сын заполнял анкеты и расписывался, она не отходила от стола. Игорь побаивался, что она не совладает снова со своими нервами, — покончив с бумагами, он выскочил в приемную.

— Мама, — сказал он, — мы вместе не пойдем. Не удобно устраивать провожалки. Я лучше вечер посижу дома.

— Игорек, — оказала она грустно. — Дай слово, что будешь писать. Если обещаешь, я уже ни разу не заплачу!

— Никогда! — отрезал он. — Ты узнаешь обо мне из газет или больше не услышишь ничего. Я своих слов не меняю.

Она любовалась его вспыхнувшим лицом, его решительным видом — печалилась о нем, гордилась им.

В райкоме появилась новая посетительница — высокая, очень красивая, вызывающе нарядная девушка того особого вида, который отличает людей, превращающих служение своей внешности в культ жизни. Она осмотрела фотографии и, достав зеркальце, деловито подкрасила губы. После этого она двинулась к вербовщикам.

— Скажите, — обратилась она сразу ко всем, бросая в пространство значительную, как подмигивание улыбку, — где здесь нанимают в отъезд?

— А вам куда, гражданочка? — лениво осведомился колымчанин. Наметанным глазом он определил, что девушку брать не следует. Представитель Норильска опустил голову в журнал, не вызывая желания к разговору. Колымчанин пояснил: — Места у нас на все вкусы. Кто о пурге мечтает, кто к комарам стремится.

— Фу, комары! — Девушка содрогнулась. — Нет, я хотела бы поехать, где не очень холодно и не очень жарко. Пусть далеко, только не слишком.

Колымчанин зевнул.

— Наши места вам не подойдут, мое, во всяком случае — далеко, холодно, пурга и комары, кое-где даже медведи… Девушек медведи не переносят.

Девушка оценила шутку и подарила колымчанину ласковый взгляд, но тут же с огорчением убедилась, что он хорошо бронирован равнодушием. Но у нее были другие приемы, она шагнула поближе к столу и просительно ожидала, что он еще скажет. Он спросил грубо:

— А вы имеете строительную специальность? И вообще — комсомолка?

— Нет не комсомолка. То есть была — два года назад… Но мне говорили, что и беспартийной молодежи дают путевки, если характеристики в порядке. — Она рылась в сумочке. — У меня заведующий подписал, комсорг, профорг, я вам покажу…