«Комсомолец! Юноша и девушка! Если тебя не обеспечили работой и ты теряешь дорогие часы и минуты, если тебя не обеспечили инструментом, раствором или электроэнергией — приди в комсомольский штаб. Мы в ответе за все. Стройка ударная, комсомольская, и вместе мы — сила!» — вслух перечитывал Антошка. Ему нравилось обращение. Жора почесал затылок и хитро сказал:

— Конечно, у нас с Динамитом было сильней сочинено, но и это пойдет, — и дружески хлопнул комсорга по плечу.

Антошка писал обращение и думал, что комсорг не такой уж и строгий, как ему показалось вначале. И еще он радовался тому, что умел писать чертежные буквы и кистью, и плакатным пером. Этому он научился, выпуская классные стенгазеты.

Коржецкий позаимствовал у кого-то топор и теперь сколачивал из опалубочных досок стенд для плаката, который решили поместить на перекрестке.

Потом комсорг внимательно прочитал написанное и остался доволен:

— Молодец, Антон!

— А я что говорю? — поддел его Жора и обратился к мальчику: — Ты и других своих джигитов води. — Чем без дела по поселку слоняться, нам поможете.

Антошка долго смотрел на щит с плакатом. Около него останавливались строители, читали, одобрительно замечали:

— Всерьез, видать, штаб за дело берется.

— Давно пора — стройка-то комсомольская.

В столовой, около магазинов, на остановке автобусов — везде, где собирались люди, разговор обычно крутился вокруг острой нехватки бетона. Из-за него простаивали бригады, теряя драгоценное время. Второй бич стройки — частое отключение электроэнергии. На площадке можно было видеть безжизненно застывшие на полпути стрелы башенных кранов с подвешенными к ним контейнерами с кирпичом или «туфельки» с раствором.

Но вот уже второй день, как в разговорах родилась новая тема — люди заметили появление комсомольского штаба. Он начал действовать, и кое-кому из начальников стройуправлений пришлось объясняться перед штабистами, на стройке по их требованию стали организовывать третью, ночную, смену.

Антошкин отец возвращался домой злым.

— У людей из рук все валится, — жаловался он. — Сегодня девчонка уехала, а ведь золотая работница. Мне, говорит, надо туфли да шубку справить, а здесь на фуфайку не заработаешь…

Мать виновато пожимала плечами и, как казалось Антошке, прятала глаза. Как-то она робко сказала:

— Может, ты что-то не так делаешь, Паша? Ведь мы никогда не простаиваем из-за раствора.

Отец раздраженно бросил:

— «Что-то не так». Вся стройка носится с Лориным, как дурачок с писаной торбой. Он действительно что-то не так делает, это точно!

Мать промолчала.

Антошка теперь уже точно знал, что бригада его отца окончательно сдала свои позиции и вполне возможно его портрет с Доски почета уберут. От сознания этого Антошке было горько.

Зато Яшка ходил гоголем. Ребята нередко останавливались около стенда, где ежедневно отражалась норма выработки бригад. Напротив фамилии Лорина всегда красовалась цифра — 110 %, 120 %.

— Дает папаня! — торжествовал Яшка. — Во мужик — не любит в хвосте плестись.

Антошке казалось, что этот камушек Яшка бросает в огород его отца. Ему хотелось сказать, что Павел Иванович Чадов, между прочим, тоже в хвосте никогда не плелся и он еще покажет, как надо работать. Но сейчас бригада отца еле дотягивала до плана, и Антошке приходилось молча глотать горькие пилюли в виде Яшкиных реплик в адрес тех «слабачков», которых устраивает роль замыкающих.

Антошка часто вспоминал Марфушин рассказ о том, как Лорин-старший трусливо бросил своих товарищей на Маяковой горе и ушел в кочегарку, и у него никак не вырисовывался образ человека, по которому равнялась стройка. Что-то здесь не сходилось, не мог Лорин-бригадир быть таким, каким он представлялся на Доске почета.

В амбарную книгу комсомольского штаба были занесены все бригады. Напротив фамилии Лорина значилось: «Посмотреть внимательно». Это написал Коржецкий.

— Яснее ясного, — сказал Яшка. — «Посмотреть» — значит, изучить передовой опыт. И распространить. Может, даже плакат выпустить. Я сам же видел план штаба: о лучших коллективах рассказать в плакатах.

В комсомольском штабе к ребятам привыкли. Они выполняли разные поручения дежурных. Комсорг Коржецкий при встрече Марфуше обычно подмигивал, а мальчишкам жал руки и спрашивал:

— Как дела, мужики?

Самого Коржецкого беспокоило общественное питание.

На стройке насчитывалось около трех десятков буфетов и столовых. Строители постоянно обижались на то, что кормят их плохо. Меню бедное, в основном жидкий суп с крупой, «резиновые» котлеты да бледный чай. А на гарнир неизменные рожки. В журнале, где дежурные записывали сигналы строителей, добрая половина жалоб касалась плохой работы буфетов.

Ребята сидели в штабе, когда в вагончик по вызову комсорга вошел Марьин. Его фамилия была хорошо известна строителям. Он командовал всеми буфетами и столовыми. Недовольные столовой строители обычно говорили:

— Спасибо Марьину, опять с голоду не дал умереть. Опять наравне с голодными жить можно…

Антошка представлял Марьина злым человеком и с большим, как пузатая бочка, животом. Марьин оказался маленьким мужичонкой с круглой лысой головой и хитрыми глазами.

— Разворачиваемся в марше? — спросил Марьин и скользнул взглядом по теплушке. — Бедновато у вас, комсорг. Между прочим, для штаба могу выделить холодильник. Летом совсем недурно выпить прохладного нарзанчика. А после делов праведных не грех и причаститься боевыми наркомовскими ста граммами прямо со льда. Лично начальника комсомольского штаба могу уважить. Холодильник — не роскошь, а необходимость. Все мы люди, все человеки.

— Обойдемся без холодильника, — мрачно буркнул Коржецкий. — Жалобы на вас, товарищ Марьин.

Марьин кивнул и развел руками.

— Нынче все писать умеют. Жаловаться нетрудно. А надо учитывать, между прочим, что общепит под руководством Марьина делает все возможное и невозможное, чтобы кормить строителей сытно и разнообразными блюдами. Комсорг говорит о картофельном гарнире? Тю-тю на базах картошки. Закупать у населения? Товарищ Коржецкий не в курсе — отдел рабочего снабжения ощущает острый дефицит людей, так что дай бог приготовить обеды. О закупе и думать нет времени.

Антошка впервые услышал слово «дефицит», и оно ему показалось солидным, убедительным и надежным. Он почувствовал к товарищу Марьину, несмотря на его неспокойно бегающие глаза, уважение и сочувствие. Что, в самом деле, сделает Марьин, если у него людской дефицит? Но Коржецкий иначе расценил слова Марьина.

— Демагогия все это, — сказал он. — Трудностями прикрываться проще всего — надо их уметь преодолевать. А вы свыклись с тем, что из столовых у вас тащат продукты, готовят плохо, снабжение никудышное.

Марьин встал, оперся руками о столешницу, покрытую красной материей, и с вызовом бросил:

— Оскорбляете, молодой человек. Рановато вам еще учить меня, ветерана общепита.

Коржецкий тоже встал. Глядя прямо в глаза Марьину, отчеканил:

— Будем учить вас. Не захотите учиться — выгоним со стройки, так и знайте. Хочу предупредить: буду просить партийный комитет заслушать ваш отчет.

Комсомольский рейд по буфетам и столовым свалился на работников общепита как летний снег на голову. И вот в штаб шли парни и девчата. Они докладывали о результатах. На кухнях комсомольцы увидели антисанитарию, вес порций зачастую был занижен, кое-где члены рейдовых бригад нашли проросший картофель — он уже давно лежал на складах, но кухонные рабочие его не хотели чистить: зачем возиться с клубнями, если можно без труда наварить рожек.

Особенно Коржецкого заинтересовало сообщение Жоры Айропетяна. Он в рейд ходил с фотоаппаратом и сделал много интересных снимков.