Осмелев, она встала со скрипнувшей табуретки и подошла к дивану, на котором лежал Яшка.

— Сыночек, как ты себя чувствуешь?

Она стала отворачивать одеяло, но Яшка еще крепче прижал его к стене, и Изольда Яковлевна, тяжело вздохнув, отошла к столу.

— Может, рыбки копченой попробуешь?

Мария Федоровна строго посмотрела на гостью:

— Накормлен Яков. Конечно, не деликатесами, но сыт.

Изольда Яковлевна снова подошла к сыну, встала на колени и обхватила укутавшегося Яшку.

— Не любите вы меня, Мария Федоровна, — зло сказала она, повернувшись к хозяйке. — А ты, мой воробышек, не можешь понять, кто тебе друг, а кто недруг.

Яшка уже совсем было покорился материнской ласке, ему захотелось прижаться к маме, как это он любил делать, будучи малышом, сказать ей что-нибудь теплое, но замечание Изольды Яковлевны о том, что он все еще недотепа и не может отличить друга от недруга, вдруг взорвало мальчика, он приподнялся на диване и печально сказал:

— Ты ничего не поняла, мама. Я лучше уйду в детский дом. А эти куски забери.

Но Изольда Яковлевна сделала вид, что не слышит сына. Она вытащила из сумки моднейшие джинсы, рассчитывая, что уж перед такой-то обновкой сын не устоит.

— Из Америки. Не то что в поселке, в области еще в таких никто не форсил.

И протянула джинсы Яшке. Он скомкал их и бросил под дверь.

— Не надо мне твоих ворованных подарков, — срываясь на истерику, крикнул он. — Не надо мне твоих краденых копченостей. — И на пол полетели рыба, колбасы, со стуком покатилась баночка с икрой.

— Дурак! — со злостью сказала Изольда Яковлевна. — Надоест жрать картошку с постным маслом — сам приползешь в родной дом. Один раз уже не удержался. Так что одумайся — пойдем.

Яшка сжался, щеки его побледнели, он часто дышал, будто ему не хватало воздуха.

— Уходи, Изольда, — приказала Мария Федоровна. — Потребуешься — кликну. А сейчас — уходи…

Чуть ли не в центре поселка Жора Айропетян на своем бульдозере расчищал площадку под будущую стройку. Геодезисты суетились со своими теодолитами, разделяли площадку колышками, назначение которых знали они одни. «Беларусь» начинал под фундамент копать траншею, и десятки зевак, свободных от работы, собирались около будущего клуба и обсуждали новости, которые многотысячный поселок каждый день рождал в изобилии.

Между тем главные вопросы стройки решались не здесь на полянке, а в вагончике комсомольского штаба.

Клуб решено было строить методом народной стройки. Пусть каждый способный положит камень в его стену.

— Начать стройку надо необычно празднично, — сказал Коржецкий комсоргам. — Пусть годы пройдут, а этот момент должен запомниться людям.

Каменщики, плотники, механизаторы — все были «задействованы». Одни повезут из карьера плитняк, другие станут ставить опалубку, третьи — заливать бетон.

— А разве мы не можем вам помочь? — спросила Марфуша. — Мы тоже не будем сидеть без дела…

Коржецкий кивнул. Марфуша встала из-за стола и мечтательно продолжала:

— Вы только не смейтесь надо мной, но было бы здорово, если в клубе построить планетарий… В наше время без планетария и жизнь трудно представить…

Комсорг улыбнулся и посмотрел на парней и девчат, сидящих за столом, сколоченном из досок.

— Милая Марфуша, — сказал Коржецкий. — Ты не хуже меня знаешь, как туго нам приходится, не хватает и того, и другого… До планетария ли сейчас? Вот будем побогаче, времени свободного станет побольше — тогда и до планетария руки дойдут, и звезды начнем считать…

— Хотя бы школьный телескоп установить. Он же не очень дорогой, — поникла Марфуша. — А считать звезды очень интересно. Ты знаешь, Глеб, сколько звезд ну, скажем, в Большой Медведице?

Комсорг пожал плечами и сухо бросил:

— Кончай, Марфуша, в облаках витать. О деле речь…

— Не спеши, комиссар. Девчонка о деле говорит. Не сегодняшним днем живем — по всему видно, в космос вот-вот полетим, на звезды человек ступит — так что, права Марфуша: планетарий нужен ребятам, им не только заводы строить, у домен стоять, но и летать все выше и выше. — У Жоры Айропетяна в глазах появились искорки. — Нужен, парни, планетарий! Я в родных местах, на Кавказе, любил в горах смотреть ночью на небо… Так сколько, интересно, звезд в Большой Медведице?

Марфуша взглянула на Глеба, не зная, отвечать ли на вопрос Айропетяна или сесть на место, не отвлекать больше строителей от важного разговора. Коржецкий понял этот взгляд и сказал:

— Ответь, Марфуша, этому звездочету.

— Невооруженным глазом видно всего сто двадцать пять звезд, — выпалила Марфуша. — Но зато эти звезды, знаете, какие жаркие? На них температура поднимается до восемнадцати тысяч градусов! Здорово?

— Значит, наше Солнышко по сравнению с ними холодное? Обогащайся, Глеб, знаниями… А о планетарии надо подумать, — сказал один из парней.

Марфуша совсем осмелела.

— Если хотите знать, то в Большой Медведице три облака — это скопление галактик. И они удаляются от Земли со скоростью пятнадцать километров в секунду — в десять тысяч раз быстрее пули…

— Не может быть! — воскликнул Жора. — Куда они улетают? И почему мы этого не замечаем? Это как же получается — придет время и с Земли нельзя будет увидеть Большую Медведицу? Нет, комсорг, планетарий обязательно надо. Я берусь за это дело, я дойду до президента Академии наук, а телескоп добуду.

Это заседание комсомольского штаба было необычным. Марфуша рассказывала легенды древних греков о звездах Большой Медведицы, и парни, перетянутые монтажными поясами, в комбинезонах, обляпанных раствором, красками, внимательно слушали девочку, которая говорила о других загадочных мирах, где еще никогда не приходилось бывать человеку, но к которым человек стремится с древнейших времен.

Антошка вспомнил вылазку на Маякову гору — там Марфуша тоже рассказывала легенды о звездах. Эти рассказы волновали своим волшебством и наивностью, Антошка будто видел жену верховного бога Зевса ревнивую Геру, которая превратила необыкновенной красоты девушку по имени Каллисто в безобразную медведицу. Антошка почему-то эту красавицу Каллисто сравнивал с Марфушей, которая, если по совести говорить, была не очень красива, и, разумеется, никто ее не собирается превращать в медведицу. И еще Антошка думал: очень хорошо, что есть на свете такие замечательные сказки-легенды… Пусть Марфуша и не очень красива и не похожа на Каллисто, но ведь красота человека — это не только внешность… И еще в этой легенде Антошке нравилось, что Каллисто в конце концов была превращена Зевсом в красивое созвездие…

А к вечеру уже среди ребячьего запсибовского народа пронеслась молва: в поселке будет необыкновенный клуб, в нем установят телескоп…

Яшка тяжело переживал разрыв с матерью. Он чувствовал, что теперь в их отношениях поломалась какая-то очень важная пружина и что наладить ее если и возможно, то очень нелегко. Лорин-младший понимал, что у него с матерью мало общих интересов, что она не верит в то, во что верит и чему поклоняется он. Яшка готов был во всем подражать Коржецкому и чуть ли не молиться на Хромого Коменданта, а мать этих людей не то что ненавидит, а считает этакими блаженненькими, постоянно думающими о том, чтобы лучше было стройке, и забывающими о себе.

— Ходячий учебник марксизма-ленинизма, — со злостью сказала она как-то о Хромом Коменданте, когда тот написал жалобу в комитет народного контроля на то, что строителей кормят плохо, подпорченными продуктами.

Сначала Яшка всеми своими тревогами и сомнениями делился с отцом. Тот старался оправдать мать, но делал это как-то вяло и неумело.

— Она же женщина, — говорил он сыну. — Мало ли баба сглупа что сболтает. У ней ведь тоже работенка-то не дай боже — голова закружится.

Но все эти разговоры не убеждали и не сближали Яшку с матерью, а, наоборот, делали их более далекими и чужими. Да и сам отец, рассуждая о своей работе, казался каким-то приземленным и недалеким.