Здесь собрано больше восьми тысяч фотографий, на которых запечатлены более трех тысяч памятников.

Имеются, например, и харьковские танки и пушки, собранные на площади Советской (по-новому — Конституции). Дети любят тут лазать, а взрослые — фотографироваться. Интересно, эти реальные, настоящие машины — и одновременно памятники войны, — они тоже мешают «национал-демократам»?

Строить оранжевые не умеют, и регулярные налеты ^{31} Ю. Тимошенко на украинскую экономику нагляднейшим образом это подтверждают. Но ведь ломать — не строить, и они могут многое успеть. На старых фундаментах они даже могут соорудить какие-то муляжи, которые будут называть «памятниками героям». Но их памятники рухнут, а их самих забудут очень скоро после того, как закончится срок их полномочий.

Один из вечных вопросов сегодняшней украинской реальности — почему население на востоке менее политически активно, чем на западе?

Действительно, в Галиции общество более однородно в своих пристрастиях и более корпоративно солидарно. Там лучше и быстрее распознают «своих», и там наработано больше вариантов реакций на «чужих». После 1991 года этот стандарт сужен до примитива: свои — это только «справжні українці», чужие — москали. У них своя символика корпоративной солидарности, своя система вербальной сигнализации. Надень оранжевый шарфик или вышиванку — и ты свой. Скажи два слова о том, что Украине совсем ни к чему враждовать с Россией, — и ты чужой, хепоз.

На юге и востоке Украины до оранжевого путча не было ксенофобии.

Подавляющее большинство населения тут — не «чистые» русские, украинцы или евреи, а дети многих поколений смешанных браков. Для них ненавидеть «москалей» так же противоестественно, как ненавидеть собственных мать, отца или бабушку с дедушкой.

Ксенофобия на юге и востоке стала развиваться в ответ на мощный напор ксенофобии с западных предгорий. После многочисленных обзываний «бандитами», «запроданцями», после угроз оградить колючей проволокой и спихнуть в море, после креатива галицко-киевских шутников типа листовок «Не мочись в подъезде — ты же не донецкий». Для тех, кто не знал или уже забыл, напомню: это все приемы из арсенала PRопаганды «оранжевой солнечной революции» образца 2004–2005 годов.

Юг и восток Украины значительно более толерантен, то есть терпим к иному, отличному от своего, образу мыслей. Здесь, опять-таки до«оранжевой революции», практически не было бытовых ссор из-за того, что Петя — за рыжих, а Саша — за блондинов. Здесь признавали право каждого человека или группы людей чтить память того, кого он считает нужным.

Снова повторю: так было до того, как с запада югу и востоку стали насильно навязывать, за кого молиться и кого почитать.

В Харькове памятный камень УПА, самовольно и как-то незаметно для большинства населения поставленный националистами в 90-е годы, спокойно стоял и никого не беспокоил, — пока оранжевые не начали массированную кампанию по расчистке души юга и востока, ампутации дорогих символов и замене их новыми героями (которых антинационалисты сразу перекрестили в «хероев»). Прежние традиционные ценности, вроде тех же памятников советской эпохи, не играли большой роли, люди их как будто и не замечали. Так незаметны и корни деревьев. И мы даже не представляли, насколько эти символы нам дороги, — до тех пор, пока на них не покусились «вуйки с полонын».

Памятный знак УПА в Харькове — просто камень с надписью — был установлен националистами в надежде, что вскоре на его месте соорудят настоящий памятник. Но до этого не дошло. Разрешения на его установку не было (как нет и сейчас), но власти предпочитали его не трогать, чтобы не будоражить общественное мнение. Камень спокойно простоял до самой «оранжевой революции». После которой стал регулярно и методично оскверняться антинационалистами. Некоторых оранжевая власть, подмявшая по всей Украине и суды, и правоприменительные органы, судила и садила. Хотя, подчеркну, камень этот памятником не является, это глыба, самовольно установленная некоторыми частными лицами, и судить других частных лиц за то, что они делают с этой глыбой, — преступно.

Что это недемократично — само собой разумеется. В Древнем Египте было больше демократии, чем на современной Украине. Там, по крайней мере, подданные фараона-солнца не делились на два стандарта — на тех, кому дозволено закапывать в землю камни, и на тех, которых судят за попытку их выкопать.

Националисты пытаются свои символы защищать. Но выходить на улицы городов юга и востока, нацепив сережки-свастики, нарисовав на одеждах или плакатах «черное солнце» ^{32} , они могут только под охраной милиции.

Милиционеры, конечно, — люди в погонах и обязаны выполнять приказы. Тем более что оранжевая власть и назначенный ею на кормление в МВД бывший социалист Луценко позаботились о том, чтобы на руководящие посты в правоохранительные органы в областях Новороссии приходили люди, разделяющие взгляды «галицкого десанта».

Но порядочные офицеры, рядовые сотрудники милиции плюются. «Освенцим охраняем!» — зло шутят они в оцеплении, выставленном для охраны националистических шабашей в Харькове.

И охраняемые ими неонацисты очень хорошо чувствуют эти настроения. Они ежатся и жмутся от страха даже за крепкими спинами милицейского кордона. Наверняка понимают, что если на Украине будет действительно власть демократического большинства, то им придется или засунуть зоологическую ненависть в самые дальние места своих прыщавых организмов, или отправляться в эмиграцию, откуда, как известно, любить неньку гораздо удобнее, безопаснее и сытнее.

Но о том, как проходят сборища националистов на территории Слобожанщины и Новороссии, мы еще поговорим, а сейчас сосредоточимся на причине, по которой быть политически активным на востоке Украины сегодня труднее чисто технически.

Уточним, что под «активностью западенцев» мы, как правило, понимаем проекты националистические, антироссийские, а под «пассивностью схидняков» — интернационалистические или пророссийские. Мы ведь не смотрим прописку в паспортах — делаем выводы по политическим голосам.

Теперь смоделируем ситуацию. Допустим, мы с вами хотим создать общественную организацию, которую назовем военно-патриотической и целью которой поставим возрождение традиций ОУН-УПА. У нас не будет проблем с местными бюрократами. А если вдруг возникнут — достаточно будет «подключить» кого-либо из депутатов-националистов, которых предостаточно и на общеукраинском, и на местном уровне, и на западе, и на востоке.

Мы получим содействие правоохранительных органов. Мы сразу же найдем финансирование — либо гранты международных так называемых правозащитных — «неправительственных» организаций, либо украинских бизнесменов националистических настроений. А в последнее время — от любых бизнесменов, которые хотят получить что-то от государства.

Не стоит думать, что уход Ющенко с президентского поста тут что-то серьезно изменит. Поддержка любых националистических проектов уже давно стала для богатых вернейшим способом заслужить благосклонность украинского чиновника, без которой никакой серьезный бизнес на Украине невозможен.

Подтверждение сказанного — многочисленные военизированные националистические объединения, процветающие на Украине фактически с конца 1980-х, от УНА-УНСО и «Пласта», до многочисленных и уже почти забытых организаций «оранжеворубашечников», охранявших и «строивших» Майдан зимой 2004/05 года ^{33} .

После оранжевого переворота создание таких полувоенных националистических организаций на Украине пошло по ускоренной технологии, с применением новейших катализаторов брожения и фиксации, изобретенных в лабораториях евроантлантических теоретиков и практиков психологических войн.