— Тогда почему ты назвал ее другом семьи?

— Потому что она усиленно работает над этим образом. Приезжает сюда, когда захочет, сразу же начинает командовать, учить Эсамар жизни, помыкать Гвенни и морщить нос при виде индейцев.

— Почему ты ей не запретишь?

— Дженни, я бываю здесь только летом. Кроме того, в деловом отношении она действительно голова и много сделала для Дома на Сваях в его нынешнем виде.

— И ты с ней не спал?

— Мне еще жить не надоело.

— Ты боишься из-за закля…

Дон взвился в воздух, словно его ужалили.

— Так я и знал! Ты вбила себе в голову индейские бредни и теперь будешь приставать ко мне с этой…

— Так ты с ней спал?

— Нет! Не веришь?

— Нет.

— Я с ней не спал, потому что не хотел, а что до заклятия, то уж Лена-то вряд ли вспомнит даже год, когда она потеряла невинность, не говоря уж о дате, а слово «любовь» в ее лексикон вообще не входит…

— А почему ты не хотел с ней спать?

— Господи, да что же это за мучение! Потому что мне нравятся совсем другие женщины!

— Какие?

— Маленькие! Темноволосые! С добрыми серыми глазами! С точеной фигурой! И молчаливые!

А в следующий момент Дженни и Дон уже целовались, яростно, взахлеб, всхлипывая, впиваясь друг другу в губы и не имея сил отстраниться друг от друга хоть на миг.

Его руки превратились в стальные оковы, сдавившие Дженни, и она таяла в этом плену, отчаянно желая навсегда остаться в его объятиях. Они обнялись так крепко, что она не могла понять, стук чьего сердца отдается у нее в ушах, его жар сжигал девушку, и она растворялась в яростных поцелуях, щедро даря в ответ не менее страстные объятия.

Дон подхватил ее на руки, а через миг они уже опустились на траву, и Дженни со стоном выгнулась, почувствовав, как жадная рука мужчины уже касается ее груди, неведомо почему обнаженной почти полностью… И вот уже ее руки скользят по груди Дона, тонкие пальцы впиваются в широкие плечи, она вскрикивает, почувствовав, как его губы обхватывают ее напряженный до боли сосок, хочет запустить пальцы второй руки в эти густые черные волосы, разжимает судорожно сжатый кулак, и что-то падает на ее обнаженную грудь…

Дон отпрянул, ослепленный золотым блеском, неожиданно расплескавшимся по груди рыжей богини. Тяжело дыша, словно после долгого изнуряющего бега, молодой человек приподнялся над Дженни, в изумлении рассматривая находку.

— Джен… откуда это у тебя? Что это, Боже!

— Это бусики… Колдунья подарила. Я думала, речные камешки отполированные…

— Камешки? Мисс О'Хара, к твоему сведению, это потянет тысяч на пятнадцать! Это же золотые самородки! Золото Амазонки, то самое, которое все ищут, но не могут найти.

Дженни поспешно села, торопливо застегивая рубашку и нервно поправляя волосы.

— Ох, Дон, но ведь она, наверное, не знает, надо ей вернуть…

— Ты что! Янчикуа не знает? Да она с закрытыми глазами может определить возраст любого дерева в сельве! Нет, тут другое. Когда-то мне сделали почти такой же подарок…

— Тоже золото?

— Нет. Перед той охотой вождь надел мне на шею кинжал из настоящей стали. Древний кинжал, никто в целом мире не знает, откуда эти вещи у яномами, а они свято хранят тайну. Во всяком случае, это не повседневное их оружие, это реликвия. Твое ожерелье — из разряда таких же вещей. Яномами могли бы с легкостью накопать себе тонну самородков — достаточно спросить Янчикуа, где именно копать. Только им это не нужно. Золото для них не имеет цены. В нем великая магия земли и солнца. Этому ожерелью наверняка не одна сотня лет. Береги его.

Дженни осторожно расправила тонкий кожаный шнурок и подняла на Дона потемневшие зеленые глаза.

— Почему у меня такое чувство, что я тону в каком-то водовороте…

— У меня тоже…

— Дон…

— Дженни…

Он протянул к ней руки, и девушка потянулась к нему в ответ, но внезапно судорога исказила лицо Дона Фергюсона, он резко вскочил на ноги и торопливо пробормотал:

— Прости. Я не должен был так. Прости меня, пожалуйста.

— Что с тобой, Дон?

Он вскинул на нее горящие темным огнем синие глаза, и в его голосе зазвучала ярость.

— Я получаюсь ничем не лучше мерзавца Хьюго!

— Нет!

— Да! Неожиданно, так ты сказала? Еще мгновение — и я бы окончательно потерял голову.

— Но это же другое!

— Да? Почему? Потому что у меня нет жены? И мы не в библиотеке чужого дома?

Она вскинула руку с ожерельем, словно защищаясь от его резких, почти оскорбительных слов.

— Зачем ты… Дон, замолчи, прошу тебя! Ты ведь сам сказал, между нами что-то происходит. Может быть, из этого ничего и не выйдет, может быть, мы ошибаемся, но это не имеет ничего общего с грязной похотью Хьюго Форсайта!

Он закрыл лицо рукой, а когда отнял ее, лицо превратилось в бронзовую маску.

— Пойдемте, мисс О'Хара. Нас ждут к обеду.

— Дженни. Просто Дженни. Босс, ты опять убегаешь? Но ведь мы и так в лесу.

— Не надо, Дженни. Пошли.

Весь оставшийся путь они проделали молча, и лишь на широких ступенях Дома на Сваях Дженни робко тронула Дона за руку. В ответ Дон молча взял ее руку и нежно поцеловал грязную, потную ладошку. Повернулся и распахнул перед Дженни двери.

Есть вещи и события, на которые нельзя реагировать иначе, чем это делают, например, маленькие дети. Скажем, от сильного восторга дети визжат. Это нормальная и здоровая реакция. Именно такую реакцию продемонстрировала Дженнифер О'Хара, едва растворились двери, ведущие в просторный и уютный холл Дома на Сваях.

Потому что в холле стояла Летняя Рождественская Ель.

Если быть точными — пиния. Темно-зеленая, восхитительно душистая, развесистая, изящная красавица, на ветвях которой сверкали золотые шары и бусы, гроздья алых ягод бересклета, тонкие невесомые нити золотого дождя…

Дон замер, отчасти от неожиданности, отчасти от восторженного вопля Дженни, а из-под хвойного чуда на них воззрились несколько пар блестящих от удовольствия глаз.

Клейри, Чимара, Марисоль с дочкой Чикитой, Эсамар и Гвенни с веселым смехом кинулись навстречу вошедшим. Эсамар обняла Дона и залилась радостным смехом, когда он, ошеломленный и недоверчиво улыбающийся, легко приподнял ее и покружил вокруг себя.

— Дон, Дженни, мы хотели сделать сюрприз, но не все успели! Вы посмотрите, мы же все малыши по сравнению с вами, а никого из ребят пока нет! Мы не можем только повесить звезду! Дон, пожалуйста!

Дон улыбнулся и наклонился к самому полу. Дженни застыла в восторге. Чикита, крошечное коричневое создание с черными блестящими глазенками и роскошными ресницами на пол-лица, в цветастом легком платьице и с большим белым бантом, невесть как державшимся среди упругих шоколадных кудряшек, важно приблизилась к Дону и протянула ему большую золотую рождественскую звезду.

— Пажалиста, дядя!

Дон подхватил малышку на руки, и Чикита с веселым писком в мгновение ока вознеслась к самому потолку. Она одновременно вытянула ручки и язык — и вот звезда закачалась на самой макушке Летней Рождественской Пинии Дома на Сваях. Дон рассмеялся и подбросил Чикиту несколько раз, а она залилась веселым смехом, а потом обняла Дона за шею и крепко чмокнула в щеку. Дженни почувствовала, что сейчас разрыдается. Более прекрасного зрелища ей видеть не доводилось.

Наконец утихли восторги, разошлись оживленные домочадцы, и Дженни наконец смогла запереться у себя и комнате и принять душ, а также поразмыслить о случившемся за сегодняшний день.

Почему-то собственное отражение в зеркале ванной комнаты заставило девушку залиться отчаянным румянцем. Словно последняя деревенская дурочка, Дженни прикрыла глаза рукой и смотрела на себя сквозь растопыренные пальцы, только что не хихикая при этом смущенно и придурковато.

А стесняться было нечего. Молочно-белая кожа, казалось, светилась изнутри. Только руки, шея и ноги были слегка прихвачены солнцем. Высокая полная грудь была упругой и практически идеальной формы. Нежно-розовые маленькие соски походили на розовые бутоны… Возле одного из них темнел небольшой синяк — след яростного поцелуя Дона. При воспоминании об этом Дженни вспыхнула еще жарче, но взяла себя в руки и продолжила исследование собственной фигуры.