Она не воспринимала его слов, она вообще не воспринимала ничего, кроме его пламенных ласк и поцелуев, чувствуя, как зарождается смерч всепоглощающего желания, как пульсирует ее существо и желает стать частью Саймона, слиться с ним в единую Вселенную.

Но тут — и это действовало на нее как ледяной душ — в памяти всплыло красивое лицо Пат. Щемящая боль и ревность вновь ужалили Аннетт.

Она застыла в руках Саймона. Почувствовав это, он расцепил руки. Прошло несколько томительных минут.

— Анни? — Протянутая рука коснулась ее виска, намотала на палец влажный локон, требовательно повернула ее лицо к нему. — Ты хочешь меня, Анни. И так будет всегда.

— Нет. Когда я вернусь в Англию, это безумие закончится, — произнесла она тоненьким, ломким голосом. — Я не останусь; того голого желания, что связывает нас, недостаточно, чтобы быть вместе. Я возвращаюсь домой, в страну, где я родилась и выросла, в родной город, в прежнюю жизнь. Я уезжаю, и ничего из того, что ты скажешь или сделаешь, не остановит меня.

Волна опустошительной грусти затопила Аннетт. Обстоятельства вынуждали ее воздвигать между ними стену, но — Боже правый! — как ей хотелось совсем другого. Броситься ему в объятия, сказать, что готова остаться с ним при всех обстоятельствах, на любой, пусть самый крошечный отрезок времени… Это признание уже готово было сорваться с ее языка, но одного взгляда, брошенного на Саймона, хватило, чтобы онеметь на месте.

Он стоял позади нее, неподвижный, как ледяная статуя. Потухшие черные глаза, безжизненные и окаменелые, были устремлены в пространство.

— Завтра я уеду в дом, где работаю, — сказал он холодным, непримиримым голосом и повернулся к ней спиной. — Но прежде я куплю тебе билет на самолет и забронирую номер в отеле в Лондоне.

— Тебе не стоит… — жалко пробормотала она, но Саймон через плечо метнул на нее взгляд, полный такой ненависти, что тысячи ледяных осколков вонзились ей в сердце, и она умолкла.

— Стоит, — отрезал он. — Я привез тебя сюда, я же отправлю обратно. Не спорь. Я даю тебе два дня на то, чтобы собрать вещи и попрощаться с Эльзой, потом ты уедешь — навсегда.

— Но… Саймон! — Слезы выступили у нее на глазах. Она едва не призналась ему в любви, в желании принадлежать ему душой и телом.

— Я хочу, чтобы ты забрала с собой все вещи, — приказал он. — Ты поняла?

— Но я…

— Я сказал, что хочу, чтобы ты убралась отсюда и забрала все до единой шмотки! — рявкнул он, и автоматная очередь этих слов нанесла ей очередной удар. — Если в шкафу останутся твои платья, я сожгу их. Пусть из этого дома выветрится сам дух твоего присутствия. Ненавижу, когда прошлое лезет в глаза!

Утро следующего дня было хмурое и пасмурное — моросил тихий дождь, ветер с океана гнал по небу серые клочья туч.

Когда Аннетт спустилась к завтраку, тетя Эльза уже сидела за столом, печать грусти и уныния лежала на ее лице.

— Саймон уехал сегодня ночью, — сообщила она Аннетт и озадаченно пожала плечами. — Я проснулась около часа и услышала, как он ходит в холле, потом хлопнула дверь, и из гаража выехала машина. Раньше он всегда предупреждал меня об отъезде, а если не успевал сказать заранее, то обязательно приходил ко мне, чтобы разбудить и попрощаться. В этот раз — ничего, только записка на столе.

Аннетт опустила голову. Тете Эльзе невдомек, в каком состоянии он находился, когда они расстались вчера вечером, — злой, обуреваемый дикой яростью, с перекошенным ненавистью лицом.

— В записке говорится, что ты уезжаешь в Англию, — продолжала тетя Эльза. — Саймон написал, что ты пробудешь здесь не более двух дней.

— Да, тетя, я должна вернуться, — спокойно подтвердила Аннетт и со всей решимостью, на какую была способна, приняла ее взгляд. — Вы многого не знаете, тетя Эльза. В силу некоторых причин мы с Саймоном скрывали это, но теперь, я думаю, пришло время рассказать правду, всю, как есть.

— Это связано с твоим отцом? — предположила пожилая женщина и, дотянувшись до руки Аннетт, в волнении сжала ее. — Ты говоришь о Роберте?

— Да. — Аннетт, попробовала ободряюще улыбнуться. — Тетя, как вы правы: мой папа был исключительным человеком, самым замечательным отцом в мире.

Два дня пролетели незаметно. Получив с посыльным билет на вечерний рейс самолета, Аннетт осознала, что до отъезда остались считанные часы. Она постаралась заполнить каждую минуту общением с тетей Эльзой.

Она рассказала ей все, что случилось в ночь пожара. Оттого, что наконец-то она смогла излить свою душу, часть тяжести ушла из ее сердца. Потом они много разговаривали о Роберте Напире. Аннетт заполняла воспоминаниями об отце пустоту разлуки величиной в четверть века, образовывавшуюся в душе тети Эльзы, в свою очередь, та показывала племяннице снимки, на которых и она и брат были еще детьми — дружными и счастливыми.

Все это благотворно подействовало на Аннетт. Ей совсем не хотелось уезжать, но она понимала, что должна покинуть уютное общество тети Эльзы и забыть все, что произошло с ней в стенах этого дома. Иного выбора у нее не было.

В день ее отъезда пришла Патриция Синкли. Когда Аннетт спустилась вниз, чтобы отнести в холл чемодан с вещами, улыбающаяся Марджи открывала актрисе дверь, приглашая ее войти, и Пат непринужденно приветствовала старую служанку, словно была здесь своим человеком. Аннетт едва хватило самообладания, чтобы взять себя в руки и спокойно поздороваться с нежданной гостьей.

— Мне нужно видеть Саймона, — сказала Патриция, следуя за Аннетт в гостиную. — Я знаю, он не выносит, когда его отрывают от дел, но мне нужно срочно поговорить с ним.

— Его нет, — с замиранием сердца произнесла Аннетт, удивленная собственной выдержкой и тем, что так ровно разговаривает с главной претенденткой на сердце Саймона. — Он уехал работать.

— Черт! — Огорченная Пат закусила губу. — Мне позарез нужно посоветоваться с ним, но я, конечно, не решусь отправиться в его логово. — Она заглянула в побледневшее лицо Аннетт. — Ты считаешь, я сошла с ума! Нет, просто мне предложили роль в новом фильме, но прежде чем ответить, я хочу узнать, нет ли у Саймона для меня работы. — Патриция помолчала, потом неожиданно усмехнулась. — Ну, разве это не похоже на работорговлю? С одной стороны, мне готовы заплатить бешеные деньги, лишь бы я согласилась на участие в фильме, с другой стороны… мне больше нравится работать с Саймоном. Пусть он пашет на нас, как на мулах, зато он мастер своего дела, большинству его картин всегда сопутствует успех.

— Сожалею, но он уехал еще позавчера. — Аннетт была озадачена тем, что Пат говорит о Саймоне исключительно как о выдающемся режиссере, а не как о будущем муже. — Но ты, наверное, знаешь его телефон, позвони ему.

— В его доме нет телефона. Помнится, несколько лет назад я рискнула и спросила номер, но Саймон прямо сказал, что терпеть не может, когда его попусту отвлекают, поэтому он и построил свое убежище в чаще леса. До телефонной будки десять миль ходьбы. Насколько я знаю, еще ни одна живая душа не побывала в этом святилище. — Задумавшись, Патриция замолчала, но, заметив, как сильно побледнела Аннетт, забыла о собственных проблемах и обеспокоенно затормошила ее: — Что с тобой? Я что-то не так сказала?

— Нет, — выдавила она. — А… а разве он не приводил туда тебя?

Патриция долго смотрела на нее, потом вздохнула.

— Нет, никогда. — Она криво усмехнулась и опустила голову. — Мне кажется, приглашение туда было бы своего рода билетом в его душу, проявлением наивысшей любви и доверия. Ко мне же он никогда не испытывал ничего подобного. — Аннетт слушала ее не дыша. — Единственный человек, которого он может позвать к себе, — это ты.

Ноги у нее стали ватными. Пришлось опереться на руку Патриции, и та усадила ее рядом с собой на диван.

— Саймон просто… просто присматривал за мной, — пробормотала девушка. — Со мной случилось несчастье… мой отец погиб, и Саймон…