Миссис Дуайер часто думала, что дочь была честна себе во вред. И в кого она пошла, что всегда говорила правду? Сегодня опять. Подошла и выложила как на духу, что нашла припрятанную коробку из-под сигар и посмотрела, что там лежит. Не будешь ведь наказывать ребенка за честность, даже если она и признается в том, что совала свой нос в чужие дела.

— Мама, я незаконнорожденная? — спросила она, имея в виду несоответствие даты своего рождения и свадьбы родителей.

— Где ты только выискиваешь такие слова, радость моя? — спросила миссис Дуайер, поглаживая каштановые волосы дочери. — Все это книги, которые ты читаешь. Я раньше и подумать не могла, что ребенок может читать такие книги. — Она наклонилась и нежно обняла дочь за плечи. — Нет, дорогая. Ты законнорожденная. Не имеет значения, когда мы с твоим отцом поженились. Главное, что мы это сделали. Ты Рэчел Дуайер. Он дал тебе свою фамилию.

— Но… — у Рэчел задрожала нижняя губа. Она-то рассчитывала услышать от матери совсем другое. — Ты хочешь сказать, что он мой настоящий отец?

— Конечно, дорогая!

— Я подумала, что если он женился на тебе позже, то у меня был другой отец.

— Я понимаю, дорогая, — сказала мать, принимая и разделяя муки дочери, — но он твой отец. Ты родилась еще до того, как мы решили пожениться. Ты же знаешь, он не из тех, кто хочет остепениться. Ему нравится быть свободным. Но я сказала ему, что он отвечает за меня и за ребенка. Была война, мы подумали, что его призовут, и поэтому расписались.

— Папа воевал? — Рэчел не совсем представляла себе, что такое война, но она слышала, как о войне говорят другие. Из разговоров она сделала вывод, что побывать на войне почетно. Может быть, она обнаружит сейчас что-нибудь такое, за что можно любить отца?

Но мать ответила Рэчел со вздохом:

— Нет, дорогая. Твой папа не прошел медкомиссию. Нашли отклонения в легких. Вот почему он иногда так сердится. Все остальные мужчины были на войне, а он нет.

Когда Рэчел спросила о другом ребенке, по лицу матери пробежала тень.

— Другой ребенок умер, дорогая моя, — произнесла она так тихо, что ветер почти заглушил ее слова. — Вы были близнецы. Но она умерла через несколько дней после вашего рождени. У нее было слабое сердце.

После этого разговора книги помогли Рэчел справиться с болью и разочарованием. Так было всегда. Книги закрывали плохие двери и открывали хорошие. Рэчел не могда вспомнить, когда она прочла свою первую книгу, просто она читала всегда. Однажды ее мать пришла домой с книжками, которые одолжила у соседей, и научила дочь читать.

Можно сказать, что Рэчел не ходила в школу. Некоторое время они жили в Ланкастере, штат Калифорния, еще одном городке среди пустыни. Там Рэчел ходила не то в первый, не то во второй класс. Она не подвергалась насмешкам, как в других школах, — среди ее сверстников были такие же, как она. Но было время, когда отцу удалось заполучить работу на станции обслуживания, и некоторое время они даже снимали настоящий дом. Тогда Рэчел посещала настоящую школу. Вот там-то дети подсмеивались над ней, ведь она ходила босая и в платьях, из которых давно выросла. Рэчел никогда не приносила завтраки из дома и не имела денег, чтобы перекусить в школьном буфете. Учительнице стало ее жалко, и она предложила Рэчел разделить с ней завтрак. Хотя Рэчел была еще совсем маленькая, она остро почувствовала унижение. Ее стошнило. Учительница страшно рассердилась, как будто Рэчел сделала это нарочно, и уже больше никогда не угощала ее.

Но Рэчел недолго пробыла в той школе. Отец, как всегда, потерял работу, весь следующий год жил на пособие, ругал правительство и приставал в барах к каждому человеку в форме.

Чтение было настоящим талантом Рэчел, тем, что она умела делать лучше всего. Она никогда не могла понять, почему для некоторых людей чтение вырастало в целую проблему. В конце концов, если ты получаешь от чего-нибудь удовольствие, то ты этим занимаешься и, естественно, достигаешь хороших результатов. От книг она получала именно удовольствие, может быть, единственное удовольствие, которое знала в детстве. Они переезжали из одного города в другой, лица сменяли друг друга, и Рэчел никогда не успевала привыкнуть к новому месту. Сколько она ни молилась, чтобы отца не уволили и чтобы она успела хоть с кем-нибудь подружиться, все заканчивалось одинаково. Отец приходил домой пьяный и начинал распространяться о мерзавцах, которые его уволили. После этого он неизбежно приставал к матери, и Рэчел вновь слышала крики и мольбу из спальни. Каждый раз ее отчаяние и разочарование лишь усиливались, как росло чувство одиночества и отчуждения от остального мира. Рэчел искала спасение в книгах.

Иногда они с матерью читали вместе, вслух.

— Образование бесценно, — говорила мать. — Я хочу, чтобы ты, Рэчел, жила лучше меня. Я хочу, чтобы ты нашла свое место под солнцем и была счастлива.

Но мать и дочь читали не только для образования, для них это был еще и путь к спасению; они вместе путешествовали в мире фантазии, чтобы хоть на некоторое время забыть о своей жизни.

Рэчел стремилась убежать от реальности по другой причине. Эту причину она случайно обнаружила в тот день, когда ей исполнилось одиннадцать. Они тогда ненадолго остановились в грязной комнатушке какого-то мотеля. Городок был маленький, какой-то весь поблекший, затерянный где-то между Фениксом и Альбукерке. Мать получила, место горничной в этом же мотеле, отец, как всегда, отправился охотиться за работой. Рэчел, как водится, была предоставлена сама себе. В тот момент она сидела перед зеркалом и расчесывала волосы. Рядом лежал открытый журнал с фотографиями кинозвезд, и Рэчел пыталась причесаться в различных стилях. Вдруг ее, как током, пронзила мысль: а ведь меня не назовешь хорошенькой. Фактически, с ужасом поняла Рэчел, она была просто невзрачная.

Рэчел сравнила свою внешность с фотографиями актрис, которые считались тогда эталоном красоты. Список несовершенств, по крайней мере с точки зрения одиннадцатилетней девочки, был бесконечен. Густые брови, абсолютно прямые волосы, немного вялый подбородок и, что хуже всего, совершенно невероятный нос.

Это открытие доставило Рэчел немало мучений. Отец лишь подлил масла в огонь, заметив однажды после очередного неудачного дня и обильных возлияний: — Да, а девчонка-то становится уродиной. Внешность каждого ребенка сильно меняется в детстве. Черты лица более-менее оформляются лишь в ранней юности. Примерно с шести лет черты лица Рэчел были как бы несколько размыты. Она ничем не отличалась от остальных детишек, которых полно на любой детской площадке. В одиннадцать лет она вступила в стадию формирования, черты ее лица начали определяться.

Нос у нее был с горбинкой, такой нос очень бы украсил лицо, если бы Рэчел была мальчиком. По правде говоря, любого мужчину такой нос сделал бы мужественно-красивым, но на женском лице, не говоря уже о лице девочки, он смотрелся совершенно не к месту. Рэчел это знала.

Она наблюдала за своей внешностью в течение следующих нескольких месяцев, молилась и надеялась, что природа что-нибудь в ней подправит. Но чем дольше она наблюдала, тем больше росла в ней уверенность, что все останется как есть. В результате Рэчел избегала смотреть на себя в зеркало.

Как-то они проводили зиму в городке Галлап, штат Нью-Мексико. Сострадательной соседке стало жалко миссис Дуайер и ее некрасивую дочь. Она хотела подарить им средство для завивки волос. Закомплексованная Рэчел так категорично отказывалась, что дама обиделась и избегала их после этого случая.

Мать Рэчел понимала, что творится с дочерью. Как могла, она старалась приободрить девочку, дать ей любовь и теплоту, которых той так безнадежно не хватало. Но трагедия заключалась в том, что сама миссис Дуайер была потерянным человеком. Алкоголь и беспорядочный образ жизни сделали свое дело. Во что бы то ни стало она старалась угодить мужу, которому никогда нельзя было угодить. Она ходила с ним по барам, участвовала в попойках дома, позволяла всячески унижать себя. Порывы миссис Дуайер любить дочь были нечасты, непредсказуемы и часто некстати.