Тогда же от старичков я узнал, что первым в русские пределы и приказ из Москвы пришёл: отобрать у колхозников паспорта и в железный сейф запереть. Вроде как бы крепостное право к нам возвращалось. Не знали мы тогда этих страшных дел второго Сталина и его окружения, то есть «непорядочных», но каким-то внутренним чутьём слышали «шелест лапок» кровных братьев иудушки Троцкого.

А сержант Котляревский уж и совсем непонятное для моего слуха сказал: «Нам во время лекций слово «русский» запрещалось говорить. Ну, а если кто еврея евреем назовёт — того и вовсе в тюрьму могли засадить. Из Кремля дух такой насаждался: нет у нас русских и нет евреев. Армяне есть, таджики есть, и даже чукчи где-то на краю земли живут, а вот русских нет. Были они при царе, а теперь вот нет. В большой строгости наш народ держали; чуть лишнее слово сказал — в Соловки зашлют, а то и подальше — в Колыму, в Заполярье. Россия велика, человека спрятать — ничего не стоит».

Сам-то Котляревский евреем был, и Сталина ему похвалить бы надо, а он ишь как — вроде бы за русских заступался.

А в битве за Будапешт я с батареей в центре наших войск стоял. Там немцы с самолётов листовки бросали. А нам из штаба приказ пришёл: листовки собирать и командиру подразделения отдавать, а командир сжигать их обязан. Ну, нечего греха таить: листовочки-то я тайком почитывал. А там огневые слова сердце жгли: «Иван! Знаешь ли ты, кто тобой командует?» И все члены Совета обороны — Высшего штаба войны — назывались: Сталин, Берия, Микоян, Каганович… «Смекаешь? — издевался немец. — Есть и два русских: Молотов и Ворошилов — так они под еврейскую дудку пляшут».

В другой раз напишут: «Шабес-гои — это те, кто породнился с евреями. Гитлер шабес-гоев погаными псами называет».

Ради правды скажем: высший штаб войны у немцев… Там вроде бы тоже не обошлось без сынов Израиля. Гитлер — он же Шикльгрубер (по-еврейски это шапка портного); многопудовый Геринг — еврей наполовину; Гесс, Геббельс, Гиммлер — и этих немцы за своих не принимали.

Как тут не вспомнить великого человека Америки Генри Форда: «Подвергните контролю пятьдесят наиболее богатых еврейских финансистов, которые творят войну для собственных прибылей, — и войны будут упразднены».

А ещё в листовках поминались высшие комиссары, редакторы фронтовых газет — и они все евреи.

Замечу тут кстати: в своих двадцати романах, которые я написал и почти все они были напечатаны в самой престижной для русского писателя серии «Русский роман», я много мест посвятил евреям и тому, как в пору советской власти складывалась жизнь между ними и русским народом. Не знаю, с какой тщательностью, мастерством и исторической достоверностью я выписал эту тему, вывел на свои страницы образы евреев — моих современников, но признаюсь тут читателю: толчком к пониманию еврейского вопроса, без которого, как я убеждён, всякие литературные писания можно сравнить со стучанием шахтёрских касок о камни Горбатого моста, — так вот первым сигналом к познанию еврейской темы послужили те немецкие короткие листовочки, которые стаскивали ко мне в окоп солдаты и которые я украдкой от других, прежде чем отдать на сжигание, прочитывал.

К моему счастью или несчастью, могу сказать: вся моя жизнь после войны и до нынешних дней протекала в среде евреев: четверть века в журналистике и десять из них в «Известиях» — эпицентре советского еврейства, и почти тридцать пять лет в писательском мире, где, по выражению Федина, всякий мало-мальски грамотный еврей — уже писатель. И тут я не мог не заметить: чем бездарнее еврей, тем он активнее и злее, тем он больнее жалит талантливого гоя. А если уж гой очень талантлив — как Есенин, Маяковский, Блок, Рубцов, Павел Васильев, или Игорь Тальков, или Владимир Высоцкий — таких просто убивают. Могу сказать: война для меня была отдыхом, санаторием; всю же остальную жизнь я по причине своей несчастной национальности шел, как провинившийся солдат старой русской армии, через строй евреев и был избит ими и искусан до такого состояния, при котором только русский человек ещё и способен держаться на ногах.

Ну, и как бы у меня язык повернулся назвать Сталина Отцом народов?..

Скажу как на духу: многие солдаты и младшие офицеры недолюбливали Вождя народов и даже будто бы не очень в него верили. Что же касается атак, в которые ходили с именем Сталина… Так, наверное, и было, но я служил в авиации, а потом в артиллерии — там в атаки не ходили.

Ну, а теперь послушаем, как на эту щекотливую тему размышляли другие.

Главнокомандующий авиацией дальнего действия маршал Александр Евгеньевич Голованов сказал о Сталине: «Мне посчастливилось работать с великим, величайшим человеком, для которого выше интересов государства, выше интересов нашего народа ничего не было, который всю свою жизнь прожил не для себя и стремился сделать наше государство самым передовым и могучим в мире. И это говорю я, которого не миновал 1937-й год!»

И дальше:

«Сталин очень любил русских. Сколько раз Чкалов напивался у него до безобразия, а он всё ему прощал, — в его понимании русский человек должен быть таким, как Чкалов. Сталин жалел, что не родился русским, говорил мне, что народ его не любит из-за того, что он грузин. Восточное происхождение сказывалось у него только в акценте и гостеприимстве. Я не встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ, как Сталин. Сталин не представлял масштабов своего влияния. Если бы знал, что скажет — и человек разорвётся, а сделает, он бы ещё много хорошего сделал. Но в нём жила трагедия, что он не русский. Он подчёркивал, что во время войны у нас было выбито тридцать миллионов человек, из них двадцать миллионов русских».

Любил русских!.. Хорошо это, когда человек, занимающий царский престол в чужой стране, любит хозяев этой страны. И в то же время сознавал, что «в нём жила трагедия, что он не русский». Как человек, учившийся в церковной школе, он, наверное, знал библейскую мудрость: «Выбери себе царя из народа своего». Сталин в глубине души, наверное, был верующим человеком. Он потому время от времени высказывал такие откровения, на которые любой другой человек был бы неспособен.

Я пишу эти строки в дни, когда Россию терзают беды и несчастья, когда её только что вчера потрясли события, происшедшие в небольшом карельском городке Кондопога. Там восстали против кавказцев. Кавказцы убили трёх русских парней. И тогда поднялось всё население города — и стар, и млад. Люди сожгли ресторан, громили магазины, игорные дома, принадлежащие чеченцам. И через час или два погрома чеченцы и все кавказцы покинули город. Местные власти спрятали в летнем пионерском лагере кавказских женщин и детей, а мужчины убежали неизвестно куда. И тогда радио Москвы и газеты завопили: «Русские бандиты невинных людей бьют, частные магазины жгут. Фашисты!..»

В газетах и на радио кричали одно и тоже: «Фашисты!.. Разбой!..» И тут уж все увидели, кому у нас принадлежат газеты и все средства информации. Открылось русским людям и лицо власти, воцарившейся в России.

Тут будет уместно заметить, что в совершившейся с нами трагедии есть и некое светлое начало: враг приподнял голову, и русские люди его увидели. В этом я усматриваю промысел Божий. То, что мне открыл в своих листовочках ужасный человек Геббельс, открыли всему русскому народу сами же евреи. И это оборотная сторона медали, на которой История выбьет слова: «Евреи победили Россию, но они на радостях или по неосторожности слишком высоко подняли голову, и их увидели. Они себя демаскировали, обнаружили перед всем миром. Не все понимают, но это обстоятельство послужило подготовкой Нюрнбергского процесса над ними. Умнейшие из евреев это уже поняли. Еврейский писатель Э. Тополь, упоённый восторгом победы, прокричал: «…мы получили реальную власть в этой стране…» Главный кукловод… имеет длинную еврейскую фамилию: Березовско-Гусинско-Смоленско-Ходорковский и т. д. А евреи-публицисты в сборнике статей «Россия и евреи», изданном в Германии в 1923 году, писали: «Непомерно рьяное участие евреев-большевиков в угнетении и разрушении России — грех, который в самом себе носит возмездие — евреи неминуемо должны… в будущем жестоко поплатиться…»