На всех балконах, балкончиках и террасах что-нибудь по-весеннему расцветало. Кроме моей террасы. Я вспомнила о «своей» фотографии в Шелгваукане среди тропической растительности и подумала, что могла бы запросто выращивать нечто подобное на просторах своей террасы, но почему-то категорически не испытываю потребности в земледелии. Попутно пришла мысль: а не полюбоваться ли мне еще разок на фотошопное творение Марты? Удивительно, до чего ловко у нее получается.

Я вернулась к компьютеру, вошла на сайт Марты, открыла свою страничку и вовсе не удивилась, что за это время там возникли две «мои» фотки — на борту шикарной яхты в обнимку с импозантным мужчиной, и в цветущем саду я сижу за столом с двумя девочками-девушками, — а еще новое сообщение Даниеля: «Спокойной ночи, любимая! Целую тысячу раз»!

«Платье из лионского шелка, от лучшего парижского портного, кружева, сработанные мастерицами Валансона, старинное бриллиантовое колье и диадема с сапфирами — бабушкино наследство, добытое предком в крестовом походе, — с дюжину перстней на всех пальцах и газовая, шитая золотом фата, фижмы и новехонький атласный корсет — ужасно тугой и неудобный, маленькие туфельки без пятки на высоченном точеном красном каблуке…

Все это она привезла с собой, и утром ее одевали служанки, она трепетала от предвкушения счастливейшего дня своей жизни. Потом сам король повел ее к алтарю старой деревенской церкви приютившего армию здешнего поместья. Король — это, конечно, высокая честь, но как счастлив был бы сегодня ее отец, боевой генерал, доживи он до этого дня…

Она почувствовала приближение слез, и в неверном свете свечей по сторонам зеркала увидела, как стали увлажняться глаза ее отражения. Но она запретила себе плакать, пусть даже это слезы долгожданного счастья. Служанки, которые сейчас раздевают ее перед первой брачной ночью, не должны видеть ее слез. Они не поймут, как можно плакать от счастья, став женой человека, который может погибнуть в завтрашней битве. После венчания она больше не видела Анри — он был занят на службе. А сейчас он сидит в соседней комнате и ждет, когда ее подготовят к первой брачной ночи. Вот почему она не догадалась позвать служанок раньше? Анри был бы уже с ней!

— Нельзя ли попроворнее?

Она поторопила служанок и подумала: до чего же долго эти деревенские девчонки возятся с ее корсетом, неужели они не понимают, что у нее и так не много времени, чтобы обязательно в эту же ночь зачать сына? Но она совершенно не представляет себе, как это сделать и тем более — что нужно, чтобы это точно произошло. Хоть бы Анри знал! Единственное, что ей известно наверняка, — для этого они оба должны быть голыми, как Адам и Ева…

— Довольно! — нетерпеливо сказала она, когда на ней наконец осталась только сорочка и украшения. — Дальше я разденусь сама. Уходите! Передайте герцогу, что супруга готова его принять! — Она громко это выкрикнула, надеясь, что он услышит и войдет сам. Она больше не могла ждать.

— Простите, госпожа… — Одна из служанок присела в реверансе и зашептала, пряча глаза: — Мы должны надеть на вас ночную рубашку и пеньюар, это же свадебный подарок короля. Без одежды спят только простолюдинки. Нас накажут, если…

Юная герцогиня вздрогнула: часы на камине начали гулко отбивать полночь…»

Я тоже почему-то вздрогнула и машинально посмотрела в угол экрана на часы. Второй час! А в три я должна ввести своего драгоценного в кабинет стоматолога. И в отличие от героини Надин Мориньяк мне-то нужно как раз одеться! И служанок у меня тоже нет. Я помчалась в ванную.

Я притормозила напротив фирмы мужа, вытащила мобильник и собралась ему звонить, но он сам вышел из дверей, помахал мне рукой и быстро побежал вниз по ступеням.

— Редкостная пунктуальность, — сказала я, когда он открыл дверцу.

— Ага, сам на себя удивляюсь. Привет! — Он уселся. — Отлично выглядишь, тоже на редкость! — И вдруг обнял меня, развернул к себе и крепко поцеловал в губы.

Потом отстранился и несколько секунд внимательно смотрел в глаза, не выпуская из объятий. Наконец улыбнулся и ровно сел в своем кресле.

— Что это с тобой? — спросила я, переведя дыхание. — Или надеешься, что я отменю визит к стоматологу?

— Вовсе нет. Что я, по-твоему, не имею права поцеловать свою любимую жену? Ну, поехали!

— Подожди. Как ты сказал? Какую жену?

— Любимую. А что? Разве не так?

Я покосилась на него, хмыкнула и тронула с места машину.

— Как-то я сомневаюсь насчет твоей любви, Даниель. По-моему, ты явно что-то задумал и хочешь застать меня врасплох. — Я услышала, как он засопел, но не посмотрела на него. — Ладно, дорогой. Проехали.

— А-а-а!.. — протянул он. — Дорогой все-таки! И то ладно.

— А хочется быть любимым?

— Естественная потребность любого человека.

Тут уж я не вытерпела и взглянула на него.

— Если подходить к данной проблеме объекта социума в симультанно-культурологическом аспекте, как, пожалуй, сформулировал бы твой брат?

И вдруг мы оба засмеялись. Мы просто помирали от смеха! Я видела, что у него даже пот выступил на лбу.

Неожиданно Даниель хлопнул меня по колену:

— Осторожнее! Красный свет!

Я успела вовремя затормозить. Не смотрела на него, но чувствовала, что он не убирает с моего бедра свою руку. Зажегся зеленый, мы поехали, и только тогда я сказала:

— Ну чего ты? Хочешь погладить? Погладь.

— А тебе приятно, когда я тебя так глажу?

— В социокультурологическом аспекте?

Мы опять зафыркали, но это вовсе не мешало ему наглаживать мое колено и все глубже забираться пальцами между моими ногами.

— Даниель, может быть, уже достаточно? Я все-таки за рулем, а ты меня отвлекаешь.

— Так давай я поведу. И я не стану возражать, если ты будешь отвлекать меня аналогичным образом.

— Ну хватит! — Я резко убрала от себя его руку. — Нам осталось два квартала. По-моему, ты забыл, куда мы едем.

— Забыл бы, когда бы ты не напоминала. — Его рука опять нахально ввернулась между моих ног. — Вот зачем ты надела брюки? Была бы в юбке, ничего не отвлекало бы, а наоборот!

У меня перехватило дыхание и сами собой закрывались глаза: его пальцы через мои брюки мерно трогали и теребили мой клитор… Но я выдохнула и заорала:

— Прекрати! Иначе мы врежемся! Идиот! Мы в центре города! Хватит! Ты же знаешь, это мое самое… самое…

— Я знаю. Я знаю все твои места. Я же твой муж. Расслабься. Сосредоточься на дороге. Не думай ни о чем другом. Я хочу, чтобы ты кончила. Я же чувствую, что ты уже близко.

В ответ я могла только простонать. Все было действительно так, как он говорил. Моих сил хватило только на то, чтобы, вцепившись в руль, с открытыми глазами дотянуть до светофора и остановиться.

На светофоре я кончила и разрыдалась.

— Идиот! А если бы я выпустила руль? Мы же на средней полосе бульвара Батиньоль! Представляешь, какая бы была грандиозная авария? Люди могли погибнуть лишь из-за того…

Он резко притянул к себе мою голову и поцеловал в губы.

— Из-за того, что моя жена кончила! — Слизнул слезы с моих щек и добавил, показывая рукой за окна машины: — Разве запрещено, чтобы любимая жена кончала на средней полосе бульвара Батиньоль? Ты сама-то подумай, разве это запрещено?

— Прекрати… Все же на нас смотрят… Все видели…

— Ну и что? Они ведь завидуют. Хочешь, я сейчас выйду и всем скажу: моя жена только что кончила. Я ее безумно люблю!

Тут наконец зажегся зеленый свет. Весь мой организм ходил ходуном. Я в диком напряжении вела машину и не разговаривала с ним до самой клиники.

— Думаешь, не зажгись вовремя зеленый, он бы вышел и объявил всем о своей любви?

— Не знаю, Марта, даже думать об этом не хочу. Я так перепсиховала, я готова была его убить.