— Всем, — дрожащим подбородком кивнула Пентилия.

— Понятно, — с томным вздохом ответила Луиза.

Томми ограничился едва уловимым наклоном головы.

— Отлично. Что ж, продолжаем.

— Начали! Сцена восьмая, дубль второй, — предупредила женщина с «хлопушкой», и съемки продолжились…

Экзекуция прервалась только через полтора часа. У Джун затекло все, что только могло затечь. Все это время она ерзала на подоконнике и мечтала о прогулке, свежем воздухе и дневном свете — в гостиной светили большие лампы, которые, наоборот, создавали впечатление, что за окнами — вечер.

Покинуть съемочную площадку Джун не могла: разумеется, ее уход заметила бы бабушка, которой и так порядочно досталось от режиссера. Джун дала себе обещание, что пока бабушка «не разыграется», не привыкнет к тому, что она — актриса, внучка будет терпеливо сносить подобные экзекуции.

— Никогда бы не подумала, что одну-единственную сцену можно снимать так долго, — поделилась Джун с Пентилией после того, как объявили перерыв.

— Что вы хотите от Милано?.. — вздохнула Луиза Бергман, сидевшая рядом с Пентилией. — Я слышала, что полтора часа — еще не предел. Так что мужайтесь, миссис Лиллард. Милано не успокоится, пока не выжмет из нас все соки. О, Оливье, — улыбнулась она подошедшему актеру. — А вы — стойкий оловянный солдатик. Я думала, сбежите уже через полчаса.

— Я не убегаю от трудностей, — с улыбкой ответил ей актер. — К тому же мне полезно посмотреть, как играют другие. Я же должен понять, что за человек — моя возлюбленная…

Луиза ответила ему кокетливой улыбкой.

— А вы, — обратился Оливье к Джун, — тоже будете играть в «Моих странных друзьях»?

— Нет, — покачала головой Джун. — Я приехала с бабушкой, — кивнула она на Пентилию. — Как «группа поддержки». Я и раньше подозревала, что из меня не вышло бы актрисы, но сегодня убедилась в этом окончательно. Эта профессия требует огромного терпения. И мужества, — покосилась она на бабушку, — чтобы выдерживать натиск Милано…

Оливье и Луиза расхохотались и принялись болтать о чем-то своем. Джун заметила, что общество друг друга доставляет им большое удовольствие. Судя по всему, Оливье остался на съемочной площадке только из-за Луизы. Как и Джун — только из-за бабушки…

Восьмая сцена, раскрывавшая характер взаимоотношений матери и дочери, а также дочери и ее жениха, была наконец-то снята. Настала очередь следующей, девятой сцены. В ней Элисон расспрашивала Мизетту Хадсон о семейной реликвии — старинном серебряном кресте, украшенном александритами, — которая, по слухам, приносила этой самой семье одни лишь беды.

Томми Дангл, актер, игравший Брайена, — с ним Джун успела познакомиться и пошептаться в то время, как Милано в очередной раз отчитывал актрис, — сказал ей, что десятая сцена будет снята как ретроспекция. Джун, конечно же, не поняла, что такое — ретроспекция, но Томми объяснил ей, что этот термин означает включение в сюжетную канву воспоминаний о событиях, которые произошли до начала сюжета.

— А-а… — восхищенно пробормотала Джун. — Значит, эту историю Милано хочет снять отдельно…

— Да, он говорил что-то насчет местной часовни, вокруг которой ходит столько слухов. Представляете, Джун, какой-то старый бродяга пытался даже отговорить Милано от съемок в часовне. Но все было бесполезно…

— А вы в это верите? — серьезно спросила его Джун.

Томми невесело усмехнулся.

— Вообще-то я суеверен, как и многие актеры. Знаете, очень часто бывает так, что во время подобных съемок происходят вещи неприятные, а иногда даже трагические. Но Милано, насколько я знаю, никогда не придавал этому значения…

— Он считает легенды глупой выдумкой, — задумчиво произнесла Джун. — Или пытается найти им разумное объяснение. А ведь далеко не все поддается разумному объяснению…

— Вы знаете Милано? — удивленно покосился на нее Томми.

— Так, совсем немного, — смутилась Джун, а потом смутилась еще сильнее, когда заметила, что Милано, объявивший очередной перерыв, направляется к ним.

Ах да, он ведь хотел о чем-то поговорить, вспомнила Джун и снова внутренне съежилась.

— Рад, что вы так серьезно подходите к делу, — обратился Милано к Томми. На его губах играла улыбка, которая показалась Джун насмешливой. — Вот и Оливье Лав тоже увлекся… процессом, — кивнул он в сторону Оливье, который рассыпался в комплиментах перед красавицей Луизой. — Можно я на секундочку похищу у вас Джун? Нам нужно кое-что обсудить…

Томми Дангл удивленно покосился на Джун. Джун почувствовала себя лгуньей: она только что сказала, что едва знакома с режиссером, а Милано обращается с ней так запросто… Вот приспичило!

— Конечно, — улыбнулся Томми и шутливо поинтересовался: — Вы, наверное, хотите предложить Джун роль в своем фильме?

— Уже предлагал, — серьезно ответил Милано, — но Джун отказалась.

— Жаль, — пробормотал Томми, которого последняя новость удивила не меньше, чем то, что Джун так коротко знакома с режиссером. — Я бы с удовольствием играл в одной команде с Джун.

— Не сомневаюсь, — кивнул Милано, и Джун на секунду показалось, что в его тревожных карих глазах загорелся какой-то странный огонек. — Пойдемте, Джун, вы еще успеете поболтать со своим новым знакомым…

Женский визг, раздавшийся на площадке, заставил смолкнуть не только Милано. Все мгновенно притихли и покосились в ту сторону, откуда донесся крик.

У Джун душа ушла в пятки, когда девушка поняла, что кричала ее бабка. Пентилия стояла, зажав в руке яблоко, и с выражением ужаса на лице смотрела на плетеную вазу с фруктами.

— Бабушка!

Нарушив всеобщее молчание, Джун спрыгнула с подоконника и подбежала к Пентилии.

— Что случилось?!

Бледная как мел миссис Петти дрожащим пальцем указала на фрукты. Джун посмотрела на вазу и поняла, чего так испугалась бабушка: между яблоками и гроздью красного винограда торчала чья-то маленькая остренькая головка с крошечными желтыми глазами, в центре которых красовались черные вытянутые зрачки.

— Змея… — пробормотала Джун, все еще не уверенная в том, что глаза ее не обманули. Но когда узкая чешуйчатая лента обвилась вокруг яблока, Джун оставили последние сомнения. — Мистер Милано! — обернулась она к режиссеру. — В вазе с фруктами — змея!

— Что?!

— Змея…

Милано подбежал к женщинам и молча уставился на плетеную вазу. Вскоре вокруг вазы собралась целая толпа.

— Откуда она взялась? — поинтересовалась женщина с «хлопушкой». Томми объяснил Джун, что это — Лилиан, режиссер-постановщик. Она должна следить за проведением съемок и поддерживать порядок на съемочной площадке.

— Ее принесли для меня… — пробормотал Милано и слегка оттянул свой синий шарф.

Джун поняла, что он все еще не пришел в себя. Тревога, подобно змее в плетеной вазе, вползла в его карие глаза и прочно там обосновалась.

Как бы у него снова не случился приступ, испуганно подумала Джун и начала вспоминать название таблеток, которые помогли ему тогда, в переулке.

Но таблетки не пригодились. Милано стало немного легче, как только он встретился взглядом с Эмметом Мэдлоу.

— Эммет, откуда эта ваза? — спросил режиссер у своей правой руки и «левой нога по совместительству».

— Ты просил принести фруктов, а я послал за ними Лиз, — невозмутимо ответил Эммет. — Сейчас я ее позову.

Вскоре прибежала запыхавшаяся Лиз, исполнявшая при Эммете обязанности «принеси-подай», и, краснея, поведала собравшимся, что фрукты тщательно помыла и собственноручно положила в вазу. Она оставила вазу на столе, потому что надо было сделать еще и кофе, а коньяка, который просил добавить в кофе Милано, под рукой не оказалось.

Лиз оправдывалась, как на суде, однако видно было, что девушка ни в чем не виновата.

— Может быть, змея сама заползла в эту корзинку? — предположил Ларри, ассистент Милано.

— Насколько я слышал, — возразил Эммет, — змеи в этих местах не водятся. Нет, это исключено. Ну, Милано, мужайся. Кому-то ты сильно насолил…