Пентилия успела перезнакомиться почти со всеми актерами и запросто общалась со знаменитыми Оливье Лавом и Луизой Бергман, к которым раньше относилась с таким трепетом, словно они были небожителями.

Шон Милано по-прежнему придирался к ней из-за ее привычки хватать первый попавшийся предмет и держаться за него, как за спасательный круг, но Пентилия потихоньку начала избавляться от этой скверной привычки. Все налаживалось, но бабушка по-прежнему не желала отпускать от себя внучку.

Джун начала подозревать, что ее присутствие на съемочной площадке нужно миссис Петти вовсе не для поддержки. Коварная Пентилия Лиллард задумала свести ее с Томми Данглом, в котором пожилая дама немедленно увидела потенциального жениха для своей «непутевой» внучки.

Джун ничего не имела против общения с Данглом. Ей тоже нравился этот молодой, немного стеснительный парень, чья актерская карьера только начиналась. С ним было интересно разговаривать. Он много рассказывал о технике съемок и познакомил Джун практически со всей съемочной группой.

Однако для Джун, как и для Томми, это было приятное знакомство, не более. Пентилия же, судя по всему, думала совершенно иначе и всячески старалась «вышибить» Кима Доджеса из головы Джун с помощью «клина», которым, по ее мнению, мог стать несчастный Томми.

Джун клятвенно пообещала себе, что больше не поддастся на бабушкину уловку. Пусть в следующий раз бабушка берет с собой миссис Поллет. Их гостеприимная хозяйка давно уже мечтает об этом, только не осмеливается предложить свою скромную персону в качестве сопровождения новоиспеченной актрисы…

Бабуля напрасно старается, вздыхала про себя Джун. За все это время Ким Доджес не проявил ко мне никакого интереса. Как будто я умерла… Может, я и в самом деле умерла для него? Он никогда не страдал от отсутствия женского внимания и наверняка уже утешился с какой-нибудь фигуристой блондинкой из нашего квартала…

Нельзя сказать, чтобы эта мысль оставляла Джун равнодушной. Конечно, она чувствовала уколы ревности, и весьма болезненные. Но время и расстояние потихоньку расставляли все по своим местам. Пока Джун находилась под обаянием Кима, он казался ей самым замечательным парнем на свете. А теперь, когда его не было рядом, Джун потихоньку начинала понимать, что они не такая уж замечательная пара, как ей представлялось еще совсем недавно.

Замужество — шаг серьезный и ответственный. Джун всегда говорила себе, что если выйдет замуж, то один раз на всю жизнь. Слово «развод» пугало ее. Оно казалось ей крахом, громом среди ясного неба. Джун не понимала, как люди могут вначале клясться друг другу в вечной любви, а потом запросто расходиться и снова клясться в любви своим новым избранникам.

Джун все чаще и чаще представляла Кима Доджеса в качестве своего мужа и понимала, что слишком поторопилась, дав ему согласие.

Как она будет жить с человеком, который не доверяет ей настолько, что не может отпустить ее в другой город, подозревая, что невеста изменит ему с первым же встречным? А этот странный разговор о машинах, из-за которых Ким рискует головой? Джун и сама уже не очень-то ему доверяла…

Ей вспоминались их короткие свидания. Разве они хоть раз говорили по душам? Разве Ким рассказывал ей хоть что-то интересное, что не касалось его увлечения — машин? Частенько он приглашал ее к себе, но всякий раз эти поездки заканчивались ссорами: Джун не хотела заниматься ничем таким до свадьбы, а Ким смеялся над ее «старушечьими заморочками». Джун всякий раз обижалась на эти слова и думала, что Ким не прав.

Сейчас, вспоминая свои чувства в те мгновения, Джун понимала, что Ким Доджес не так уж и ошибался. Но вовсе не в том, что смеялся над ней, а в том, что Джун могла бы заняться с ним любовью, если бы действительно любила его.

Люблю ли я его? — снова и снова спрашивала себя Джун. И всякий раз приходила к выводу, что слово «любовь» перестало казаться ей таким простым и понятным, каким она считала его раньше.

Обуреваемая этими противоречивыми мыслями, Джун пришла на съемочную площадку в довольно мрачном настроении.

Съемки проходили в том же доме, в той же гостиной, где Милано снимал сцену с Элисон, Брайеном и мисс Мизеттой, только обстановка и освещение в этой комнате были теперь совершенно другими.

В «обновленной» гостиной царили полумрак и жуткий беспорядок. На старом сломанном диване валялась подушка, обтянутая потертым вельветом, на полу валялся скомканный плед. На деревянном столе с резными ножками стоял ноутбук, клавиши которого были настолько «истоптаны», что половина букв на них стерлась. Рядом с ноутбуком стояло две пепельницы, заваленных окурками, лежали вперемешку пустые и полные пачки сигарет, а все это великолепие украшал поднос, на котором гордо возвышалась большая щербатая чашка и лежал недоеденный бутерброд.

Теперь гостиная представляла собой рабочий кабинет писателя Гарри Риверса, главного героя «Моих странных друзей», роль которого досталась знаменитому Оливье Лаву.

— Вот это да… — покачала головой Джун. — Ничего себе, живут писатели…

— Некоторые актеры живут точно так же, — улыбнулся Томми Дангл, услышав ее комментарий.

— Надеюсь, не вы? — в ответ улыбнулась Джун и тут же увидела, как перед ними выросла долговязая фигура Милано.

Появляется, как будто из-под земли, фыркнула про себя Джун. Интересно, что случится, когда он снова захочет со мной поговорить?

Однако на этот раз ничего не случилось. Милано улыбнулся своими губами-ленточкой и, отведя Джун в сторону, сделал серьезное лицо.

— Простите, Джун, что донимаю вас, но меня мучает совесть. А совесть, знаете ли, самый страшный инквизитор…

— Я знаю, кто такой инквизитор, — язвительно улыбнулась Джун. — Из книжек с картинками, разумеется…

— Джун… — укоризненно покосился на нее Милано. — Я думал, вы не такая злопамятная. В любом случае, я именно об этом хочу поговорить. Простите меня, я обидел вас тогда, в часовне. И, наверное, здорово задел… Я — резкий человек и не очень-то умею ладить с людьми… Но вас мне не стоило обижать, честное слово.

— А чем я отличаюсь от других? — спросила Джун, стараясь не отводить взгляда от карих глаз, в глубине которых, как всегда, таилось беспокойство.

— Вы молоды, а молодости свойственна наивность. Тогда вы задали мне вопрос, на который я не хотел отвечать. Вот я и нагрубил вам…

— Значит, вы извиняетесь только из-за моего возраста? А если бы мне было не девятнадцать, а тридцать, то вы бы и не потрудились извиниться? — с вызовом спросила Джун.

Милано нахмурился. Джун поняла, что он ожидал получить индульгенцию гораздо быстрее.

— Джун, есть вещи, о которых не стоит спрашивать едва знакомых людей… — пробормотал он. — Вы этого еще не понимаете, потому что молоды. Вот и все, что я хотел сказать… Так вы примете мои извинения?

— А как поживает ваш хорек? — поинтересовалась Джун, которую начала забавлять раздражительность Милано. — Надеюсь, об этом можно спрашивать едва знакомых людей?

— У Твинсона все в порядке, — мрачно ответил Милано. — Так, значит, вы будете злиться на меня всю оставшуюся жизнь?

— Ну что вы, — хмыкнула Джун. — Лет пять, не больше.

— С вами невозможно разговаривать серьезно, — раздраженно бросил Милано и, оставив Джун в гордом одиночестве, направился к одному из операторов, которому принялся что-то объяснять.

— Что ему было нужно? — спросил Томми, когда Джун вернулась.

— Хотел купить индульгенцию, но она стоила дороже, чем он думал, — пробормотала Джун.

— Что это значит? — недоуменно покосился на нее Томми.

Джун махнула рукой.

— Ничего особенного. Скажите лучше, зачем Милано понадобилось переснимать девятую сцену? Бабушка жаловалась, что она больше так не сыграет…

— Кажется, он хочет изменить семейную реликвию. Вместо креста, усыпанного александритами, он придумал аметистовую подвеску в виде большого шара. Не знаю, зачем ему понадобилось менять реквизит — суть-то остается прежней. Какая разница — крест из александритов или аметистовый шар на цепочке?