Общее мнение стало склоняться к тому, что есть возможность снять интересный фильм, но вот сценарий не то плохо написан, не то плохо прописан.

Редактор Виктор заявил, что сценарий написан блестяще, таких нет… Вадим отметил в сценарии какой-то литературный алмаз. Это прозвучало забавно, но у Вадима в тот момент был такой грозный взгляд, что ему не возразили.

Банальный, алмазный, мусорный, небывалый… Любопытная картинка.

Мое внимание с самого начала привлекла брюнетка, одетая скромно, но, похоже, по моде и дорого. Она иногда отпускала остроты, надувала и без того полные губы и, наверно, была очень довольна собой. Я подумал, что у нее очень хорошо с гормонами, но это наблюдение ни к месту и ни ко времени. Однако брюнетка заявила: «Ты, Вадим, да и Виктор тоже, не говоря об авторе, вкладываете в защиту сценария столько темперамента, что ясно – для сценария не осталось ровным счетом ничего. Там одни прописные истины. Я вот дура и то знаю, что шахматные часы двойные, что шахматам надо уделять внимание при воспитании детей. Я сама купила сыну шахматы, но я не даю Виктору играть в рабочее время, почти на глазах у Тихона (так называли самого главного и старшего по возрасту), поэтому я враг шахмат! Двадцать минут смотреть на людей за доской неинтересно. Я и раньше говорила, что фильма не будет». Так темпераментно она обвинила нас в неправильном расходовании наших темпераментов.

Черту наскоро подвел художественный руководитель. Он сказал, что сценарий надо подсократить, сделать попроще, чтобы прочитал кто-то свыше. Потом все срочно направились в соседнее объединение, провожать кого-то на пенсию.

Я побрел к выходу и в коридоре встретил мужчину. Он неожиданно сказал: «Здравствуй, Миша! Какими судьбами?». Я не сразу его узнал. Мы когда-то вместе учились в седьмом классе. Потом меня не узнала женщина, с которой я познакомился во время продолжительного путешествия на корабле. В довершение я, сев в троллейбус, на последней остановке обнаружил, что ехал не в ту сторону.

На следующее утро позвонил Виктор. «Такого блестящего обсуждения у нас на студии не было», – сказал он. И мне показалось, что я посетил другую планету, где особые нравы и обычаи.

Вадим снял фильм. Мы там придумали, чтобы гроссмейстеры размышляли над очередным ходом не молча, а вслух. При этом шахматные фигурки двигались, повинуясь их мыслям, потом возвращались в исходную позицию. Эти внутренние монологи отличались своеобразием. Гроссмейстеры думали по-разному. Получилось занятно. Шахматистам фильм понравился. Некоторые критики его хвалили, а на фестивале спортивных фильмом в Ленинграде он даже стал лауреатом.

Как-то на работу из Алма-Аты пришла мне загадочная телеграмма: «Пришлите ваш шахматный орилым». Мы в шахматном отделе разгадали этот ребус. Оказывается, что если небрежно написать букву «эф», то вместо слова фильм получается загадочный орилым.

Фильм назвали простенько – «Шахматисты». Ответственные товарищи определили тираж копий фильма. Маленький. Председатель Шахматной федерации страны (это общественная должность) хотел тираж увеличить. Он пригласил в авторитетное учреждение, где работал, товарища. Товарищ работал по соседству в еще более авторитетном учреждении. Он пришел в номенклатурном синем костюме и светло-бежевых ботинках. Молча просмотрел фильм и лаконично заключил, что гроссмейстеры подолгу молчат, как теперь модно. Музыка, сопровождающая фильм, модерновая. Это тоже нехорошо. Тираж не увеличили.

Один умный шахматист сказал мне, что напрасно я согласился работать начальником Отдела шахмат, лучше бы продолжал писать сценарии. Это выглядело как комплимент, но нельзя исключить, что он сомневался в успешности моей работы в должности начальника.

На этом мое кино завершилось.

От нечего делать летом 1931 года мой ровесник десятилетний Яша предложил научить меня играть в шахматы. Яша думал, что конь прыгает две клеточки вперед и одну вкось, а не вбок, как положено. И я приступил к первой в своей жизни и почти настоящей шахматной партии. Вскоре мой конь забрел на центральное поле, и я объявил шах Яшиному королю. Яша, после раздумья, сказал, что ходить некуда, его король окружен собственными фигурами. Это мат. Мне понравилось ходить конем. Быть может, и шахматная лошадка обратила на меня внимание. Я сначала стал выигрывать у ровесников, затем у старшеклассников и меня послали играть в турнире на первенство Краснопресненского района Москвы. Турнир проходил на Стадионе юных пионеров, там была шахматная секция, и случилось, что шахматы заняли важное место в моей жизни. Между прочим, карты, домино и тому подобное были и остались мне абсолютно неинтересными. Компьютерные игры тоже. В пору учебы в девятом и десятом классах, стал чемпионом Стадиона, перворазрядником. Тогда в Москве было всего три перворазрядника школьника – Юра Авербах, Юра Гусев и я. Шахматы сдружили нас на всю жизнь.

В 1939 году в Москве американский гроссмейстер Решевский давал сеанс одновременной игры школьникам. В перерыве тренер, мастер Юдович, сказал мне, что Решевский спросил у него, сколько играет в сеансе перворазрядников, и он ответил что трое, но кто – это секрет. Решевский сказал, что они станут мастерами, а одного он заприметил точно, у него ладьи сдвоены по линии «b». Ладьи были мои, но прогноз гроссмейстера мне показался преувеличенным. Ведь тогда мастеров в стране было совсем мало. Я был довольно самоуверенным, но каким-то образом в то же время довольно скромным. Не обещал маме, как один сверстник, стать чемпионом мира. Занимался шахматами потому, что мне нравился сам процесс игры. Очень любил гонять блиц и недооценивал роль дебютной подготовки. Надеялся на атаку, на то, что запутаю противника в осложнениях, хотя иногда в них путался сам. Но Решевский угадал – мы с Гусевым стали мастерами, а Авербах даже гроссмейстером.

Окончив школу, я поступил в Юридический институт. Тогда примером был Михаил Ботвинник – чемпион, но студент, аспирант, ученый. Общественность считала, что спортсмен должен быть рабочим, офицером, еще кем-нибудь, а своим видом спорта заниматься в свободное от работы или учебы время. То есть быть любителем. И десяток лет, не считая учебы, я был юристом, а играл вечерами, в выходные дни, по отпускам.

Шахматы были на втором плане. Однако шахматный конек-горбунок выкинул хитрый номер: в издательстве «Физкультура и спорт» открылась должность редактора шахматных книг, и я оставил юриспруденцию. Стал тружеником шахматных полей. Редактировал, тренировал, судил, писал о шахматах, администрировал. До поры, до времени играл в турнирах.

Став мастером, я был доволен и не имел наполеоновских планов. Быть может, в награду за скромное поведение, волшебный конек-горбунок решил прокатить меня по многим странам. И это в то время, когда выезд за рубеж был событием чрезвычайным. Многие мои друзья желали путешествовать, но сидели дома. Сейчас путешествия за рубеж стали делом обыденным, а я сижу безвыездно дома. Сказать по совести: и никуда не тянет. Но в памяти крепко застряли эпизоды прежних путешествий, и нередко получаешь удовольствие, когда эти стоп-кадры всплывают в памяти.

О путешествиях написано великое множество книг, очерков, эссе. Авторы описывают страны, города, природу, свои свершения и приключения. Мои познания и наблюдения в области географии, истории, экономики и так далее незначительны, а приключения малоинтересны. Однако есть три причины, подвигнувшие меня на эти заметки. Первая – если стоп-кадры сохраняются в памяти столь долго, не исключено, что они могут оказаться кому-нибудь интересными. Второе. Моей половине нравятся мои литературные упражнения. И, наконец, у меня есть время для того, чтобы развлечься и доставлять себе невинное удовольствие. Так что вперед, в прошедшее!