Томми опрокинул порцию джина, словно возмещая потерянное время. Вражеские действия против базы подводных лодок в последний месяц неотрывно держали его на посту, в удалении от клубов и общих обедов. Как руководитель личного состава штаба, он практически лишился времени для отдыха, особенно когда атмосфера накалилась.

— Эллиот был здесь пару недель назад, — сказал Томми, вновь наполняя их стаканы.

— Эллиот? И чем он занимался?

— Тем, что у него получается лучше всего, — вынюхивал. У меня порой появлялось чувство, будто он считает нас, британцев, всего лишь кучкой тупиц.

— Значит, он не так глуп, как кажется.

Томми улыбнулся:

— Скорее всего, нет. По мнению некоторых наших эллинских друзей, которые были здесь в это время, говорит на вполне приемлемом греческом. Один из них сказал, что помнит его с времен, когда еще не пал Крит.

Это казалось сомнительным. Крит пал перед немцами почти год назад, в мае, за много месяцев до того, как налет японцев на Пёрл-Харбор заставил американцев вступить в эту бойню. Но когда дело касалось Эллиота, нельзя было ни в чем быть уверенным. Несмотря на добродушие и чувство юмора, он был темной лошадкой. Похоже, он бывал везде, жил повсюду, включая Англию, где провел несколько лет учеником школы Чартерхаус в Сюррее.

Макс припомнил один из их ранних разговоров, состоявшийся вскоре после того, как высокий американец объявился на Мальте. Осуждая британцев за врожденное отсутствие у них чувства гостеприимства, Эллиот заметил, что он кое-чему научился у жителей Казахстана.

— Говорю вам, когда в Казахстане незнакомец заходит к вам и просит убежища, вы предоставляете ему стол и кров и не задаете никаких вопросов — ни кто он, ни откуда пришел, ни куда направляется. И даже не спрашиваете, как долго он предполагает оставаться. Ничего. После трех дней вам позволено спросить его, куда он направляется — и все. Все прочее — это оскорбление гостя.

— Вы были в Казахстане?

— В Казахстане есть нефть, — последовал типичный для Эллиота уклончивый ответ.

Макс чувствовал: такая манера поведения служит определенной цели: подчеркнуть, что Эллиот окружен аурой тайны. Все знали, что он имеет доступ к высшему командованию на Мальте. Его неоднократно видели покидающим офисы таинственной службы «Игрек» и еще более таинственного отдела специальной связи, хотя, по словам Томми, большую часть времени Эллиот просто болтался там, наблюдая и слушая.

Но Макс явился не для того, чтобы обсуждать Эллиота, он проделал это путешествие в поисках информации. Помня о своей миссии, он то и дело возвращал разговор к этой теме.

— Как поживают свиньи в Лазарене?

— На удивление хорошо, хотя немного нервничают.

Никто не упрекал подводников за их пунктик — темный нечеловеческий космос, в котором они существовали во время патрулирования, дал им право на любые чудачества, когда оказывались на твердой земле, — но их фанатичная преданность стаду свиней, которых они выращивали, порой подвергалась издевкам.

— А что с ними будет? — спросил Макс.

— С ними?

— Со свиньями, когда вы уйдете.

— А-а-а… — понимающе протянул Томми. — Я-то думал, что ты зашел навестить старого приятеля, а на самом деле тебя интересует только бекон.

Макс улыбнулся:

— Тоже верно.

Томми перегнулся через стол и затушил сигарету в алюминиевой гильзе от немецкого снаряда, которая сейчас служила пепельницей.

— Когда? — спросил Макс.

Томми посмотрел на него:

— Р-34 ушла несколько дней назад. Остальные уйдут на следующей неделе или около того.

— Это все, что останется?

Как офицер информационного отдела, он понимал, что глупо задавать такой вопрос, но знал неумолимую правду: если к нему и относились чуть лучше, чем к обычному журналисту, то «привилегированная информация» достанется ему, только когда это будет выгодно.

— Но лучше не кричать об этом с парапета.

— Конечно, не стоит.

— Даже не думай, что мы счастливы, уходя отсюда. Мы знаем, как это будет выглядеть, какое послание получат мальтийцы.

— Никто не собирается вас упрекать, Томми. Все знают, какому вы подвергались давлению. Половина острова наблюдала за этим со своих крыш.

— То, что происходит, называется «тактическая передислокация», но истина в том, что мы держимся из последних сил.

Преисполнившись уныния, Томми опять потянулся к бутылке джина.

— Есть только одна причина, по которой на вас нацелились, — вы нанесли им большой урон. Роммель не может пробиться в Северную Африку потому, что вы перерезаете его линии снабжения из Италии. Откровенно говоря, я удивлен, что им понадобилось так много времени для осознания этого факта.

— Верно. Если бы они нанесли по нас серьезный удар год назад, то сберегли бы семьдесят пять своих судов.

— Так много?

— Четыреста тысяч тонн водоизмещения.

— Чертовски внушительное достижение, Томми. И здесь найдется, что делать, куда бы вы ни ушли. — Теперь Максу пришлось притворяться.

— В Александрию. Но все равно это выглядит как отступление.

— Нет, не выглядит. И моя работа заключается в том, чтобы заставить людей это понять.

— Пришло время смягчить ситуацию и отлакировать.

— Пусть так, и мне поможет, если на руках у меня будет больше фактов.

— Какого рода?

Макс постарался, чтобы голос звучал как можно небрежнее.

— Не знаю. Полагаю, у тебя есть график выходов всех субмарин.

— Это конфиденциальная информация.

— Я не враг, Томми, и не идиот. Я не стану использовать ничего, что даст представление об оперативной обстановке. Я просто передам те чувства, которые вы испытывали, расскажу, через что прошли… как вам досталось.

Ему не нравилось лгать Томми, но теперь приз был в пределах досягаемости, и он старался не упускать его из виду.

— Не знаю, Макс…

— Это поможет тебе кое-что достичь в жизни.

Томми быстро смерил его взглядом, прежде чем решился выполнить просьбу.

— Будь по-твоему. Но я скажу тебе, что ты можешь, а чего не можешь использовать.

Выйдя из комнаты, Томми быстро вернулся с большим тяжелым томом в кожаном переплете, который бросил на стол перед Максом. Он подтянул стул, и теперь они сидели бок о бок, листая страницы.

Каждая подлодка на Мальте имела свой, доверенный ей район действий, и все подробности ее пребывания на Мальте хронологически фиксировались аккуратным курсивом — изменения в личном составе, сведения о ремонтах, данные с указанием долготы и широты, где она сталкивалась с врагом и чем противостояние завершилось. Порой перечень заканчивался мрачной фразой: «Последнее известное положение» или «Опаздывает, скорее всего, потеряна»; и, видя такие фразы, Томми невольно вспоминал хладнокровную отвагу ребят из «боевой десятой». Многие из них исчезли при обстоятельствах, о которых никогда не станет известно.

Сначала Макс не обращал внимания на эти факты, стараясь добраться до интересовавших его страниц, но трудно было оставаться бесстрастным перед словами, свидетельствующими об отчаянной храбрости или о гибели. Одни субмарины под покровом темноты проскальзывали во вражеские гавани, сеяли там жуткий хаос и, случалось, забывали о своих скудных шансах уйти. Другие бросали вызовы минным полям, выходя на перехват вражеских конвоев, чтобы не позволить им уйти. Ванклин как-то в одиночку вышел против девяти кораблей с тяжелым вооружением и, несмотря на неисправный гирокомпас, который заставлял его вести огонь по силуэтам со скользкой качающейся палубы, потопил три из них, после чего благополучно ушел. «Дельфин», хорошо известный на Мальте, потому что доставлял на остров припасы и персонал, во время одного из своих рейдов пережил восемьдесят семь взрывов глубинных бомб.

Истории одна за другой всплывали в памяти, и Макс был настолько поглощен этой лебединой песнью, что едва не упустил то, что ему было надо.

Придержав руку Томми, он сказал:

— Ага, вот и она, подлодка Лайонела.

— Не человек, а черт-те что. И такая же команда.