Возможно, Макс был несправедлив к ней, но он подозревал, что Сильвия ждет подходящего случая достойно отомстить ему. Семейные связи, которыми она управляла — предположительно, для его же блага, — сначала забросили его в Египет, а потом на Мальту, и хотя она не могла в то время знать, что на маленький остров упадет больше бомб, чем где-либо на планете, он не мог спустить ей это.

Как ни странно, тот факт, что он пережил войну, лишил Сильвию повода испытать удовольствие. И, как бы это ни показалось странно, стоя перед полковником Гиффордом, отказываясь, как безмозглый скот, подчиняться высокомерному военному чину, в котором он видел Сильвию, Макс обнаружил корни той же самой давней враждебности.

Он выбрал свой путь и преисполнился решимости. Конечно, было бы здорово иметь спутника на этом пути, но Фредди не проникся планом, который созрел у него в голове. И сейчас главное было во времени, точнее, в его отсутствии. Союзник готовился уйти в Александрию меньше чем через четыре дня, и тиканье часов отмеряло время.

Оставив эту тему, они перешли в тень и стали говорить о других вещах, например об обеде с Ральфом в офицерском собрании в Мдине. Фредди был свободен до следующего понедельника и попросил прихватить его.

— То есть если это тебя устраивает, — смущенно сказал он.

— Я думаю, что после такого утра мы сможем вынести и Ральфа.

Им досталась и порция Хьюго.

За последние несколько недель он стал постоянным посетителем дворца Шара, тем более что штаб-квартира Королевской артиллерии была перемещена в монастырь Святой Агаты в Рабате после бомбежки Кастили. Рабат и Мдина стояли на хребте щека к щеке, сливаясь друг с другом, и Хьюго стал останавливаться здесь пропустить стаканчик вместе с Ральфом по пути домой в Слиму.

Дворец Шара — огромное здание пятнадцатого века рядом с главными воротами Мдины — было реквизировано авиаторами под офицерское собрание эскадрилий, стоявших в Та-Куали, хотя Ральф воспринимал дворец как свою частную резиденцию.

Ральф, как обычно, вел себя с игривой беззаботностью. Он был высок, с копной песочных волос, которые летом выгорали до полной белизны. Он носил их длиннее, чем позволялось правилами, но те не слишком его занимали. Среди коллекции его пословиц и поговорок имелось высказывание, что «правила созданы для руководства умными и подчинения дураков», — эти строчки он с удовольствием цитировал своему начальству.

Начальство терпело такое отношение, потому что знало — способности Ральфа далеко превышают средний уровень. Кроме того, его присутствие отвечало важной цели. Дворец Шара был прекрасным зданием, но в его широких коридорах бродили привидения — призраки погибших пилотов. Койки освобождались с пугающей быстротой, и молодые летчики, которых доставляли сюда на замену, знали, что им предоставляется верный шанс пойти тем же путем, что прошли предыдущие хозяева коек. В свои двадцать девять лет Ральф был не самым старшим членом двести сорок девятой эскадрильи, но дольше всех числился в ее составе, и его присутствие вселяло в новичков надежду, что и им удастся выжить.

Отсутствие у Ральфа уважения к «машине», как он привык говорить, было не позой, а продуктом тяжелого опыта, начало которого было положено в первые дни пребывания на острове. Когда двенадцать «харрикейнов» для подкрепления снялись с авианосца «Аргус», Ральф оказался в той четверке, которой удалось приземлиться. Остальные окончили свой путь в безжалостных водах Средиземного моря, потому что кто-то где-то не рассчитал надлежащим образом параметры их полета, чтобы они в безопасности добрались до Мальты. Ральф на последних каплях горючего перевалил скалы Дингли и спланировал к Луге, неся на борту погибший экипаж. В тот день он потерял лучшего друга, да и затем потерял много друзей из-за «идиотской некомпетентности операторов этой машины».

Тупое соблюдение требований не было ему свойственно; его доверие требовалось заслужить. Ральф мог бы коротко подстричь волосы, если бы приказ поступил от кого-то, кто пользовался его уважением. Обрести свободу действий помогала его репутация. При десяти точно сбитых и шести «предположительно» записанных на его имя вражеских самолетах он был одним из немногих асов на острове, хотя весьма небрежно вел журнал боевых действий.

Инцидент произошел прошлым летом, когда Ральф выздоравливал в лагере отдыха пилотов после несчастного случая у залива Сан-Пауль. Застигнутый над Корми шумной компанией «сто девятых», он был вынужден буквально шлепнуться на поле, что на Мальте было почти невозможно без опасения врезаться в каменную стену.

Ральф потерял сознание и выжил в пылающих обломках самолета только потому, что несколько мальтийских женщин, работавших неподалеку, забросали огонь землей, после чего с трудом вытащили его неподвижное тело из искореженного кокпита. Залатанный Фредди, он провел два месяца в госпитале Мтарфы, успешно сопротивляясь всем стараниям отправить его домой как «тяжелораненого». Как бы плохо он себя ни чувствовал, Ральф все же хотел принимать участие в воздушной битве над Мальтой и добился разрешения период выздоровления провести в лагере отдыха пилотов у залива Сент-Бей.

Было не совсем правильно называть лагерем виллу с пологой лужайкой, увитой плющом беседкой и извилистой дорожкой, которая сквозь тенистые аллеи вела к урезу воды, где лениво качались на легких волнах платформа для купания и пара гребных лодок. У входа в залив лежал плоский маленький островок, где примерно две тысячи лет назад в шторм потерпел крушение корабль святого Павла. С трудом выбравшись на берег, Павел встретил радушный прием в Мдине у Публиуса, главы острова, отец которого был в то время тяжело болен. После того как Павел вылечил его, Публиус безотлагательно перешел в новую религию, взяв с собой своих подданных, и выстроил первую христианскую церковь в Мдине. При таком наследстве трудно удивляться, что христианская вера до сих пор оставалась главной движущей силой в жизни мальтийцев.

Расположение лагеря отдыха на соседнем островке с одинокой статуей святого целителя имело определенную логику: мирный спокойный уголок, где люди могли приходить в себя, убежище среди разрушений и страданий. Макс хорошо познакомился с этим местом во время пребывания там Ральфа, потому что при любой возможности заезжал сюда на мотоцикле. И в один из таких визитов Ральф переступил черту.

Он и еще несколько других летчиков отдыхали в саду, слушая граммофонные пластинки, когда высоко над их головой разразилась воздушная схватка. Вскоре стало ясно, что два «харрикейна» получили взбучку от решительной стаи «сто девятых».

Один из «харрикейнов» потянул домой с немцем, повисшим на хвосте; другому повезло куда меньше. С хвостом белого дыма от горящего гликоля, он увернулся от земли и с оглушительным грохотом врезался в склон холма за бухтой Сан-Пауль.

Когда Ральф и другие добрались до места крушения, тут уже были армейские. Они же и нашли бумажник. Стало ясно, что искалеченная фигура в дымящихся обломках когда-то была Грегом Дайером, молодым канадцем, базировавшимся в Хал-Фар. Ральф знал его не очень хорошо, но достаточно, чтобы обратиться к армейскому майору, который дал указание своим людям закопать тело тут же на месте. Парень обогнул полсвета, чтобы вступить в войну, запротестовал Ральф, и он заслуживает почетных похорон, так же как его семья имеет право приехать, чтобы постоять у белого креста на кладбище и воздать ему должные почести, когда война закончится. Семья может поставить свой белый крест, ответил майор, и если Ральф хочет собрать в мешок кости с оставшейся плотью и похоронить их у подножия креста, то у него есть на это пять минут.

Мнения, кто кому нанес первый удар, оказались противоречивы — свидетели, как и следовало ожидать, разделились между армией и авиацией, — но не было сомнений, кому досталось больше. У майора была в двух местах сломана челюсть, и, когда несколько недель спустя улетал с Мальты, он все еще ел через трубочку.