– Какова бы ни была причина… – начала Элис, не давая ему заговорить. – Это уже прошло и теперь не важно. – Она склонила голову набок и спросила: – Не поможешь ли ты, нежный друг, мне подняться? Боюсь, что наша долгая дорога совсем лишила меня ног.

Гордый тем, что был назван другом этой прекрасной и незлопамятной леди, Арлен поднялся на ноги и галантно протянул ей руку, как делали благородные рыцари в песнях менестрелей. Она положила свои маленькие пальчики на его ладонь и улыбнулась ему так нежно, что он вспыхнул от удовольствия. Леди Элис проявила себя как настоящая леди, начиная с того, как она без колебаний стала помогать им в заготовке дров для костра прошлой ночью, и кончая тем, как преданно она защищала графа. И хотя он никогда не мог стать ничем иным, кроме пыли под ногами леди Элис, Арлен был глубоко потрясен. Он испытывал к ней чувство, нимало не похожее на то мучение, на которое его обрекла та, другая, женщина.

Изумленная бескорыстным обожанием, которое светилось в глазах молодого человека, Элис зарделась румянцем. Странное дело, она почувствовала себя лучше и свободнее, узнав, что, несмотря на ее невоспитанность, кто-то восхищается ею.

– Спасибо, Арлен, что ты принес мой сундучок и проводил меня. Без твоей помощи я наверняка долго блуждала бы здесь. – Она печально улыбнулась ему, и он, прежде чем оставить ее одну, ответил на ее улыбку робким кивком головы.

Элис чувствовала себя совершенно разбитой тягостными событиями и переживаниями минувшего дня, и поэтому, когда настало время ужина, на который их приглашала хозяйка, она послала записку с извинениями, что сильная усталость мешает ей прийти. Элис была уверена, что леди Элинор с радостью воспримет ее отсутствие.

Оставшись одна, Элис занялась тем, что собирала с пола вещи и складывала их обратно в сундук, пока ее занятия не прервал стук в толстую дубовую дверь. Она открыла и увидела молодого пажа, назвавшегося Джеймсом. Он принес поднос, уставленный теми же яствами, что и те, которые были поданы к столу в большом зале. Когда Джеймс ушел, Элис легла в постель, предварительно оставив дверь полуоткрытой. Дверь была приотворена только чуть-чуть, так, что никто бы не заметил, – но Элис теперь меньше боялась, что свеча догорит и она проснется ночью в кромешной тьме. Успокоив себя таким образом, она погрузилась в глубокий сон.

Тщетно мечтая о том, чтобы исчезнуть с глаз всех, сидящих с нею за высоким столом, Элис не поднимала глаз от тарелки с едой, к которой она едва притронулась. С восходом солнца воспоминания о ее вчерашней невежливости вновь вернулись к ней. Теперь же к этим неприятным ощущениям прибавились уколы ревности, которая не давала ей покоя. Для того чтобы унять эту боль, она старалась не обращать внимание на Сибиллин, которая, как вторая леди, сидела слева от Дэйра и бессовестно с ним кокетничала.

Казалось бы, легко не обращать внимания на кого-то. Элис уперлась взглядом в стол. Пока глаза ее были опущены, невозможно было видеть сэра Томаса, леди Элинор, Дэйра и Сибиллин. Но… Как ни старалась она смотреть только на кусок хлеба, крепко зажатый в руке, она кожей ощущала каждое движение пальцев Сибиллин, касавшихся сильной руки Дэйра, чувствовала теплоту слишком нежных улыбок, которыми она его дарила.

– Ваша матушка рассказала мне, что вы поставили перед собой благородную цель – восстановить былое процветание вашего поместья. – Сибиллин искоса робко взглянула на красавца графа и снова тихонько коснулась изящными пальцами его мускулистой смуглой руки, так резко контрастировавшей со снежно-белой скатертью. – Я восхищаюсь тем, как быстро вы умеете исправлять чужие ошибки.

Элис была так удивлена этими словами, что невольно взглянула на говорившую, а потом перевела взгляд с мачехи на благородную хозяйку дома – в ее глазах промелькнуло выражение неприязни, тотчас же скрытое под опущенными ресницами. Чем была вызвана эта неприязнь – стараниями Дэйра на благо Уайта или же тем, что Сибиллин неправильно трактовала слова, которые в устах леди Элинор не были похвалой ее сыну? Элис решила, что причина неприязни, скорее всего, кроется в недовольстве леди Элинор действиями Дэйра. Почти наверняка леди Элинор и Сибиллин прекрасно уживутся друг с другом. Стоит только вспомнить, как часто ее отец указывал на каждую из этих дам, как на образец женской утонченной добродетели.

Глубоко вздохнув, чтобы справиться и с вновь вернувшимся чувством стыда, и с поднимающимся в ней негодованием по отношению к собственническим поползновениям Сибиллин, Элис намеренно перевела взгляд на людей, сидящих за тремя рядами грубых столов внизу. Вдруг она подняла брови в несказанном удивлении – в дерзком взгляде высокой девушки-служанки, устремленном на Дэйра и Сибиллин, она увидела отражение своей собственной ревности. Как кролик, загипнотизированный взглядом змеи, Элис была не в состоянии отвести глаза до тех пор, пока женщина, тряхнув тяжелыми темными волосами, бесстыдно распущенными – чего не сделала бы ни одна порядочная женщина, – не отвернулась от господского стола. Какое право на внимание Дэйра могла иметь эта чувственная женщина? Элис скривила нежные губы в улыбке, напоминающей обычную насмешливую улыбку Дэйра. Какое право? Этот вопрос был излишним для той, которая в полной мере знала неотразимую силу его обаяния.

По окончании простой трапезы столы, стоявшие внизу, были убраны к стенам зала, чтобы освободить место для производства суда господина. Спокойные и уважаемые люди стали небольшими группами заполнять зал еще до того, как с высокого стола была снята белая скатерть. К тому времени, когда на столе остались только пергамент и чернильница, зал был полон. Сам граф вместо писца собирался записывать каждую жалобу.

Не зная, чем заняться, Элис замешкалась сзади. Она никогда не присутствовала на манориальном суде отца. Отец говорил ей, что благородным женщинам незачем присутствовать при этом. Какой интерес мог представлять суд для них, ведь они сами рассматривались как движимое имущество и были бесправны? Элис никогда не говорила ему, что ей известно – его слова не совсем правдивы. У женщины тоже были права. Пусть немного, но были.

Заинтригованная, теперь она наблюдала за тем, как сэр Ульгер, начальник стражи, выступил на свободное место перед помостом. Она с трудом припомнила, что в прошлый свой приезд видела этого дюжего рыцаря, лицо которого избороздили морщины, а над высоким лбом нависла густая седая шевелюра. Он призвал всех просителей положиться на справедливость графа, и Элис знала, что он будет справедлив. Ранним утром она уже видела, как Дэйр решал разнообразные дела: одни – связанные с долгом, который отказывались возвратить, другие – о спорных границах между полями и невыплаченных штрафах. Он вел себя в разбирательствах и справедливо, и в то же время неумолимо, что было для Элис еще одним поводом для восхищения.

После того как было объявлено рассмотрение текущих жалоб и спорных вопросов, сэр Ульгер снова выступил вперед, но он как будто бы колебался. Ему не хотелось лишать людей надежды на долгожданное справедливое разбирательство, но новость, о которой ему только что сообщили, нельзя было откладывать.

– Ночью был пожар возле внешней стены.

– Где? – Это единственное произнесенное слово ничем не выдало Дэйра, но пальцы его, крепко державшие тонкое гусиное перо, побелели.

– В дубильне. – Ульгеру не нужно было больше ничего говорить. Ясно было, что это угроза отношениям Дэйра с подданными Уайта, которые он с таким трудом налаживал. Кажется, это сообщение не произвело особенного впечатления на Дэйра, но по его внезапному громкому вздоху Элис поняла, что за всем этим кроется опасность.

Несмотря на деланное равнодушие, на самом деле Дэйр пришел в ужас. Прежде всего от безвременного конца этого неприятного человека, который вчера так безрассудно пытался оскорбить своего господина. А также от уверенности, что теперь многие будут думать, виновен ли граф в этом происшествии, не он ли покарал Хауэлла.

Все в переполненном зале были заняты разговором между их господином и командиром стражи, и никто не заметил, как еще один человек бесшумно вынырнул из толпы и встал позади Ульгера. Изнывая от затянувшегося молчания и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Дарвин потерял терпение. Сообщение Ульгера раздосадовало его своей краткостью и отсутствием достаточной информации. Он вступил в разговор, чтобы поведать о наиболее важном.