— Этого никто и не предлагает, — сухо заметил председательствующий.

— Совершенно верно, Валентин Павлович, такой глупости никто не предлагает. Я упомянул об этом только в порядке логического рассмотрения всех вариантов. Но в чем суть предложения строителей, которое мы сейчас рассматриваем? Строители предлагают использовать облегченные нормы военного времени, дающие значительную экономию материалов и гарантирующие срок службы порядка шести — восьми лет, вместо сорока — пятидесяти, на которые мы обычно делаем расчеты. В этом случае вполне возможно использовать островки таликов для котельного цеха и машинного зала. Что касается других цехов ТЭЦ — углеподачи, складов, подстанций и прочего, — то их придется разместить на вечной мерзлоте, приняв обычные меры для ее консервации, чтобы она не раскисла и не расползлась. Надеяться на полную консервацию, конечно, не придется, но несколько лет стены простоят. Я не признаю это решение блестящим, но какой-то выход из создавшегося положения оно дает. Новые сроки пуска ТЭЦ и медеплавильного завода, которые привез с собой из Москвы Валентин Павлович, практически неисполнимы, если ориентироваться на старый технический проект. Делать все солидно, по старому проекту, и пустить ТЭЦ первого февраля сорок третьего года — несовместимо.

— Допустим, будем делать солидно, по нормам мирного времени, — сказал человек, сидевший рядом с председательствующим. — Какая получается разница при сравнении того, что докладывал Валентин Павлович в правительстве, с тем, что показывают последние изыскания?

Седюк давно обратил внимание на этого пожилого человека — он чем-то выделялся среди других. У него было умное, строгое лицо, его седые, коротко подстриженные усы не прикрывали большого рта. Видимо, он был глуховат, так как прислушивался, поднося ладонь к уху. Перед ним на столе лежал блокнот — он иногда делал пометки. В его движениях, четких и скупых, Седюк уловил несомненную военную выправку.

— Кто это? — спросил он шепотом у сидевшего рядом с ним Григорьева, указывая на пожилого человека.

— Начальник комбината, полковник Сильченко Борис Викторович. Председательствует главный инженер комбината Дебрев, — прошептал Григорьев.

Караматин ответил на вопрос начальника комбината обстоятельно. Нельзя, конечно, считать ошибкой, что при составлении технического проекта ТЭЦ они приняли среднее углубление фундаментов в девять метров. Для своего времени это было правильно. Но с тех пор изыскания продвинулись дальше и положение изменилось. Нынешние данные дают двенадцать метров как среднее углубление фундаментов в грунт до скалы, на которую они опираются. Это в свою очередь значительно меняет объем земляных и бетонировочных работ и расход цемента и железной арматуры.

— Скала углубилась в землю за это время? — иронически спросил Дебрев. — Или, может быть, ваши изыскатели научились немного работать, а не только ягоды собирать?

Караматин покраснел.

— Нет, скала не углубилась. Скала стоит на своем месте и будет стоять там тысячи лет. Но условия военного времени известны, все делалось в спешке. Когда составлялся технический проект, данных было мало, сейчас их много больше. Оказалось, что у скалы очень сложные обводы, неравномерная кривизна вершины, крутое падение по склонам. Нельзя от инженера требовать, чтобы он был пророком или гадателем.

— Но предвидеть и учитывать он должен, — негромко заметил Седюк. — Этим, собственно, инженер и отличается от простого практика-мастера, который исходит только из того, что у него в руках или под руками.

По залу пронесся легкий шум, все оглянулись на Седюка. Он видел одобрительный и насмешливый взгляд Дебрева, строгий взгляд Сильченко, сердитый — Караматина.

— Конечно, соображения товарища Седюка бесспорны, как всякое общее место, — возразил Караматин, и голос его звучал раздраженно. «Ты, оказывается, тоже меня знаешь!» — удивленно подумал Седюк, когда Караматин назвал его по фамилии. — Сейчас легко ругать нас за просчеты. Я, впрочем, не уверен, что сам строгий товарищ Седюк, имея те материалы, что были у нас полгода назад, решил бы иначе. Мне кажется, внесенное строителями предложение применить упрощенные нормы военного времени надо внимательно рассмотреть. Иначе пустить ТЭЦ в новый срок будет трудно.

— У вас все? — спросил Дебрев.

— Все, — сказал Караматин, садясь.

— Тогда я скажу. — Дебрев встал и выпрямился перед собранием, как бы для того, чтобы всех видеть. Как после узнал Седюк, он всегда говорил стоя: ему было трудно напрягать свой хрипловатый, несильный голос. — С точки зрения инженерной формы, товарищи, все в порядке — вот как следует понимать сообщение Семена Ильича. Были одни данные — делали одни расчеты. Получили новые данные — сделали новый расчет. Ну, а во всякие расчеты неизбежно вкрадываются просчеты. Я, товарищи, узнал недавно, что в проектных организациях даже планируется специальный фонд на недорасчеты, перерасчеты и недоучеты. Суммы из этого фонда присчитываются к смете проекта как некоторая резервная величина. И строители очень довольны: можно экономить и получать премии за то, что ты не оказался таким дураком, каким тебя представляли. Я не спорю, может, по статистике так и полагается, что неизбежно бывает какой-то средний процент дураков, неучей и недобросовестных людей, но средние нормы нашей статистики не могут быть распространены на Заполярье. И они не имеют права действовать во время войны. Я совершенно согласен с товарищем Седюком — инженер должен предвидеть все существенное, что может встретиться, на то он и инженер, а не кустарь. У настоящего инженера нет крупных просчетов. Я вам всем, товарищи, скажу прямо: у многих из нас есть такая привычка — недоучесть, напортить, опростоволоситься в расчете, а потом мобилизоваться, пойти на героические решения и ценой невероятных трудов исправить то, что спокойно можно было с самого начала не портить. Но такая практика, хоть она многим и кажется достойной, порочна и отвратительна. И я вам прямо говорю: пока я здесь, в Ленинске, я не помирюсь с тем безобразием, о котором нам так обстоятельно докладывал товарищ Караматин. Как все это звучит убедительно: первые данные дали одно, ну, а дополнительные внесли некоторые естественные изменения… А почему, товарищ Караматин, ваши первые шурфы не были заложены так, чтобы они заранее дали хотя бы приблизительно правильную картину? Этого вы нам не докладывали. Так я вам это доложу, если не знаете. К вашему сведению, товарищ Караматин, именно вами был подписан генеральный план разведки площадки ТЭЦ. Но вы не установили очередности бурения скважин, хотя обязаны были это сделать. И те самые ротозеи, которых вы считаете специалистами, вам не подсказали — может быть, чтоб не утруждать свои мозги расчетами. А товарищ Зеленский, который сидит вот там в углу и мило улыбается, — все обернулись и посмотрели на широкоплечего, красивого брюнета, красного от раздражения, который скорее гримасничал, словно от зубной боли, чем улыбался, — и, очевидно, обдумывает свои гениальные предложения и героические решения, — беспощадно продолжал Дебрев, — этот самый товарищ Зеленский, начальник строительного управления, проходил шурфы не по строго рассчитанному плану, по всей площадке, а тремя кучками всего в трех местах. Так ему с его маленькой строительной колокольни было удобнее: не нужно станок перетаскивать с места на место, ну и метражом проходки можно в отчете блеснуть. Что при такой постановке изысканий никакие данные не дадут даже отдаленно точной картины, пока не будут пройдены все запланированные шурфы, это, видимо, никого не беспокоило. А так как в связи с войной технический проект ТЭЦ пришлось делать на год скорее срока, то в основание его положили заведомо неточные цифры, которые заведомо могли измениться. И на особом, птичьем языке наших проектантов и строителей, — не дергайтесь, товарищ Зеленский, я до вас, по существу, еще не добрался, имейте терпение, — на их птичьем языке это было названо благородным словом «технический риск». Я хочу вас спросить, товарищи Караматин и Зеленский: если вот это называется техническим риском, то что именно вы назовете инженерной безграмотностью, административной нераспорядительностью, головотяпством, граничащим с преступлением против интересов государства? И до каких пор вы напряжением всех сил тысяч людей, их подлинным героизмом, их страстным желанием пойти на любые жертвы, на любые трудности, чтобы помочь родине в час опасности, будете покрывать ваше равнодушие, ваше неумение работать как подлинные инженеры, руководить как подлинные большевики?