Дальше — больше. Борис Ельцин дает интервью зарубежной печати с отстрой критикой действующей власти. Он публично требует отставки президента страны М.Горбачев а.
Пролетают еще несколько месяцев. За это время, кажется, бьющиеся за власть лев с тигром, Ельцин с Горбачевым, напрочь забывают о том, что творится в стране. Они, как два обезумевших капитана на корабельном мостике, лихорадочно вырывают друг у друга штурвал…
Страна, без руля и ветрил, катится в пропасть — к своему печальному распаду, к «Беловежью».
Рейтинг опального политика в глазах народа растет.
Ельцин стал демократическим «брендом». Он идентифицировал себя с модным словом «демократия», которое казалось панацеей от всех советских бед — начиная с тотально пустых полок магазинов и заканчивая выдачей виз на загранкомандировки. Однако было ли серьезное содержание за этой эффектной оберткой?
Давайте послушаем самого Бориса Николаевича.
ИЗ КНИГИ Б.ЕЛЬЦИНА «ЗАПИСКИ ПРЕЗИДЕНТА»:
«Я разобрался в наших отношениях с Горбачевым до конца. Я понял и его силу, и слабость, понял исходящие от него флюиды беды, угрозы. Никогда не ставил себе цели бороться именно с ним, больше того — во многом шел по его следам, демонтируя коммунизм. Но что таить — многие мои поступки замешаны на нашем противостоянии, которое зародилось по-настоящему именно в те времена.
Горбачеву надоела перестройка. Он ясно видел тупик, в котором может оказаться. Развитие ситуации было очевидным — пора было начинать постепенно переходить от неудавшихся реформ, от очередной «оттепели» к замораживанию политического климата, к стабилизации обстановки силовыми методами, к жесткому контролю над политическими и экономическими процессами.
Его первый шаг — президентство. Он закончил процесс оформления своего нового статуса.
Одновременно он страховался от коммунистов — угрожать Президенту СССР было уже сложнее.
Горбачев начал избавляться от людей, которые превратились в самостоятельные политические фигуры: Яковлева, Шеварднадзе, Бакатина. Горбачеву надоело бороться с легальными оппозиционерами, надоели мучительные проблемы в республиках, надоела полная неясность с экономикой. Горбачеву, наконец, надоела пассивная политика бесконечных уступок и мирных инициатив в международных делах. Горбачев устал быть одним и тем же Горбачевым на протяжении многих лет.
Глобальный план перестройки уперся в его неспособность проводить практические реформы. Какие реформы хотел проводить Михаил Сергеевич? Был ли он органически способен к роли жесткого, бескомпромиссного руководителя?
Всем известно, что Горбачев был и остается приверженцем социализма с человеческим лицом. В теории это выглядит красиво. А на практике — бывший генеральный секретарь настолько боялся болезненной ломки, резкого поворота, был человеком настолько укорененным в нашей советской системе, пронизанным ею до мозга костей, что поначалу сами понятия «рынок», «частная собственность» приводили его в ужас. И этот ужас длинным шлейфом тянулся за всеми действиями «партии и правительства».
Даже после августовского путча Горбачев крайне болезненно воспринял решение о приостановлении деятельности компартии!
Так о каких реформах могла идти речь в рамках «жесткого курса», который наметился в связи с новой горбачевской командой: министр внутренних дел — Пуго, новый министр иностранных дел — Бессмертных, премьер-министр — Павлов, вице-президент — Янаев и др.?
Был ли способен Горбачев к роли «сильного президента»? Пусть простят мне читатели мою субъективность, но я в этом сомневаюсь. Самой природой созданный для дипломатии, компромиссов, мягкой и сложной кадровой игры, для хитроумного «восточного» типа властвования, Горбачев рыл себе яму, окружая себя «типичными представителями» нашей советской государственной машины.
Падение в пропасть было неизбежно.
Роль «сильного президента», о которой мечтает Борис Ельцин, предполагает, конечно, не только способность видеть социально значимую цель, но и механизмы достижения этой цели. Сама по себе «сила», выражающаяся в антиконституционных действиях (позже мы будем говорить на страницах книги и о расстреле парламента, и о Чечне, и о дефолте), сила, внешне проявляющаяся в деспотичном вытирании ног о своих соратников, вряд ли характеристика, достойная политика.
«Один раз я присутствовал на бюро горкома, и мне было неловко слушать, как Борис Николаевич, отчитывая провинившегося руководителя за плохую работу, унижал при этом его человеческое достоинство. Ругал и прекрасно понимал, что униженный ответить на равных ему не может.
Эта манера сохранилась у президента по сей день. Я припомнил то бюро горкома на Совете безопасности в 1995 году. После террористического акта чеченцев в Буденновске Борис Николаевич снимал с должностей на этом совете министра внутренних дел В. Ф. Ерина, представителя президента в Чечне Н. Д. Егорова, главу администрации Ставрополья Кузнецова и песочил их знакомым мне уничижительным, барским тоном. К Кузнецову я никогда особой теплоты не испытывал, но тут мне стало обидно за человека: его-то вообще не за что было с таким позором снимать!»
Политолог Михаил Восленский в своей книге «Номенклатура», четко анализирует, как советская политическая верхушка через систему распределения — своего рода кормушку — получала весь прибавочный продукт, а трудовым людям ничего с этого не оставалось — только вечный дефицит.
Однако это еще не означало автоматически, что любая другая система будет лучше. Что любые реформы, в том числе и проводимые малограмотными российскими «экономистами», реально повысят уровень благосостояния народа.
В самом деле, «либеральные реформы» ельцинской эпохи быстро наполнили полки в магазинах. Но не за счет роста отечественного производства, а в силу экспансии западного бизнеса, сбывающего по демпинговой цене свой товар. Миллионы людей оказались на улице, поскольку их предприятия перестали существовать, профессионалы высокого класса оказались за чертой бедности. Востребованы остались только «нефтяная игла» и группа людей, ее обслуживающая. Остальные, прямо в соответствии с опрометчиво брошенной на заседании Госдумы фразой либерального экономиста Гайдара, могли спокойно себе вымирать. Готово ли было «новое руководство» страны нести хоть какую-то ответственность за такие реформы? Или оно просто прикрывало громкими фразами о либерализме свою неконтролируемую жажду власти?
Перестройка: ломать — не строить
Горбачевская «перестройка» переходила в стадию «переломной эпохи». Вопреки мартовскому референдуму, на котором более 75 % населения высказалось за сохранение Советского Союза, идет разработка союзного договора. Республикам Советского Союза предполагается придать новый, суверенный статус, а с Москвы снять полномочия федерального центра. Подписание Союзного договора, предложенного Горбачевым, предполагает, что у каждого нового государства будет свой президент. (Сам Горбачев становится из Генерального Секретаря КПСС Президентом Советского Союза.) Окрыленный успехами Ельцин не на шутку ввязывается в гонку за пост президента России.
И тут вновь на помощь ему придет «политтехнолог от природы» — верная жена Наина. Она своим нутром будет чувствовать, какого рода имидж нужен для политической победы. Образ ее мужа — ледокола — было бы неплохо уравновесить имиджем человека, несущего в себе элемент стабильности, защиты. К примеру, подойдет образ бравого военного, желательно реального участника конфликтов в горячих точках… Таких людей в народе считают честными, справедливыми и очаровывающими избирателей чувством безопасности.
И вот однажды за завтраком, Наина Иосифовна, подавая мужу крепкий чай и свежие творожники со сметаной, ненавязчиво спросила:
— Боря, а какие у тебя отношения с Руцким?