Канарис внимательно посмотрел на вытянувшегося перед ним офицера и очень тихо, но значительно добавил:

— Учтите, я сам буду контролировать вашу работу.

Это прозвучало почти как угроза. Майор фон Ризе побледнел. Он достаточно хорошо знал характер всемогущего руководителя абвера, чтобы понять: спуску не будет. Спросят за малейший промах. И горе ему, если не сумеет добиться успеха.

Канарис, до этого стоявший у окна, вернулся к столу, сел в кресло и махнул рукой, давая понять, что разговор — закончен. Майор фон Ризе щелкнул каблуками, круто повернувшись, вышел из кабинета. Спустившись на первый этаж, он взял в канцелярии досье на Шнеллера.

Барон фон Шиллинг, получивший в абвере псевдоним «капитан Шнеллер» (Быстрый) за крайне медленное продвижение по службе, родился в Прибалтике и имел родовое поместье под Либавой. После первой мировой войны Шиллинги репатриировались в Германию.

Когда гитлеровцы захватили власть, фон Шиллинг, как знаток Прибалтики, был приглашен сотрудником в абвер. Он с радостью взялся за дело, сулящее большую карьеру.

Но старания Шнеллера не были замечены. Другим и за более скромные успехи давали чины, ордена, а он в свои пятьдесят лет так и оставался рядовым работником абвера.

«Н–да, с этим обиженным придется быть настороже, — размышлял майор фон Ризе. — Он попытается подсидеть меня». Фон Ризе не боялся внезапно появившегося соперника. Нет, он умел делать карьеру, имел связи в верхах и занимал прочное положение, ему прочили большое будущее. Но все же выполнять ответственное задание, ежеминутно ожидая подвоха от своего помощника, — это очень неприятно. И еще не познакомившись со Шнеллером лично, фон Ризе невзлюбил его. В самом скверном состоянии духа майор выехал из Риги и в Валке принял Шнеллера с большой неприязнью.

Когда наступили теплые погожие дни, в лагере появился новый человек. Рослый, упитанный, пышущий здоровьем и силой. На смуглом холеном лице — выражение брезгливой внимательности. Одет в отличный гражданский костюм, в белоснежную сорочку с галстуком.

— Это что еще за франт сюда пожаловал? — недоумевали пленные.

— Видать, начальство какое–то прикатило…

— А чего ему, начальству, смотреть здесь? Как люди заживо гниют, поглядеть хочется? Ну, пусть походит, понюхает…

— Тихо вы! Это из международного Красного Креста представитель. Обследовать будет…

— Как же, обследовал один такой. Сам не захочет, да и немцы не пустят…

Долго толковали заключенные, стараясь понять, чем вызвано появление франтоватого господина, но вскоре все разъяснилось. Полицейские согнали пленных к столу, за которым расположился незнакомец, и тот без обиняков сообщил:

— Моя фамилия Плетнев. Я — бывший капитан Красной Армии. Ненавижу коммунистов и Советскую власть, поэтому перешел на сторону русской освободительной армии, которой командует генерал Власов. С помощью непобедимых германских войск мы разобьем большевиков, и тогда тот, кто был с нами в этой борьбе, получит все, что захочет.

— Гад, фашистам продался! — полоснул истошный крик из толпы.

— Не продался, а перешел на службу, — невозмутимо возразил Плетнев. — И не к немцам, а в нашу русскую армию, которая несет новый порядок в Россию!

— Муки и слезы несешь ты России! — не унимался все тот же голос.

Плетнев кивнул полицаю, и тот ринулся в толпу. Но люди лишь плотнее прижались друг к другу. Тогда на них со всех сторон налетели охранники. Замелькали дубинки, посыпались удары… Вскоре перед Плетневым стоял совсем еще молоденький младший лейтенант с залитым кровью лицом. С минуту поглядев на него, Плетнев сказал:

— Вот так и мутят вас евреи да комиссары. Но с новой властью шутки плохи. Увести его!

Затем как ни в чем не бывало Плетнев продолжал разглагольствовать о различных благах, которые получит тот, кто согласится стать пособником гитлеровцев. Толпа пленных угрюмо молчала.

— Вы гниете здесь заживо, и ничто не спасет вас, — надрывался Плетнев. — Сами не сдохнете, так немцы убьют. А во имя чего? Покойнику идеи ни к чему. Вот поглядите на меня. Шиву как человек, а после победы еще лучше шить буду. Немцы Москву взяли, Ленинград у них, к Волге подходят. На что вам надеяться? До своих не добежите, а если и добежите — так лучше не будет, все равно расстреляют за измену. Докажи там, что не добровольно в плен сдался. А я вам жизнь предлагаю. Да еще какую! Водки, баб, жратвы — всего вволю будет. А ну, кто желает жить весело, сытно, подходи!

Дудин с ненавистью и омерзением слушал предателя. Он хорошо и давно знал Плетнева, тоже бывшего царского офицера, с которым когда–то учился в инженерном училище. Сын надзирателя царской тюрьмы, он с детства привык угождать власть имущим, презирать «черный люд». Получая погоны, Плетнев клялся на верность царю. А в октябре семнадцатого года ему показалось выгоднее стать на сторону победившего народа.

Поступив на службу в Красную Армию, Плетнев всячески открещивался от своего прошлого. Но в душе он оставался все тем же — человеком без стыда и совести, растленным и беспринципным. Дудин знал, что Плетнев был с позором выгнан из Красной Армии за какой–то неблаговидный поступок. А теперь вот объявился, немецким прислужником стал. И Дудин не выдержал.

— Вопрос есть, — громко сказал он, не выходя из толпы.

— Давай, — откликнулся Плетнев.

— Ты, собственно, какую работу предлагаешь? К Власову идти или в полицейские?

— Глухой, что ли? Не слышал, что я говорил: в русскую освободительную армию. Полицаев и без вас хватит. Вы же все офицеры, военная косточка. Будете и у нас командовать, а покажете себя — особое доверие оказано будет.

— Какое еще такое особое доверие? — настаивал Дудин. — Ты говори толком. Куда людей вербуешь?

— Вот приходи ко мне вечером, там и потолкуем не спеша. На людях о таких делах не кричат.

— Вот теперь мне ясно, — спокойно заключил Дудин. — Раз на людях говорить стесняешься, понятно, куда зовешь, каким хозяевам служишь.

В толпе военнопленных раздался дружный хохот. Плетнев злобно посмотрел на Дудина, а затем, обращаясь к присутствующим, закричал во весь голос:

— Не слушайте этого типа! Он плохо кончит! Я говорю вам серьезно!

Пленные молчали. Но призывы Плетнева все же оказали действие. То один, то другой отчаявшийся человек, бывший воин, пряча глаза, перебегал под ненавидящими взглядами окружающих к кучке отщепенцев.

«Так вот ты какой, Плетнев», — думал Николай Константинович.

Он отвернулся, ища взглядом Дудина. Тот посмотрел на Никулина. Они без слов поняли друг друга.

Вечером в барак пришли двое лагерных полицейских и увели Дудина: «за подстрекательство и наглость» его посадили на неделю в темную одиночную камеру. А когда в лагерь вернулись те, что пошли к Плетневу, среди военнопленных распространился слух: Плетнев вербует в немецкую разведку — абвер. Ночью Николай Константинович не спал. Появление вербовщика абвера в лагере военнопленных натолкнуло его на мысль, что немцам приходится не сладко, коли они прибегли к вербовке агентуры среди военнопленных. Очевидно, им нужна массовая агентура. Николай Константинович, зная особенности разведывательной работы, понимал, что если бы фашистские войска вели успешное наступление, то абвер не стал бы забрасывать массовую агентуру для разведки фронтового тыла.

Однако абвер, видимо, объявил «тотальную мобилизацию». Вербовщик тянет всех подряд, а не отбирает наиболее подходящих принятыми в разведке методами. Да, конечно, ему нужна массовая агентура, которая, как правило, годна лишь для заброски в ближний тыл противника. Агентуру другого класса готовят годами. Фашисты все время твердили, что войне скоро конец. Теперь они, как видно, остановлены и вынуждены пристально изучать оборону. Вывод: сообщения немецкой пропаганды об успехах немецкого оружия — ложь. Красная Армия сорвала планы «молниеносной войны», она готовится к наступлению.