— Чем вас не устраивает мой темперамент, дон Андре?

— Мне кажется, вы бы ставили под сомнение все, что делает мужчина.

— Только из любопытства, не ради критики.

— И вы бы навязывали свою волю — то, чего не делают испанские женщины.

— Я могла бы высказывать свое мнение. Это не значит навязывать свою волю. А вы действительно думаете, что испанки этого не делают?

— Они знают, где остановиться, где начертить границу, как вы бы сказали.

— Иными словами, где изящно сдаться, — усмехнулась Венеция, и в ее голосе прозвучал сарказм. — Где склониться перед властью мужчины.

— Да. — Он посмотрел на нее исподлобья. — А вы, сеньорита, не признаете власти мужчины?

— Не признаю. Власть. Я не люблю этого слова. Это создает в браке диктатуру.

— В следующий раз вы скажете, — продолжал сеньор, — что это делает женщин гражданами второго сорта. Разве не об этом сегодня кричат женщины в вашей стране и в Соединенных Штатах? Вы считаете, что здесь женщины — граждане второго сорта?

— Вы хотите, чтобы я была откровенной? Или тактичной?

— Давайте говорить правду, которой вы так страстно привержены.

Венеция решила проигнорировать насмешку, прозвучавшую в его словах.

— В таком случае — да, до некоторой степени. Я так считаю. Их жизнь ограничена детьми, домом и кухней. И небольшими светскими развлечениями, когда они собираются вместе, чтобы посплетничать друг с другом. Они наряжаются и холят себя ради своих мужчин, чтобы дождаться их одобрительного похлопывания, если те их вообще заметят.

— Вы просто дурочка, — снисходительно перебил он. — Я считал, что у вас больше ума и наблюдательности. Вы смотрите на вещи поверхностно и не даете себе труда заглянуть глубже. Вы не поняли, что наши женщины счастливы. Да, счастливы! Они имеют то, за что ваши женщины борются. Они довольны и счастливы, потому что делают то, что для них естественно. В Испании говорят, что женщина смотрит на мужчину, видя в нем мужа и восьмерых детей. И мужья обожают их.

— И пренебрегают ими, — добавила Венеция.

Он покачал головой, глядя на нее со снисходительной улыбкой.

— И если я дурочка, — вспыхнула девушка, — то вы — надменный феодал!

Она вскочила и прошлась по комнате, не в силах больше усидеть на месте, негодуя на его способность разозлить. Дон Андре наблюдал за ней с отстраненным интересом исследователя.

— То, чего я хочу, — она наконец остановилась, — партнерства, когда между мужчиной и женщиной отношения свободны и открыты. Я хочу быть частью того, что он делает, и чтобы он был частью меня. Хочу быть уверенной, что, когда ему надо обсудить проблему, он прежде всего думает обо мне. Хочу со временем становиться ближе к нему, не только в физическом смысле, но и во всем, что касается общих занятий и интересов. Хочу, чтобы мы вместе растили детей, а не я одна.

— Вы говорите как в скучной газетной статье.

— Видите, вы находите убежище в презрении, сеньор, — сердито бросила девушка, подойдя к его столу. — Вы видите невозможность примирения наших взглядов. Я бы не хотела сделаться балованной игрушкой для мужчины, которую он наряжает и увешивает драгоценностями, чтобы взять или бросить, когда ему вздумается.

Сеньор поднялся и встал возле нее. Венецию всегда немного раздражал его высокий рост, потому что приходилось смотреть на него снизу вверх.

— Балованная игрушка! Какие глупые слова вы употребляете, Венеция. Вас когда-нибудь кто-нибудь по-настоящему баловал? Имеете ли вы представление о том, что значит баловать? — Он нежно дотронулся до ее плеча. — Знаете ли вы, что такое отдавать любимому человеку всего себя безраздельно, не заботясь о том, кто над кем доминирует?

Он был совсем близко, и его темные глаза завораживали, манили… Его руки нежно-нежно обняли ее. Дон Андре притянул к себе девушку и не отпускал, пока она не успокоилась. Строптивый испанец поглаживал ее плечи, шею. Когда Венеция замерла, умиротворенная, он ласково приподнял ей подбородок. Чуть дотронулся губами до лба, затем покрыл поцелуями глаза и медленно, сладостно-медленно приник к губам. Время остановилось, и Венеции вдруг захотелось, чтобы так было всегда. Он заставил себя оторваться от ее неискушенных губ, прижал ее голову к своему плечу и стал слегка покачивать девушка в объятиях, словно укачивал ребенка.

Наконец она смогла перевести дух.

— Это было чудесно, Венеция, — тихо сказал дон Андре.

— Блаженство, — отозвалась она, не открывая глаз.

— Ты счастлива?

— Мм…

Они помолчали, затем мужчина нарушил блаженную тишину:

— Видите, как хорошо, когда вас балуют, сеньорита.

Секунду-другую Венеция оставалась совершенно неподвижной в его объятиях, затем он почувствовал, как ее тело напряглось. Порывисто высвободившись, она встала перед ним, сверкая глазами:

— О! Вы — дьявол! Это было искушением!

Он улыбнулся, но продолжал наблюдать за ней.

— Да, это было искушением, Венеция. Мне кажется, в этом вы не очень отличаетесь от испанских женщин.

Ей захотелось влепить ему пощечину, но девушка знала, что ей это не поможет. Она пыталась прийти в себя. Но это было трудно, ведь она все еще находилась во власти его нежных объятий и поцелуев. Наконец ее дыхание пришло в норму и гнев улегся.

— И вы думаете, это что-нибудь доказывает? — Венеция старалась, чтобы голос звучал твердо и холодно.

— Я думаю, сегодня утром мы доказали то, что раньше только предполагали. Что мы никогда не сможем пожениться. Что жизнь бы была полна трудностей.

Она пошла к двери, затем резко обернулась и сделала «прощальный выстрел»:

— По крайней мере, она не была бы скучной.

Выражение его лица изменилось, но Венеция больше не стала ждать. Она открыла дверь, вышла и осторожно закрыла ее за собой.

Венеция проснулась рано и приняла ванну задолго до того, как Инес принесла поднос с завтраком. Девушка поставила поднос на подоконник и уселась возле окна наслаждаться видом на сад и на бассейн. Она увидела, как дон Андре возвращается с утренней прогулки верхом, и вновь воспоминания о вчерашней сцене всколыхнулись в ее сердце. Они не виделись с тех пор, потому что ее и девочек пригласили на ленч, а дон Андре уехал обедать куда-то на побережье.

Глупо было отрицать, что их тянуло друг к другу, но столько же глупо ожидать от этого слишком многого. Они не были любовниками, но и не были врагами, хотя часто спорили и гневались друг на друга. Даже вчерашняя перепалка была битвой острословов, а не противостоянием противников. «Бог знает, — подумала Венеция, — может быть, таких отношений и хочет испанец с женщиной». Это предполагало почти полное отсутствие у нее женского очарования, и такое предположение Венеции не понравилось.

Дон Андре сказал, что у него есть обязательства. Теперь она ясно поняла, что сеньор имел в виду: обязательства перед семьей и большим количеством людей, которые работали на него в замке и в поместье. А может, и перед Фернандой Трастамара?

Венеции пришлось напомнить себе, как мало она знакома с семьей Трастамара. Она ничего не знает об их отношениях и жизни до приезда сюда, о близких друзьях. Она — птица, случайно залетевшая в их дом. Следует помнить о том, что иностранная гостья не представляет для них особого интереса. Когда Венеция вернется в Англию, они, возможно, некоторое время будут вспоминать о симпатичной англичанке, может быть даже с удовольствием, а затем забудут. Странно, почему эта мысль так огорчила ее.

Внезапно она увидела Аннину, выезжающую на лошади через высокую арку. Она была одна. Венеция наблюдала, поедет ли кто-то за ней со стороны двора, не видной из окна, но никто не поехал. Она смотрела, как Аннина осторожно спустилась по крутому каменистому участку дороги, а затем исчезла из вида.

Одной ей запретили выезжать. С тех пор как Эмилия упала и вывихнула плечо, дон Андре поставил за правило сестрам ездить вдвоем или в сопровождении грума. Закончив завтрак, Венеция следила за следующим, более низким поворотом дороги, где Аннина должна была снова появиться в поле зрения. Увидев девушку, Венеция стала ждать, в каком направлении она поедет.