Полина хлопотала, приказывая накрывать на стол и рассаживая гостей и будущих родственников, и последней в тот день мыслью, как она впоследствии вспоминала, стало у нее следующее соображение:

«А ведь Петр теперь станет моим родственником. Ах, Полина, ты разве не этого желала?»

Александр Петрович Лугин, пребывая в совершеннейшей тоске и печали, совершал объезд собственных угодий. Поначалу он намеревался к обеду вернуться домой. Но ближе к вечеру конь каким-то образом вынес его к соседям, к имению Полины Платоновны, о которой, кстати, Александр Петрович уже давно не помышлял. Все его дни и бессонные ночи занимал лишь один образ — образ прекрасной Марины, жены управляющего Полины Платоновны. Ах, Марина… Марина Андреевна… Прекрасная, обольстительная и… несвободная. Ну отчего все и всегда случается именно так? Сначала Полина Платоновна, которая не обращала внимания ни на него, ни на кого другого в округе, теперь Марина… Безнадежно. Так и оставаться ему холостяком. Или, может, в столицу перебраться? Или в Москву, к примеру? Найти себе на этой ярмарке невест жену да, и не долго думая, обзавестись семьей…

— Ладно, раз уж я здесь, нанесу, пожалуй, визит хозяйке, — сказал Лугин сам себе и решительно направился к большому дому.

— Сегодня или никогда, — твердо заявил себе Черкесов и направился в парк, намереваясь объясниться с Полиной немедленно.

Был уже вечер, смеркалось. Самое подходящее время для любовного объяснения. Сколько раз готов он был к объяснениям, и сколько раз она отвергала его! Лучше и не вспоминать. Теперь же вновь наступал подходящий момент, последний момент.

Навстречу ему шла она, задумчивая, бледная и печальная. Подняв глаза, Полина увидела его и замерла в отдалении, потом направилась прочь от него. Петр прибавил шагу, затем перешел на бег и в одно мгновение настиг Полину.

— Стойте! Подождите! — Он схватил ее за руку. — Куда же вы?

Полина остановилась. Поначалу она думала бежать, но все же решила этого не делать. Мало ли кто увидел бы ее бегство? Да и Петр скорее всего не позволит ей скрыться. Ох, какой же сладкой была эта мысль! Она бы хотела, чтобы Петр никогда не отпускал ее от себя, но…

— Я не отпущу вас, — подтвердил он ее мысли. — Нам надо поговорить, нам надо окончательно решить все!

— Что же нам решать? Разве могут быть у нас общие дела? — Полина отвернулась, стараясь скрыть покрасневшие щеки.

— Могут, — твердо сказал Петр. — Теперь вы уже не отмахнетесь от меня. Я не позволю. Хватит и того, что я вам позволял раньше играть моими чувствами.

— Вот как? — Полина живо обернулась к нему. — Я никогда не играла вашими чувствами! Я лишь честно говорила вам, что не люблю вас!

— Не любите? Что же… — Он помолчал, а потом тихо начал: — Разве можно верить словам, когда язык лжет? Когда взоры говорят совершенно противоположное? Когда сердце понимает больше разума?

Молодая женщина замерла, ее охватила слабость. Она будто таяла, услышав его слова и почувствовав его руки на своих плечах, а Петр уже решил не останавливаться и не слушать возражений.

— Неужели вы не видите, как я люблю вас, как всегда любил? Ради вас я готов на любое безумство, любую глупость… И вы даже не представляете себе, что я уже совершил…

Руки Петра обвились вокруг ее талии, губы прижались к ее губам, и Полина, обняв его, с жаром ответила на поцелуй.

— Полина… — прошептал Петр, — Полина…

Губы его скользнули по завиткам волос, поцелуи покрыли плечи, руки, шею.

— Я тоже люблю вас, — прошептала она в ответ. — И я на все готова ради вас…

— Одна дивная ночь дарит больше наслаждения, чем тысяча обычных дней, — пробормотал он, вспомнив вдруг какие-то стихи. — Разве не так?

— Да, да…

— Любимая…

— Но… но ты не свободен. — Слабой рукой она попыталась оттолкнуть его, впрочем, без особого усердия и желания.

— Это не может быть препятствием для любви.

— Не может, но…

— Но я сделаю все, чтобы стать свободным. Поверь, это гораздо проще, чем кажется, — уверенно сказал Петр, глядя Полине прямо в глаза.

— Но она… Марина… Как же она?

— Тебя так волнует судьба Марины?

— Ты не можешь быть так жесток, чтобы не задумываться о ее судьбе.

— Верно, я не так жесток, — промолвил Петр. — Но поверь мне, все решится, все устроится само собой.

— Нет. — Она закрыла ладонью его губы. — Не говори ничего, я… Я, как и ты, согласна на любое безумство ради нашей любви.

— Что? Что? Повтори, что ты сказала? — Петр с волнением осознал ее слова.

Неужели она и впрямь способна ради их любви поступиться собственной честью? Раньше она и не смотрела в его сторону, считая ниже своего достоинства дарить свою благосклонность простому управляющему, теперь же… Теперь любовь сотворила чудо!

— Разве ты не сказал только что, будто «одна дивная ночь дарит больше наслаждения, чем тысяча обычных дней»? — меж тем говорила Полина.

— Да, — ответил Петр, любуясь прелестным лицом, в сумерках сделавшимся загадочным и еще более прекрасным.

Глаза ее блестели, выражение лица сделалось каким-то особенным… Вот он, первый миг любви! Как сладостно его ловить и как сладостно о нем после вспоминать…

— Любимая… — шепнул он и вновь прильнул губами к ее губам.

Они бы еще долго так стояли, обнявшись и наслаждаясь друг другом, если б не услышали близ себя какой-то шум.

— Что это? — тревожно прошептала Полина.

Петр обернулся. Неподалеку от них стоял Лугин собственной персоной. Лицо его не предвещало ничего хорошего. Глаза сверкали, руки скрещены на груди. Он напоминал ангела мщения, явившегося с Небес покарать нечестивцев.

— Как такое возможно? Какое бесчестье, какое… — начал было Лугин и замер, не в силах продолжить.

Полина вскрикнула:

— Вы?

— Да, я. Ах, Полина Платоновна, как я разочарован в вас. Вы, которая всегда отвергали честные ухаживания свободных мужчин, — голос Лугина становился все громче и громче, — теперь отдаете себя во власть бесчестному проходимцу! Который, помимо всего прочего, так спокойно говорит о том, что избавится от собственной жены! Может быть, он пойдет и на преступление? И вы одобрите это?

— Замолчите сейчас же! — Петр почувствовал, как гнев охватил его. — Прекратите! Вы не знаете того, о чем говорите. Не смейте оскорблять Полину…

— Вот как, она для вас уже просто Полина?

— Да.

— Александр Петрович, умоляю вас.

Слабый голос молодой женщины не был услышан, и ее призыв пропал втуне.

— Далеко же вы зашли, — прошипел Лугин.

— Полина, ступайте. — Петр обернулся к Полине и голос, которым он обращался к возлюбленной, был мягким, почти спокойным: — Негоже вам тут быть и выслушивать весь этот оскорбительный вздор.

— Но Петр… Петр, я боюсь… — Она испуганно прижалась к нему.

— Бойтесь! — Лугин и не думал уступать. — Подобное бесчестье можно смыть только кровью.

— Но разве бесчестье было нанесено вам? — беспомощно воскликнула она. — Для чего вы хотите ссоры?

Лугин помолчал.

— Ну, это уж мое дело, — пробормотал он и решительно прибавил: — Я никому не позволю оскорблять беспомощную женщину.

— Кого это вы имеете в виду? — прищурился Петр.

— Вашу несчастную жену, имевшую неосторожность доверить вам свою жизнь!

— Что же, — с расстановкой ответил Петр. — Полагаю, что не могу отказать вам в сатисфакции. Только позвольте же наконец Полине Платоновне покинуть нас.

— Нет, нет! Я не уйду! — почти кричала она. — Не смейте, я… я запрещаю…

— Полина, милая, — Петр взял ее руки в свои, — не бойтесь. Ну не думаете же вы, что мы теперь будем стреляться? У нас и пистолетов-то здесь нет, — спокойно рассмеялся он. — Успокойтесь. — Он склонился к ее ладоням и поцеловал трепещущие пальцы. — Ступайте себе домой и ни о чем не думайте. Вам теперь нельзя быть тут.

— Петр Иванович дело говорит, — хмуро произнес Лугин. — Смертоубийства здесь не будет, а при нашем разговоре вам лучше не присутствовать.