— Слава Богу, все хорошо. Чем я могу тебе помочь? В любой момент я примчусь сюда, если потребуется хоть какая-нибудь помощь.

— Мне от тебя ничего не надо! — сквозь зубы процедила Мэри.

— Что я сделал, что ты так со мной разговариваешь?

— Сам знаешь!

— Ничего я не знаю, поясни, пожалуйста. Ты проехала мимо меня, как мимо мусорного бака. Я хочу услышать, в чем я виноват! — Джордж взял девушку за плечи и повернул к себе. И вдруг вновь та же гримаса исказила его лицо.

— И ты еще спрашиваешь! — выпалила она. — Ты даже не скрываешь, как я тебе неприятна. Может, дать зеркало, чтобы ты увидел брезгливое выражение на своем лице?

— Не мели чепухи, Мэри! — раздражаясь, сказал Джо и легонько встряхнул девушку за плечи. Неожиданно он охнул и присел на стул. Боль, которая не покидала его ни на минуту, усилилась настолько, что он с трудом сдерживал стоны. Сжав зубы, Джордж медленно покачивался на стуле, пытаясь всеми ему известными способами унять резкую боль в шее. Мэри, напуганная, стояла рядом, ничего не понимая, девушка направилась в сторону дежурного, чтобы вызвать врача. Превозмогая боль, Джордж крикнул:

— Мэри, никого не зови! Сейчас пройдет!

— Да что же с тобой, в конце концов?

— Шейные позвонки. Ежедневная боль. Аспирин и анальгетик — каждое утро, — отрывисто говорил Джордж, раскачиваясь, словно заводная игрушка.

— Только и всего? Жаль, что я не знала этого утром, — с облегчением сказала Мэри, подошла к Джо и уверенными движениями начала делать сложный массаж. Что-то в шее хрустнуло, и боль исчезла. Джордж блаженно улыбался и вопросительно смотрел на девушку.

— Это умеет любой, кто хоть немного интересовался целительными свойствами массажа. Я и не догадывалась, что твое лицо было искажено болью, думала, что я тебе неприятна. Я чуть не попала в аварию, разозлившись. Извини меня, пожалуйста!..

— Теперь все в порядке, — ответил Джо и благодарно поглядел на девушку. — Мэри, пойдем немного погуляем, тебе надо успокоиться, перед тем как ты вернешься сюда. — Он взял Мэри за руку и повел ее к выходу, прекрасно ориентируясь в лабиринтах коридоров.

— Откуда ты все здесь знаешь? — спросила девушка, когда они были уже на первом этаже. Джо не проронил ни слова, пока они не вышли из больницы, и только на улице он заговорил:

— Мэри, дорогая! В этой больнице лежали мои родители, сначала отец, а следом за ним мать. Я очень хорошо знаю, что испытываешь, когда тяжело болеют близкие.

— Близкие… — повторила Мэри, — Это слово означает то, что тебя никогда не бросали, с тобой были всегда рядом. Близкие — опора в жизни тех, у кого никогда не рушился мир. Я иногда семью называю соединением молекул. Следуя этому названию, я — свободная молекула.

— Не говори так. Ты, слава Богу, не знаешь, что такое терять родителей. Утрата отца означает начало сиротства, потерю беззаботности; смерть матери — одиночество и старость. Смерть полнее всего выражается словом «никогда». Ты никогда не сможешь уже ничего поправить в случае утраты отца. Только после смерти родителей начинаешь понимать, как часто мы бываем несправедливы, считая свои проблемы важнее всех остальных. Чувство вины появляется только тогда, когда сталкиваешься с утратой, но просить прощения уже не у кого. Мэри, забудь свои обиды, помни, что часы возле постели больного могут быть последними часами твоего общения с отцом.

Девушка слушала очень внимательно, не пропустив ни единого слова. Ей захотелось никогда не расставаться с этим добрым и искренним человеком. Они шагали по больничному скверу так, словно много лет были вместе и ничто не могло их разлучить.

— Джо, а как же ресторан? Ты же не можешь долго отсутствовать? — обеспокоенно спросила девушка.

— Джузеппе заменит меня. Не каждый же день я отсутствую. Кроме того, он так тебя полюбил, что я начинаю уже ревновать, — засмеялся Джордж и обнял Мэри.

— Мне немного страшно, Джо! Я впервые буду сиделкой у такого больного человека, — доверительно прошептала девушка. — Как мне себя вести?

— Главное — ничего не бояться. Во-первых, ты будешь не одна, во-вторых, сердце тебе подскажет, что надо делать, в-третьих, ты в любой момент сможешь вызвать меня, — ободряюще говорил Джо, держа Мэри за руки.

Они подошли к своим машинам, оказавшимися рядом.

— Интересно, о чем говорили наши «лошадки»? — пытаясь развеселить девушку, сказал Джордж. Мэри невольно улыбнулась, но тут же охнула: — Я же совсем забыла, — спохватилась она, — что мне нужна стерильная обувь!

— Не беспокойся. Я привезу тебе домашние тапочки. Они, пожалуй, удобнее всего.

Мэри кивнула; Джордж нежно поцеловал ее в щеку, завел мотор и умчался. Теперь одиночество уже не было столь тягостным: Джо вдохнул в девушку уверенность и надежду на благополучный исход болезни отца. Она интуитивно начинала понимать, сколь необходим был для нее приезд в этот забытый ею город. Когда Джордж вернулся, Мэри выглядела такой же, какой была в первый момент их знакомства. Заметив перемену, он внутренне порадовался, прекрасно понимая, что уверенность и упорство в эти часы будут девушке необходимы.

— Помни, моя дорогая девочка, что я всегда с тобой, — напоследок сказал Джо, вручил Мэри тапочки и поехал на работу. Девушка помахала ему, глубоко вздохнула и зашагала к входу в больницу.

Медсестра приветливо встретила Мэри у входа в отделение, вручила ей ключ от раздевалки, где она должна была переодеться во все стерильное, и рассказала девушке, как ей пройти в палату, куда скоро должны перевести отца. Облаченная в больничный белый халат, Мэри была полна сил и мужества.

В палате никого еще не было. У нее было время разглядеть пульт возле постели для экстренного вызова врача, отметить про себя удобство кресла сиделки и только после всего этого обратить внимание на то, что вся палата имеет стеклянные стены и просматривается из любого участка коридора. Она увидела, как из лифта выкатили кровать с лежащим на ней человеком, укрытым белой простыней. Два санитара-латиноамериканца и шагающая рядом с катящейся кроватью медсестра направлялись в сторону Мэри. Сообразив, что везут отца, она занервничала. Двери распахнулись, и кровать с лежащим на ней Николасом поставили рядом с пультом. Девушка следила только за перемещением белого пятна простыни: больше она ничего не видела и не слышала. Медсестра установила капельницу и тронула девушку за рукав:

— Не волнуйтесь, все нормально, — мягко сказала она. — Я буду находиться недалеко.

— Я уже не волнуюсь. Скажите, пожалуйста, что мне надо делать в первую очередь? — Мэри сосредоточенно смотрела на медсестру.

— Сейчас больной спит, и ваша задача следить за раствором, который поступает из капельницы в вену, — начала пояснять сестра. — У меня на пульте контрольный таймер, но все может случиться. Вы должны следить за тем, чтобы раствор не достиг вот этой, красной, отметки. Необходимо заранее пополнять сосуд с раствором. Капельница будет стоять еще двенадцать часов. У нас в клинике интенсивный восстановительный период. За эти двенадцать часов к вашему отцу должны вернуться почти все силы. Второе, что вы не должны забывать ни в коем случае, — строго продолжала она, — больному нельзя давать пить. Может возникнуть самопроизвольная рвота, а это означает самое худшее. Можете только влажным тампоном смачивать губы. Я периодически буду вас навещать.

Сестра вышла и тихо прикрыла дверь; Мэри осталась одна с отцом. Она подкатило кресло сиделки к изголовью и стала пристально следить за дыханием отца, вглядываясь в его лицо, ловя каждый его вздох. Напряжение первых минут утихло: вдох, выдох, вдох, выдох. Она дышала синхронно с ним. Ей казалось, что датчики фиксируют ее собственное дыхание. Девушка внимательно следила за раствором. Усталости она не чувствовала, но знала, что силы надо экономить. Отец очнулся и, не открывая глаз, застонал. Мэри встала и положила руку на его лоб.

— Пить, — скорее поняла, чем услышала девушка. Молча она обмакнула тампон и провела им по пересохшим губам отца. То и дело в палату заходили сестры. Проведал их и врач, который остался всем доволен, сказав, что, по всей вероятности, завтра Мэри будет уже не нужна и что отца переведут в обычную палату.