Вечером накануне свадьбы Розалинда и Наджиб отправились на прогулку.

— Что тебя убедило? — спросила Розалинда.

— Ты. Твои слова.

Она улыбнулась, не скрывая слез.

— Правда?

— Как только я поверил, что ты говоришь мне правду, все встало на свои места. Это было похоже на головоломку, которую долго и мучительно складываешь из кусочков, и вдруг перед тобой встает цельный образ. Даже если бы я не догадался насчет Ламис, мне следовало понять, что ты — честный человек.

Нежданная надежда душила Розалинду, не давала говорить.

Они шли между цветов, фонтанов, лепных арок, мраморных колонн. А солнце опускалось за горную гряду, и сумерки несли с собой освежающую прохладу…

Наджиб в костюме предков был неотразим. Ему удивительно шли широкие шаровары и длинная туника с широким воротом, украшенным цветным шитьем. Сейчас Наджиб напоминал парванских воинов, которых Розалинда когда-то видела на фотографиях.

— Ты уже поговорил с Ламис? — спросила она.

— Мы с ней долго сегодня беседовали. Ей стало намного легче, когда она поняла, что может поделиться со мной. Конечно, Ламис могла бы быть откровенной с самого начала, но она очень боялась реакции деда.

— А при жизни деда ты бы помог ей?

Наджиб весело взглянул на Розалинду.

— А как же, Рози? Неужели ты думаешь, что я, вслед за стариком, стал бы обвинять ее в том, в чем виноват не имеющий совести мужчина?

— Иногда мне казалось, что твои взгляды не очень отличаются от взглядов твоего деда, — мягко возразила Розалинда.

Надж сокрушенно кивнул.

— Прости меня, Рози, чудесная моя Рози. Как-нибудь я расскажу о женщине, по которой судил о тебе, вместо того чтобы дать себе труд всмотреться в тебя. Я видел тебя сквозь призму моего опыта общения с Мейсой. И даже если больше всего на свете я хотел доверять тебе, все равно исходил из самого худшего и потому принимал максимальные меры предосторожности. Я сам себе не верил.

— Ламис сказала мне, что она думала, будто семья намерена вернуть себе трон, и именно потому вопрос имеет огромное значение для всех вас.

— Все правильно. Но, Розалинда, об этом ни с кем не следует говорить.

— Те двое, которые приезжали к сэру Джону, — это сыновья принца Вафика?

— Ашрафа мой дед назначил наследником престола. И его поддерживает вся семья. Он старший сын дяди Вафика. Мы не раз сражались вместе, поэтому наши планы согласованы.

— И потому ты так перепугался, когда узнал о существовании Сэма?

— Мы считали, что нам слишком поздно стало известно о том, что остался в живых сын Камиля. Из-за целого ряда обстоятельств это известие нас не порадовало. Прежде всего потому, что о его существовании очень скоро должны были проведать агенты Гасиба. Нам нужно было действовать немедленно, чтобы защитить его, но у нас не было кольца. Гасиб в любой момент мог воспользоваться твоим сыном, используя его против Ашрафа, то есть как инструмент раскола нации. В этой ситуации Роза аль-Джавади приобрела огромное значение.

Кампания наша уже давно начата, и мы понесли бы большие потери, если бы нам вздумалось сейчас остановить ее. В течение следующих нескольких недель многое станет достоянием гласности. У нас нет реальных способов избежать огласки многих фактов. Даже если мы попытаемся остаться в тени, это лишь поставит под угрозу наши жизни.

— Ты хочешь сказать, что Гасибу остались считаные недели? — ахнула Розалинда.

— Надеюсь. Но советую тебе выбросить это из головы. Не задумывайся об этом даже тогда, когда ты одна. Конфиденциальная информация не должна просочиться наружу.

Розалинда помрачнела.

— Когда мы с Ламис регистрировали рождение Самира… Она же, наверное, знала, что рано или поздно его сочтут сыном принца Камиля?

— Знала, но считала это вопросом далекого будущего. Однако Ламис чувствовала — и, кстати, была права! — что нет никаких разумных препятствий к тому, чтобы ее сын унаследовал престол своего прадеда. Наследование исключительно по мужской линии не более чем предрассудок. Сестра сказала мне так: «Никто не желает помнить, что у Мухаммеда не было сыновей. Все потомки пророка наследовали ему через дочь. Почему же в наши дни мать не имеет права передавать престол наследнику? В этом случае хотя бы известно наверняка, кто его мать!»

Розалинда невольно рассмеялась;

— О, значит, Ламис изменилась! Пять лет назад она не заводила бы таких речей!

— Но она права. Даже если в данном случае собственное поведение сестры в некоторой степени опровергает ее тезисы.

Теперь смеялись уже оба.

— Пойми, — продолжала Розалинда, — первоначально мы собирались отдать Сэма усыновителям. И Ламис хотела, чтобы у него оставалась возможность разыскать свои истинные корни, когда он вырастет. Я пообещала, что открою ему правду, если он отыщет меня. А если бы он не отыскал меня? А если бы я умерла раньше? Вот потому-то мы и зарегистрировали его как моего собственного сына.

Наджиб остановился и повернулся к Розалинде.

— Дорогая, ты действовала смело и мужественно, когда решила взять воспитание сына на себя. Немногие женщины решились бы на такой шаг.

— Ты даже не понимаешь, каким утешением был для меня Сэм, — возразила она. — Мне ни разу не пришлось пожалеть о том, что я поступила именно так. Ламис позаботилась о том, чтобы у меня не было финансовых трудностей. Это она купила мне квартиру. Кстати, как раз из-за этого Ламис объявила вам, что проигралась. Она же оплачивала обучение Сэма. Мы обе предполагали, что я буду сидеть с Сэмом дома.

Надж тряхнул головой.

— Розалинда, ты же стала ему и отцом, и матерью. Это тяжкое бремя.

— Мне не с кем было его разделить, — прошептала она, ощущая, как сильно бьется сердце.

— Завтра мы станем мужем и женой, Рози. Когда мы об этом договаривались, предполагалось, что наш брак будет фикцией. Но я люблю тебя так, как любит любой мужчина женщину, которую жаждет назвать своей женой.

— Наджиб, это правда? — с трудом проговорила она.

— Я полюбил тебя, как только увидел в первый раз! Нет, даже раньше! Когда увидел твою фотографию. Тогда мне стало ясно, что ты именно та женщина, которая мне нужна. Я ревновал тебя; ты можешь в это поверить? Я смотрел на твое лицо и ревновал, потому что пять лет назад ты улыбалась так моему двоюродному брату.

Теперь Рози не могла говорить, она только впитывала каждое слово.

— Завтра я буду произносить клятву, и я произнесу ее всерьез. Я хочу стать твоим мужем и отцом твоего сына. Розалинда, я хочу, чтобы все у нас было по-настоящему! Скажи, что ты любишь меня!

Казалось, ее сердце остановилось, чтобы она могла прислушиваться к словам Наджиба в абсолютной тишине.

— Ты станешь моей женой, моя Роза? — спросил Наджиб.

Бракосочетание состоялось на следующий день. Воздух был свеж и полон благоухания. Сад Розы возле стен дворца был разбит около пятидесяти лет назад. Впоследствии читатели журнала узнали, что своим существованием сад обязан королеве Азизе, покойной мачехе принца Рафи.

Здесь росли розы всех мыслимых сортов — благоухающие, радующие глаз. Все стены, все арки были украшены розами — красными, розовыми, желтыми, белыми…

И великолепный букет Розалинды состоял из белых и красных роз, сорванных накануне. Он отлично гармонировал с рубиново-бриллиантовым убором, позаимствованным у принцессы Зары, которая к тому же успела подарить невесте драгоценность, символизирующую сказочную звезду.

Невесту сопровождал к алтарю Самир — сын счастливых новобрачных. Он был одет в восточный костюм из шелка. Цвета его соответствовали орнаментам костюма Розалинды.

Шейх Наджиб, Сотрапезник принца Рафи, известный на Западе благодаря его усилиям вернуть на родину знаменитую Чашу Кира, ныне хранящуюся в Лувре, а также несколько статуэток и блюдо из Британского музея, блистал в костюме золотых и рубиновых тонов.

Список гостей был не слишком длинным, но тем не менее очень внушительным. Принц Рафи и принцесса Зара возглавляли замечательный перечень, включавший принца Омара и принцессу Яну из Центрального Бараката, принца Карима и принцессу Каролину из Западного Бараката, кронпринца Кавьянаи, принцессу Алинор из Парвана, шейха Араша аль-Хосрави и его молодую жену Лану, дочь американского компьютерного магната Джонатана Холдинга. Была здесь и сестра жениха, объявленная внучкой султана Хафзуддина, Ламис аль-Махтум с мужем…